18.12.2021Количество просмотров: 5936
Николай ФОМИЧЁВ
ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ
(роман в повестях)
КРАМОЛЬНИК В ГАРЕМЕ
3.01.1985 г.
Первый рабочий день Нового года заканчивается.
Борис Чайка, заведующий промышленно-экономическим отделом областной газеты «Серп и Молот», нудится в ожидании. Целый час он бродит, из одной в другую, по двум комнатам нашего отдела, тоскливо поглядывая на часы. Портфель его давно заперт, стоит наготове. Борис ждёт шести часов, чтобы спокойно уйти домой и лечь пораньше спать. Вчера вечером, по его словам, он с кем-то долго и много пил, оттого сегодня весь день чувствовал себя утомлённым, не выспавшимся, ко всему равнодушным.
Наконец, в шесть часов пять минут, Борис берёт свой портфель, устало машет мне рукой:«Пока!», уходит...
Вдруг тут же возвращается. Совсем в ином образе. Энергичный, деловой, озабоченный! – «Кит, тебе придётся сматываться отсюда – ко мне девочка идёт»!..
«Боря, не могу!.. – ответил я извиняющимся тоном. – У меня дел много. И, причём, все важные. Закрывайся с ней в своём кабинете, выключай свет, и всё»!..
Он махнул рукой: «Ладно, хорошо»!..
Через минуту в наш кабинет, в шубе и шапке, вошла, краснея и смущаясь, «девочка» – наша курьер. Кажется, зовут её Ира, или Таня, или Лера, не знаю точно.
Едва кивнув мне, она быстро прошмыгнула мимо, в кабинет зав. отделом. Они о чём-то немного поговорили. Затем Борис вышел. Глаза его весело и удовлетворённо блестели – куда девались скука и усталость! Включил в корреспондентской комнате, где я сидел, старый, побитый репродуктор. Он у нас на подоконнике и стоял, кажется, именно для того, чтобы Борис включал его, когда надо.
Игриво подмигнул: «Если кто спросит – меня нет»!.. – Вошёл к себе в кабинет, закрыл дверь и защёлкнул её на замок.
* * *
«Девочка» работала курьером у нас в редакции недолго – месяца три или четыре. К нам пришла, очевидно, после школы – на вид ей было лет восемнадцать, не больше. Её целью, видимо, был чётко продуманный статусный рост: сначала поработать в штате самой влиятельной и престижной газеты области – пусть даже и курьером; опубликовать несколько своих статей, получить должность корреспондента. Одновременно поступить в РГУ на заочное отделение и, в перспективе, стать журналисткой. Она не раз подходила к Борису. Улыбалась, настойчиво просила дать ей какое-нибудь задание. Что-то писала для газеты. Опубликовано было или нет – не знаю.
Для посторонних всегда деловой и крайне занятой, Борис назначал девочке время для творческих свиданий, естественно, после работы. Видимо, в минуты увлечённого совместного творчества «умудрённый опытом злодей» и склонил свою молоденькую ученицу к искусству полового общения.
Впрочем, как сказал Борис, она сразу и охотно согласилась. Подчеркнул: «С первого же предложения! Как будто ждала его!..»
Ещё незадолго до Нового года Боря со счастливой миной на лице сообщил мне по секрету: «Вчера сломал одной девочке целку!.. Я тебе потом расскажу!..»
Кто эта девочка, Борис тогда не сказал. Но догадаться было нетрудно. Я подумал: скорее всего – наша новая курьер. Молоденькая, видная! Ножки! Бёдра! Тонкая талия! Грудь!.. Когда она заходила к нам в отдел, Борис всегда улыбался и облизывался, глядя на неё. Потом, видимо, решил заняться как следует...
Что ещё интересно.
Однажды, недели две назад, в коридоре подхожу по какому-то делу к Таировой Кире Борисовне – второму заместителю главного редактора и секретарю парторганизации редакции. Опередив меня, её останавливает наша молодая курьер и о чём-то ей серьёзно говорит.
Когда я подошёл к ним ближе, Таирова отвечала: «Ну, надо ещё посмотреть на тебя. Мы же тебя не знаем. Надо поработать тебе в редакции ещё не менее года, принять участие в общественной жизни...».
Когда курьер ушла, Таирова неодобрительно усмехнулась, с удивлением покачала головой:
– Ты смотри, какая! Без году неделя как работает, а уже подошла и говорит: «Примите меня в партию. Я ведь пока рабочая!.. И ограничения на приём в члены КПСС для интеллигенции на меня не распространяются». – Ты понял?!..
– Торопится девочка, – констатирую без эмоций. – Наверное, в университет собирается поступать. Молодец! Деловая!.. И без затей!..
* * *
...Минуты через две-три в кабинете у Бориса выключился свет.
Через некоторое время я вышел, чтобы не смущать влюблённую парочку. Прошёл сначала в цех, на участок вёрстки газеты, попросил верстальщиков сделать оттиск моего материала, сел в корректорской и всё внимательно перечитал.
Завтра, наконец-то, выходит в свет мой внеплановый материал, над которым я очень долго работал и которым, думаю, буду, по-праву, гордиться. Точнее, выходит в свет первая часть моей статьи «Модель производства». Поэтому я специально остался сегодня в редакции после работы. Решил сам проконтролировать, как она верстается. Как стоит на полосе. Если что потребуется, самому поправить.
С обычными, рядовыми материалами у нас поступают проще – подписывают у завотделом, у курирующего зам. редактора, сдают в секретариат. И всё.
Правда, в этом случае, после публикации в газете, ты можешь обнаружить, что твой материал дежурной бригадой сокращался. Просто потому, что «не влезал» в отведённое место. Причём сократить могли самый важный кусок, из-за чего терялся смысл статьи. Потом ты будешь злиться, ругаться, доказывать, что не верблюд. Но все эти «сопли-вопли», как у нас говорят, будут уже «в пользу бедных».
Материал вышел в свет таким, каким вышел. Тиражом в триста тысяч экземпляров. И читателям не расскажешь потом, что виноват не ты, а дежурная группа, по халатности исказившая в статье твои слова и мысли.
Поэтому лично я на сей счёт, придерживался установки: «Хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, делай его сам!» В особых случаях оставался после работы и курировал выход своей статьи вплоть до печати тиража номера.
«Модель производства» – как раз та публикация, когда малейшая неточность или ошибка в ней будут стоить слишком дорого...
Вроде всё сделал. Но! – тьфу-тьфу! Как бы не сглазить! Бывает, что сам замечаешь собственную ошибку, когда она уже в номере!..
От этой статьи очень многое зависит!..
Жаль, нет сейчас Яши Дацина. Автора и разработчика так называемого «сплошного выборочного метода фотографирования производственных процессов». Его метод лёг в основу математической модели – системы, которая, как я теперь убеждён, сделает революцию в научном управлении производством.
Математическая модель производства способна с идеальной точностью рассчитывать и показывать важнейшие экономические параметры, а именно: какие затраты, сколько сил, средств и времени потребуется для выполнения той или иной производственной задачи. В случае повсеместного внедрения модели, плановое хозяйство страны получит уникальный научный инструмент. Он позволит полностью исключить все непроизводительные расходы и потери, выявит огромные резервы, даст экономию по каждому участку, по каждому предприятию. А в целом по стране поистине колоссальную экономию сил и средств. Как следствие, вытекало также, что внедрение математической модели производства постепенно сделает ненужным и даже вредным всякое социалистическое соревнование в бригадах, в цехах, на предприятиях, поскольку такое соревнование будет лишь вносить сбой в безупречно действующий механизм. В более отдалённой перспективе математическая модель покажет ненадобность... даже в партийном руководстве производством. Правда, на эти два последние обстоятельства мы с Яшей благоразумно решили не намекать.
Накануне Нового года, 29 декабря, Дацин уехал в Москву – там у него умер кто-то из дальних родственников. Похороны в связи с новогодними праздниками затянулись, и он до сих пор там.
Жаль потому, что больше всех ждал статью именно он. Ну и Каменев, конечно. Бывший начальник кузнечно-прессового корпуса Ростсельмаша, где эта модель производства сделала первые, но чрезвычайно успешные шаги. Сейчас Каменев – директор нового ростсельмашевского завода «Пластмасс». Но за судьбу модели производства по-прежнему переживает...
...Я ещё раз медленно прочёл свою статью. Сделал несколько стилистических уточнений. Сам отнёс собственные правки в «горячий» линотипный цех, где стояли ряды серых станков, стелился лёгкий дымок, и гул вытяжной вентиляции смешивался с лязгом движущихся деталей. Где из расплавленного свинца «варились» все строчки наших газетных публикаций. Около линотипа – чуда техники двадцатого века – упорно простоял «над душой» линотипистки до тех пор, пока она не отлила исправленные мною, новые свинцовые строчки. Подождал, пока расплавленный металл не остынет в белой струе охлаждающей жидкости. Сам забрал новые, ещё горячие свинцовые строчки, отнёс верстальщику, проследил, чтобы всё было поставлено как надо. И ещё раз перечитал оттиск статьи... Часа через полтора вернулся в свой отдел – ни Бориса, ни «девочки» уже не было...
* * *
Вообще, Борис Чайка – человек необычный.
Заведующий промышленно-экономическим отделом самой большой по тиражу и самой влиятельной на Дону газеты – печатного органа обкома КПСС и облисполкома. Борису сорок шесть лет. Но выглядит он гораздо моложе. Высокий, стройный, подтянутый, энергичный, коммуникабельный, лёгкий в общении. Любит острые, с «перчиком», анекдоты и всегда заряжен какой-нибудь идеей.
Идей у него уйма. Однако сам он их никогда не воплощает. Для этого ему не хватает усидчивости. Он раздаривает свои идеи направо и налево, помогая другим журналистам воплощать их в жизнь. За это Чайку уважали.
Борис со всеми общался дружески, на «ты», за исключением главного редактора. Со всеми поддерживал ровные, хорошие отношения, никогда никого не обижал и никому не делал зла.
Женщины редакции Бориса любили, считали его мужчиной «видным», «статусным», «интересным», «справедливым», вместе с тем, «вспыльчивым» и «страшным матерщинником». В последнем они были не совсем правы. Борис человек вспыльчивый, но нецензурные слова, тем более в обществе дам, никогда не употреблял. Всегда был деликатным, но не стеснялся, в том числе и в присутствии женщин, называть вещи просто, прямо, своими именами. Только вместо мата всегда использовал какие-нибудь другие, вполне пристойные, нередко юморные, хотя и грубовато-народные, слова; притом делал это, как правило, с улыбкой.
Борис не особенно распространялся о своей биографии. Однако, время от времени, расспрашивая его, я постепенно выяснил, что сразу после школы он поступил в Воронежский университет, на факультет журналистики, заочно. Работал в геологической партии на Памире простым рабочим, писал заметки в Воронежскую молодёжную газету, печатался. После окончания университета, работал уже в штате редакции областной молодёжки, затем, как водится, перешёл в областную партийную газету. Через несколько лет работы в ней, понял, что беготня за однотипными материалами, прославляющими «ударный труд передовиков производства» и «мудрое партийное руководство», для него, простого журналиста – это потогонное, неблагодарное и не очень интересное занятие. Постепенно пришёл к выводу: чтобы продвинуться на журналистской службе, надо получить высшее партийное образование. Приехал на Дон и поступил на факультет журналистики очного отделения Ростовской зональной высшей партийной школы при ЦК КПСС. Со второго курса стал усиленно печататься в «Серпе и Молоте», его статьи нашему главному редактору, Дмитрию Иосифовичу Семенютову, приглянулись. Когда Борис закончил учёбу, Семенютов пригласил его на работу. Причём, с учётом партийного образования, в качестве одного из своих заместителей. Борис поблагодарил, но отказался. Честно сказал редактору, что каждый день читать «графоманские статьи», которые будут приносить ему журналисты, он долго не сможет. Попросился в заведующие отделом. Опять же, с учётом его образования, редактор назначил Чайку руководителем советского отдела. Но сверх рутинная, скучная и однообразная работа по освещению деятельности исполкомов районных, городских и областного Советов народных депутатов вскорости ему приелась. Даже при том, что должность заведующего советским отделом принесла Борису личную пользу: через два года у него уже была двухкомнатная квартира в престижном доме, в самом центре Ростова-на-Дону. Всё же, когда освободилось место завотделом промышленности, строительства и транспорта, Борис попросил редактора перевести его к нам – работа в пром. отделе считалась более интересной и разнообразной, всё-таки реальное производство, конкретное дело. Борис стал нашим руководителем.
Получив отдел, он погрузился в изучение промышленного потенциала области. Это было интересно. Посылал нас на разные участки производства, чтобы в своих материалах мы рассказывали о том, чем озабочена экономика области, какие задачи стоят перед ней, как она их решает. Притом Борис всячески избегал тем партийного руководства экономикой, потому что относился к этому руководству скептически, как к «пятому колесу в телеге». Вообще, партийные органы Борис не жаловал и не любил общаться с партийными функционерами, по его словам «самыми скользкими, неискренними и лживыми людьми в нашей системе».
Как-то в откровенной, глубоко доверительной беседе со мной Борис признался.
– В ВПШ мне приходилось детально изучать историю КПСС и труды Ленина. Тогда уже я сделал вывод: все беды и неурядицы в нашей стране – от партийного руководства. КПСС – это у нас главное зло. Ни райкомы, ни обкомы никогда, ни одному человеку не сделают добра – ну, кроме как для себя любимых, конечно, и своих приближённых. А испортить жизнь, сломать судьбу человеку могут легко и запросто. И никому ничего не докажешь. Метод работы у них только один: стучать кулаком, отчитывать, требовать, угрожать отнять партбилет, без которого ты – пожизненная пешка. И всё!
На своём опыте я вывел, примерно, то же самое. Однако с конечными выводами Бориса не совсем соглашался: «просто жить, работать, зарабатывать деньги, максимально наслаждаться жизнью и ни за какие коммунистические идеалы не сражаться!..» – Я лично в справедливые идеалы коммунизма верил. И был совершенно убеждён, что за них обязательно надо сражаться. Сами по себе идеалы справедливости не победят. "Не будем сражаться, - возражал я, - победят упыри-кровососы, мечтающие о больших деньгах и власти. А мы все тогда станем рабами властолюбивых упырей и кровожадных вурдалаков..."
Два года назад Борис женился во второй раз – с чем мы его все дружно поздравляли. Новая супруга, симпатичная молодая девушка, на двадцать лет моложе его. Окончила РИНХ.
За годы работы в отделе повсюду – в Ростове и области, среди начальников разных предприятий и учреждений Борис приобрёл много друзей, приятелей, просто хороших знакомых – героев его статей и очерков. Естественно, что он без особого труда помог своей молодой жене устроиться экономистом в управлении крупного предприятия. Недавно красавица-жена родила Борису двух девочек-близняшек, с чем мы его опять все дружно поздравляли.
Однако обстоятельства личной и семейной жизни сполна не удовлетворяли его мужской потенциал.
Едва ли не половина женщин в редакции моложе 35 лет, были, по его словам, с ним в «отношениях». Уговаривает он их мгновенно, опять же, по его собственным словам. Даже и не уговаривает, а просто предлагает и те, по большей части, соглашаются.
В наиболее сложных ситуациях разговор проходит в несколько этапов. На первом этапе, рассказывает Борис, женщины или молодые девушки, как правило, краснеют, обижаются. Некоторые даже возмущаются. Но предложение всегда облекается у него в такую не обидную, игровую, даже юмористическую форму, что в другой раз женщина отвечает уже шуткой. А потом, поразмыслив, решает попробовать. В конце концов, и правда, чего терять!.. Ну, чуть-чуть, конечно, поволнуешься! Зато удовольствие получишь!..
Удовольствие от интимного общения с Борисом женщины, по всей видимости, действительно получали. Потому что тайная связь некоторое время продолжалась. По крайней мере, до тех пор, пока Борис не увлекался новой, свежей, более интересной для него партией. Притом, примечательно, что ни одна из «бывших» женщин обид на Бориса не держала. Со всем своим гаремом он умудрялся поддерживать прекрасные отношения. И все его тайные «жёны» отзывались о нём ласково, с добротой.
Порой «соперницы» сидели на работе рядом, в одном отделе. Обе сдержанно и осторожно хвалили Бориса, если о нём заходил разговор, даже не подозревая, что обе являются членами его подпольной «семьи».
Сам Борис к членам своей «семьи» относился без каких-либо особых чувств, душевных и духовных привязанностей – просто как к разным, очень приятным блюдам питания в своём «меню», не более. «Блюда» давали ему энергию, наслаждение, радость, полноту существования на свете – и он был доволен. ...Всё же Борис, как мне кажется, с интересом наблюдал за жизнью своего гарема. Часто со смехом делился со мной впечатлениями о том, как ведёт себя та или иная «Гюльчатай» во время «сеанса связи».
– Ада Малышева – (наша самая скоростная машинистка из машбюро) «работает» быстро, как и на своей машинке! – Та-та-та-та-та-та-та! – Хоп! – Всё, отпечатала!..
– Поля Кудлатова – дура набитая! Та кричит в экстазе! Я ей говорю: «Поля, ты можешь всё делать молча?.. Обязательно надо орать?» – А она отвечает: «А я не могу!.. Я так кайф получаю»!..
...Пару месяцев назад Боря увлёкся новой дамочкой. Недели две подряд, почти каждый вечер, он оставался после работы в нашем отделе и закрывался в своём кабинете с молодой, лет 25 – 26, машинисткой Таней, доброй, улыбчивой, миловидной, скромной девушкой, среднего роста, с очень приятной фигурой и личиком. Когда-то она была замужем, потом развелась, теперь живёт одна и работает у нас в машбюро.
«Аппетитная тёлка! – шепнул как-то мне Борис, глядя на неё на одном из частных (кажется, это был день рождения зав. партотделом) редакционных мероприятий с выпивкой и закуской. – Надо ею заняться»!..
В тот же вечер Таня благосклонно ответила на предложение Бориса. Сразу после мероприятия они закрылись в его кабинете. И недели две-три после этого он ходил счастливый, весёлый, довольный жизнью...
В эти дни однажды, после работы, ко мне зашёл Яша Дацин. Мы тогда ещё только готовили с ним публикацию «Модель производства». Яша усиленно меня консультировал, просвещал, вводил в дебри диагностики и математического моделирования производственных процессов.
Мы уже было начали с ним работу.
Вдруг Борис выходит к нам из своей комнаты, одетый и якобы собравшийся уходить домой. У нас комнаты смежные, из каждой есть отдельный выход в коридор. Но Борис почти всегда сначала заходил к нам попрощаться, затем, уходя, уже пользовался общей дверью нашего, корреспондентского кабинета. Кроме меня в этом кабинете работали ещё три корреспондента – Лёша Калашников, Валера Давыдов, Саша Ангельев, а также завсектором строительства (и поэт по совместительству) Толик Анзимов.
Борис уже был в пальто и шапке. Он подошёл к нашему репродуктору, как обычно стоявшему на подоконнике, зачем-то включил его и чуть прибавил громкость. Потом шепнул мне несколько слов, чтобы я всё понял и не выключал звук. Затем громко, чтобы Яша слышал, сказал:«Ладно, я ушёл»!.. Защёлкнул на замок свою комнату и вышел в коридор через нашу дверь.
Мы с Яшей продолжали увлечённо работать. Вдруг слышу, в кабинете у Бориса задвигались стулья. Яша тоже услышал, говорит: «Никита, там кто-то есть»! – «Да нет там никого. Давай работать»!
Шум стульев повторился, более явственный, отрицать это было уже нельзя.
«Там есть кто-то!.. Я тебе говорю!.. – сказал Яша в тревоге. – Кто-то залез!..» – «Ладно – говорю – не обращай внимания. Это Борис, наверное вошёл, там у него свой вход и ключи. А может, уборщица работает...»
Яша успокоился. Хотя и не понял, кто там был и что именно там, в кабинете, происходило. Не понял и после того, как из кабинета, опять через нашу смежную дверь вскоре к нам вышел сам Борис. Раскрасневшийся, словно только что распаривался в бане, слегка ошалевший и обалдевший, с мутными глазами, которые он, впрочем, усиленно прятал от нас. Таня, видимо, вышла в коридор через дверь его кабинета...
* * *
...Подкапывался Борис и к моей Лилии.
Однажды, крайне возмущённая, с выпученными глазами, она сообщила, что мой друг Борис Чайка на самом деле – подонок и негодяй!
– Он меня, что, за шлюху принимает?.. Козёл мерзкий!.. Чтобы в нашем доме я его больше не видела!.. Воды я ему не дам, путь даже не приходит!.. Ты знаешь, что он предлагал мне?.. Чтобы я тебе изменила!.. Говнюк!..
Подробности оказались типичными.
...Мой старый двухэтажный дом и новая, из красного кирпича, девятиэтажка, где жил Борис, стоят рядом на углу Пушкинской и Кировского. Я живу на первом этаже. Борис на седьмом. Из-за слабого давления вода по трубам иногда вверх не поднималась. Тогда Борис брал в руки вёдра и спускался к нам, на первый этаж, у нас вода была почти всегда.
Я находился в командировке, когда Борис с двумя вёдрами позвонил Лиле. На кухне, пока вода набиралась, Борис стал «заигрывать». Наговорил молодой и доверчивой женщине тысячу комплиментов, отметил её женские достоинства, пытался нежно погладить по попе.
От растерянности, она его остановила не очень вежливо. Но, в свойственной Борису лёгкой манере, он всё перевёл в шутку.
Лилия всё же оскорбилась. Или испугалась: а вдруг Борис её проверял, да ещё и по моей просьбе. Рассказала всё мне. Потребовала, чтобы Борис у нас больше не появлялся.
Я как мог её успокоил. Объяснил, что в подобных случаях обвинять мужчину, да, впрочем, как и женщину, глупо! И обвинять!.. И вмешиваться!.. Если конечно, мужчина не насильник... Насилие – другое дело!.. Но Борис не насильник. Он – большой артист, чуть-чуть игрок. Но не насильник.
– То, что было между вами, это и было между вами, – пояснил я свою позицию. – Ты мне жена, но не собственность же моя! И ты, и Борис – два взрослых, самостоятельных, полноправных человека. В этом случае, как сказал классик, действует лишь одно правило: «Сучка не захочет, кобель не вскочит!..» А если захочет, так её драгоценный муж никогда об этом не узнает!..
То, что ты Бориса отвергла и осталась верна мне, вполне моё самолюбие удовлетворяет. Вполне! Значит, ты порядочный, чистоплотный человек, уважаешь себя, не склонна к подлостям... и я... интересен тебе больше, чем Борис... Хотя, многих других женщин – и моложе тебя, и старше, – Борис, я знаю, заинтересовывает и уговаривает очень быстро и с бо-о-оль-шим успехом!.. Естественно при этом, многие обманутые мужья даже не догадываются о том, что их благоверные им изменяют!.. Борис в этом виноват? Да, глупости!..
Лилия успокоилась.
* * *
– ...Вообще-то я великий грешник, – сказал как-то Чайка, поведав мне о своих сладких отношениях с ещё одной очередной редакционной дамочкой. – Бог меня накажет за это!..
Сказал с такой искренностью и грустью, что я даже стал его успокаивать. И полушутливо-полусерьёзно высказал мысль, что не грешник он вовсе, а праведник. Потому что своим неустанным обслуживанием «полуголодных», во всяком случае, «недолюбленных» женщин выполняет первое и главное предназначение мужчин как таковых. И что Бог, скорее всего, даже вознаградит его, потому что он выполняет свои функции за всех нас, «никуда негодных» мужчин.
Эта мысль понравилась Борису, он сразу повеселел. И потом, спустя много дней, при случае часто повторял:
– Ты знаешь, Кит, я вот сколько раз вспоминал тогда, что ты сказал. И действительно, ты очень точно подметил, я выполняю главное предназначение мужчин! Вот это правильно!.. Раз Бог дал нам возможность наслаждаться телом, значит надо им пользоваться!.. А, кстати, знаешь, чем я женщин беру? Вот когда они упираются, возмущаются, отказываются, я говорю: «Ну и проживёшь ты всю жизнь с одним!.. И одного мужика только знать будешь, верность ему блюдя!.. Ну, и что с того?!.. – Тебе что, Героя Соц труда и орден Ленина дадут за это?!.. Или муж награду за верность вручит?.. А-га!.. Никто твой подвиг не оценит!.. Всё равно постареешь и помрёшь, как все! И тело твоё сгниёт!.. А сейчас ты пока молодая, красивая и тело у тебя роскошное!.. Так хоть радость от него поимела бы в полной мере!.. А так пропадёт оно ни за грош!..» После этих слов они уже долго не сопротивляются...»
* * *
Впрочем, «не взятые вершины» у Бориса всё-таки были.
У нас в редакции есть одна корреспондентка, Ира Мерзлина. Работает в отделе советского строительства, наверное, уже года два. Вдумчивая, серьёзная, немногословная. Огромные светлые глазищи. Высокая, стройная фигура и, подкупающие женские формы...
Без преувеличения, Ира у нас на загляденье. Разумеется, она знает это. Но нередко, в беседе создаётся впечатление, что она... стесняется своей привлекательности. Может быть, даже досадует на неё. Не без основания считая, что обаятельная внешность мешает ей в работе. Потому что все мужчины – и в редакции, и те, о ком она пишет – видят в ней прежде всего... желанную женщину, но не журналиста.
Ирина не терпит комплиментов в свой адрес, мягко, с юмором, но непреклонно останавливает того, кто пытается их ей говорить.
Я лично Иру за это уважал, поэтому спросил у Бориса с любопытством:
– А вот Иру Мерзлину ты пробовал обрабатывать?..
Борис как-то безнадёжно махнул рукой, и я услышал ожидаемое:
– Пробовал!..
– Ну и как?
– А-а!.. Эта девушка у нас... с заморочками!..
* * *
Как-то после работы, кажется, перед Новым годом, мы с Борисом сидели у него в квартире, на кухне, светлой, просторной, уютной. Хозяин угощал меня «лечебной» водкой собственного приготовления, рецептом которой явно гордился. Это была обычная «Столичная», с добавлением перегородок грецкого ореха, зубчиков чеснока, стручков красного перца и чего-то ещё. Настойка получилась и впрямь отменная.
Мы её не спеша дегустировали, обсуждали редакционные дела и закусывали какой-то мясной вкуснятиной, которую нам на стол поставила жена Бориса – Анастасия.
Сама она собиралась уходить на предновогодний корпоратив в управлении, где работала.
Оделась, принарядилась, зашла к нам сказать «До свидания».
Тут я стал свидетелем простых отношений Бориса со своей супругой. Боря с улыбкой, по-хозяйски, оглядел нарядную жену, похлопал по её красивой попе, сказал, смеясь:
– Ладно, давай! Только сильно там не трахайся. Потихоньку... И без фанатизма!..
Настя загадочно усмехнулась и ушла. Я так и не понял: это была простая шутка Бориса или его наставление в шуточной форме...
* * *
Домой к Борису мы заходили не часто: мне как-то не хотелось мешать течению семейной жизни молодых. Но заходили. Когда Борис приглашал особенно настойчиво. Посидеть. Выпить «по пять грамм». Обсудить какие-то редакционные дела. Анастасия открывала нам дверь всегда с улыбкой, но в наших разговорах, для неё не очень интересных, обычно не участвовала.
В отличие от энергично-нетерпеливого, заводного и говорливого Бориса, Анастасия была, напротив, очень немногословной, тихой, спокойной, даже флегматичной. Вместе с тем, приятно женственной и нежной. Ко мне, по моим ощущениям, она относилась с уважением и теплотой, хотя и несколько покровительственно, как к человеку романтичному, с твёрдыми моральными устоями, но не очень практичного в повседневной жизни.
Однажды, после окончания одного весёлого мероприятия, мы прощались. Я хотел дружески поцеловать её в щёчку, но Анастасия как-то неловко повернулась и подставила свои тёплые нежные губы. Меня как током прошибло!..
В другой раз, вечером, после работы, когда Борис был в командировке, Анастасия позвонила в нашу дверь. Я вышел. Она смущённо извинилась: «Никит, помоги мне. Не могу зайти в квартиру. Замок сломался, что ли... не открывается...»
Я захватил отвёртку, зубильце, плоскогубцы, молоток. Прошли в её дом, поднялись на седьмой этаж. К удивлению, замок открылся быстро.
Похоже, Настя просто не той стороной вставляла ключ.
Поблагодарив за помощь, Анастасия мягким, грудным своим голосом пригласила зайти, попить чайку. Просто из вежливости. Но я смутился. Во мне заговорил дедовский принцип: в отсутствие хозяина, мужчина не имеет права заходить в дом к его жене.
– Настенька, с удовольствием бы! – говорю извиняясь, – но завтра утром мне надо сдать корреспонденцию, в номер... Побегу!..
Догадывалась ли Анастасия о «похождениях» своего любвеобильного мужа? Мне кажется, догадывалась, возможно, даже точно знала... от «доброжелателей». Но по каким-то, неведомым мне принципам, терпела, находила похождениям Бориса благоразумные объяснения, во всяком случае, принимала как данность.
4.01.1985 г.
...Толя Анзимов с полчаса тихо сидел за своим столом. Листал отпечатанные на машинке листы и, видимо, в который раз, перечитывал свои стихи.
Наверное, они ему опять понравились. Потому что он встал. И громко произнёс:
– Я гений! У меня стихи гениальные! Таких стихов ни у кого нет!
Эту фразу он произносил не впервые. Мы, четыре корреспондента, сидящие с ним в одной комнате, обычно всегда воспринимали её молча. Как крик душевной боли неоценённого по достоинству человека. Всякий раз после этой громкой фразы мы лишь сильнее склоняли свои головы над бумагами, давая Анатолию Дмитриевичу понять, что в общем-то не имеем никаких возражений по сути. Но просто сильно заняты срочной работой. И не можем вдаваться в детали произнесённого.
Обычно, не находя себе активной поддержки, Анзимов умолкал, выходил из комнаты куда-нибудь покурить, потом возвращался и молча продолжал работать над текущими проблемами строительного сектора.
Но на сей раз я решил откликнуться.
– Вполне возможно, Анатолий Дмитриевич!, – согласился я. – Может быть, ты и гений. Но дело в том, что об этом сегодня знает только лишь один человек во всём мире – это ты сам. А надо, чтобы в этом убедился весь мир!
– Да как же он может убедиться, если мои стихи нигде не печатают! – обрадовался Анзимов отклику.
– Хорошо, – согласился я. – Пусть у всего мира нет возможностей в этом убедиться. Но вот даже мы, твои товарищи, сидим с тобой по нескольку лет в одном отделе, в одной комнате. Вместе работаем, вместе водку пьём. И тоже насчёт твоей гениальности не очень осведомлены. Ты на крайний случай хоть нас убеди, что ты – гениальный поэт. А уже мы будем потом убеждать и других. Посмотри, у тебя благодатная нива – четыре голодных по хорошей поэзии человека готовы внимать твоим словам. А ты скромно молчишь. Обиваешь пороги литературных редакций. Обижаешься, что где-то и кто-то там тебя не печатает. Какие-то нехорошие люди тебя не признают. А мы тебе что, не люди? Что же ты нас игнорируешь?..
Лёша Калашников, Саша Ангельев и Валера Давыдов сидели молча, слушая наш разговор. Саша, корреспондент строительного сектора, работавший под руководством Анзимова, делал вид, что очень занят работой над текущим материалом и ему некогда внимать нашей болтовне. Лёша и Валера, работавшие как и я, под руководством Бориса Чайки, заулыбались, ожидая интересного продолжения.
– Ну, раз так, хорошо! – пригрозил Анзимов. – Теперь я вас, тварей, буду просвещать!..
– Пожалуйста, Анатолий Дмитриевич! Ради Бога! Сделай одолжение! – говорил я как можно серьёзнее. – Но только одно: не читай нам стихи в пьяном виде. Я слишком люблю и уважаю поэзию. Стихи, на мой взгляд, слишком серьёзное дело, чтобы их читать, и тем более слушать, после стакана водки. А у тебя получается наоборот: как только мы выпьем – ты начинаешь нам забивать мозги стихами. А трезвый – молчишь, как в рот воды набрал. А? Почему?
– Да потому, что вы же, падлы, несерьёзные люди! Начнёте хихикать, подсмеиваться!..
– Ничего подобного! – серьёзно возразил я. – Это всё зависит от того, какие стихи. Если стихи интересные, тем более гениальные, все будут слушать с большим вниманием. А если ты начнёшь читать муру – про листочки-василёчки, про камыши на речке да про красивые восходы-закаты – конечно, слушать это трезвым никто не станет. Разве что выпьешь водки, разомлеешь, тогда и на камыши – и закаты потянет!.. Но гением за это тебя никто не назовёт...
* * *
Однажды, когда, по обыкновению, Анзимов опять хотел почитать свои стихи после работы, а мы уже выпили по две рюмки водки, я решительно воспротивился и вновь пристыдил его. Он не стал читать.
Спустя недели две мы собрались, чтобы отметить Борисов день рождения.
К нам в отдел поздравить именинника пришла Таирова Кира Борисовна.
И пришли поздравить Бориса ещё две женщины.
Одна – фельетонистка Линникова, жена какого-то начальника областного УВД – дама гордая, немногословная, публикации которой многократно отмечались «Красной доской» и очень уважаемая редактором за то, что на её фельетоны никогда не бывало опровержений. Но, одновременно, не очень уважаемая многими журналистами редакции, за то, что свои пафосные «фельетоны» она всегда писала на основании судебных приговоров, когда «герои» уже сидели в тюрьме. Писать фельетоны на материалах суда и упражняться в едкой сатире на людях за решёткой уважающие себя журналисты считали за «подло». Находя в этом храбрость человека, пинающего ногой уже убитого хищника. Высшим пилотажем в журналистике всегда считалось как раз обратное: когда на основании опубликованного фельетона возбуждается уголовное дело и осуждаются его “герои”...
Вторая – Люба Евченко – заведующая идеологическим отделом. Её статьи были такими, какие и должны быть у занимающей этот пост в областной партийной газете, – огромными, воздушно-водяными. И везде, хотя и в разных вариациях, воспевалась одна-единственная тема, типа:
Прошла весна, настало лето –
Спасибо партии за это!
За солнце с небом и с луной
Спасибо партии родной!..
Оправдывало Любу то, что компартию она воспевала по должности, без фанатизма и рвения. И такими трафаретно-заплесневелыми словами и оборотами, что никто, кроме работников идеологического аппарата обкома КПСС, и тех, о ком она писала, в её статьях больше пяти-шести строк не осиливал.
В отдел с поздравлениями Борису пришли также и двое мужчин – первый заместитель редактора газеты Поздняков Анатолий Савельевич и заведующий собкоровской сетью Федоткин Иван Сергеевич.
С Поздняковым я проработал несколько лет. Хорошо знал его, понимал и уважал.
Однажды, ещё в первые годы моей работы в «Серпе и Молоте», я побывал в сельском районе области. У нашего главного редактора есть такая мода: время от времени, журналистов из промотдела он направляет в село, писать материалы о тружениках полей (это у нас называется «оказанием помощи селу»). А журналистам из сельхозотдела, напротив, поручает готовить материалы из жизни каких-нибудь крупных промпредприятий, например, сельхозмашиностроения.
Нам, журналистам-промышленникам, такая «мода» нравилась. Она давала возможность побывать в деревне. Там другие темы, другие люди. Природа. Романтика. Возможность перевести дух. Перезагрузиться. Всё легче потом опять к своим «железным» темам возвращаться.
Но, как говорится, «тяжело в деревне без нагана». В данном случае, «наган» – это водка. Каторжный труд селян партией и государством у нас мало ценится. Сельский труд никогда не считался престижным у молодёжи. Основная масса людей на селе всегда жили гораздо хуже, чем в городе. Водка здесь выполняла своеобразную роль буфера, примиряющего человека с действительностью. Она была «культурным центром» села – «театром», «кинотеатром», «дворцом культуры», «народным целителем», «санаторием», «домом отдыха»», «концертным залом» и «цирком» одновременно; вселяла смелость в откровенные и жаркие, иногда до драки, философские диспуты, облегчала, разнообразила и скрашивала беспросветно серые будни селянина, делала эти будни более интересными, праздничными и, как ни странно, более человечными, сближала разных людей. Во всяком случае, многие весьма уважаемые селяне всерьёз считали, что если ты не пьёшь, то в тебе запросто можно засомневаться как в человеке. Даже популярную песню Льва Лещенко здесь переиначили на свой лад: «Из полей доносится: «Налей»!..
Я решил доказать, что горожане тоже не лыком шиты. И, естественно, перебрал.
Ночью меня стало тошнить. Я выпил воды побольше, выбежал из гостиницы во двор, заложил два пальца в рот и вырвал, чтобы очистить желудок и не мучиться.
Однако кто-то из ростовских командировочных, проживавших в гостинице, заметил меня за этим неприглядным занятием и доложил первому заместителю редактора, Позднякову Анатолию Савельевичу, в то время бывшему также и секретарём партийной организации редакции. Мол, такой-то корреспондент областной партийной газеты в таком-то районе был замечен пьяным. Выбегал из гостиницы, блевал, и таким образом, ронял авторитет журналиста, а заодно и авторитет печатного органа обкома КПСС, в котором работал.
Мудрый Савельевич, видимо, как водится, поблагодарил свидетеля за «сигнал» и пообещал принять самые суровые меры.
Он вызвал меня к себе в кабинет и устроил «разнос»:
– Я вас, чертей, уже устал учить! Сколько можно вам талдычить одно и то же: за-ку-сы-вай-те!.. Вы же, как дикие люди, блин! Из каменных джунглей вырываетесь в деревню – и начинаете пить, ничем не закусывая! Гусары удалые, блин!.. Пьёте – так ешьте! Там же вас угощают – и рыбкой, и мясцом, и огурчиками! Так наедайтесь как следует! Тогда и пить будете меньше! И желудки ваши не так страдать будут!.. Никитос! – обратился он ко мне, нажимая на букву «о» в имени – ты понял хоть, что я тебе тут вдалбливаю?!..
За такой «разнос» я готов был Савельича обнять!..
* * *
Как-то (ещё в первые годы работы в редакции) мне расписали для принятия мер письмо-жалобу женщины-пенсионерки, проживающей в ведомственном многоквартирном доме завода Ростсельмаш.
Старушка слёзно жаловалась: дом, в котором она проживает, заводское ЖКХ не ремонтировало уже десятки лет. Крыша протекает, трубы прогнили, стены отсырели, плесень по углам, потолок рушится – ну и так далее. Хотя плату за услуги ЖКХ исправно получает. Жаловалась старушка во все инстанции, даже Леониду Ильичу Брежневу, Генеральному секретарю ЦК КПСС в Москву писала – всё бесполезно. Понимая, что письмо её никогда в жизни не будет напечатано в «Серпе и Молоте», я решил схитрить.
Однажды Анатолий Савельевич Поздняков, позвонил мне по внутреннему телефону на рабочее место и попросил срочно подготовить и сдать в номер авторский отклик-предложение по обсуждению простыми людьми новую редакцию Конституции СССР. (Авторским у нас считался материал за любой подписью, только не за подписью журналиста, штатного сотрудника редакции.)
Я тут же вспомнил письмо-жалобу в моём столе. Изложил кратко историю злосчастного дома. Добавил к жалобе пенсионерки слова о том, что она горячо поддерживает проникнутое заботой о благе народа выступление товарища Брежнева. И что в проект новой Конституции она предлагает внести слова о том, что надо всемерно укреплять работу жилищно-коммунального хозяйства страны.
Нёс заметку Савельичу и радовался. Думал: вот я какой молодец! Напечатают письмо в газете! Я потом пошлю вырезку в райком партии. К опубликованной в «Серпе и Молоте» критике все начальствующие лица области относятся серьёзно. В райкоме поставят заметку на контроль, проследят, чтобы меры были приняты. И пенсионерка останется довольна, и поручение Савельича выполню.
Зам редактора внимательно посмотрел предложенную заметку. Покрутил её и так и этак. Мой «хитрый манёвр» он, видимо, понял сразу. Но протекающая крыша, плесень по углам, сырые стены и прогнившие трубы старого дома как-то несолидно звучали на фоне обсуждения проекта Конституции страны.
– Слушай, Никита, – предложил он соломоново решение. – Ну что мы тут с тобой будем вот эти сопли-вопли печатать – ржавый водопровод, крыша с дырками! Мы новую Конституцию страны обсуждаем!.. Возьми назад заметку и перепечатай. Убери всё про водопровод, стены и крышу. Оставь слова автора письма, о том, что она внимательно изучила и горячо поддерживает речь товарища Брежнева. Что проект новой Конституции СССР она в целом одобряет, но предлагает повысить ответственность работников сферы обслуживания, в том числе и ЖКХ за нерадивое исполнение своих обязанностей. Вот так будет нормально!..
Я живо представил себе лицо старушки. Она посылала в редакцию письмо-крик о помощи, а в газете за своей подписью прочтёт слова благодарности в адрес партии и лично товарища Брежнева за неустанную заботу о благосостоянии народа. Ну, и свои умные предложения по улучшению Конституции СССР... Письмо-жалобу старушки, вместе с её конституционными предложениями, опубликованными в газете, я всё-таки направил в райком партии и в заводское ЖКХ с просьбой как-то помочь женщине и сообщить о принятых мерах...
* * *
...Иван Сергеевич Федоткин – заведующий собкоровской сетью, ветеран редакции, журналист с более чем 50-летним стажем, был фигурой не очень заметной в журналистике. Но зато достаточно влиятельной в коллективе редакции. Фактически, работающий пенсионер сталинской закалки. Он всё про всех знал. И про тех, кто давно когда-то работал в газете. И про тех, кто работал в ней сейчас. Возможно (были такие подозрения) – обо всех докладывал редактору в приватных беседах. А редактор держал его в коллективе как своего рода наставника молодёжи.
Судачили, что в своём сейфе Иван Сергеевич хранит толстую общую тетрадь, в которую собирает и записывает все услышанные им анекдоты. Именно поэтому «травить анекдоты», тем более политического содержания, в присутствии Ивана Сергеевича в редакции остерегались. Если кто забывался и рассказывал такой анекдот в его присутствии, то, когда перекур заканчивался и все расходились по рабочим местам, кто-нибудь обязательно язвил, кивая на уходящего в свой кабинет Федоткина: «Ну, все, Жора, попался ты! Сейчас Иван Сергеевич в тетрадочку свою тебя занесёт и доложит куда следует»!..
Справедливости ради надо отметить: никогда, ни единого раза, никаких последствий для рассказчика анекдотов не было. Возможно, Иван Сергеевич был просто осведомителем, то есть собирал анекдоты и передавал их куда следует для того, чтобы «там, наверху», ответственные люди могли держать, так сказать, «руку на пульсе», быть в курсе общественных настроений. Возможно, собирал анекдоты «для души» в надежде дожить до того времени, когда можно будет опубликовать эту тетрадь; может, для каких-то других целей.
Во всяком случае, позднее, когда Иван Сергеевич умер, ходили слухи, будто сейф его вскрывали руководители редакции. И чуть ли не сам редактор лично. Говорили, что тетрадь с анекдотами нашли, что под каждым анекдотом стояла дата и имя того, кто рассказывал анекдот, но без каких-либо комментариев. Куда потом делась эта тетрадь и была ли она на самом деле – никто толком не ведал. Вполне возможно, что её могли просто сжечь.
Я думаю так потому, что сам был свидетелем многих случаев, когда высшие руководители «Серпа и Молота» старались оберегать нас, молодых и неопытных журналистов, от всякого рода неприятностей, связанных с политикой.
Вот эпизод.
Как-то главный редактор газеты, Дмитрий Иосифович Семенютов неожиданно зашёл к нам в промышленно-экономический отдел. Видимо, просто из любопытства, посмотреть: что мы делаем в рабочее время. Все «промышленники» сидели в кабинете у Бориса Чайки и, как примерные журналисты, что-то обсуждали и планировали по работе.
В углу на железном сейфе, застеленном газетой, стоял закипающий чайник – пить чай в рабочее время не запрещалось.
Из уважения к главному редактору и, одновременно, члену Бюро Ростовского обкома КПСС, мы все, как положено, встали.
Дмитрий Иосифович от такого нашего приветствия слегка смутился, улыбнулся и чуть ли не извинился. Борис вышел из-за стола и начал серьёзно и деловито «забивать редактору баки» темой, о которой мы только что говорили. Семенютов слушал его без особого интереса и просто оглядывал помещение. Увидев закипающий чайник, стоявший на сейфе, застеленном газетой с большим портретом Ленина, не торопясь, подошёл к сейфу, поднял чайник, молча забрал газету с портретом Ленина, скомкал её и бросил в корзину. Ещё раз осмотрел кабинет и вышел.
Инцидент на этом был исчерпан и забыт. Но мы как-то сразу почувствовали: Семенютов нам всем вроде отца родного...
* * *
...Борис на правах именинника накрыл стол, разложил еду. Все выпили за его здоровье по одной, потом по другой, расслабились, разомлели. И Анзимов решил, что настал момент для его стихов. Использовал его, как всегда ловко. После того, как кто-то рассказал вполне безобидный анекдот, Анатолий почти без паузы продолжил:
– Вот, кстати, насчёт этого есть такие стихи. Послушайте!
И уже произнёс первую строку, но я шепнул ему на ухо: «Толик, перестань! Не читай!»
Анатолий меня словно не услышал, продолжал читать. Дело понятное: собралась солидная аудитория, её надо было использовать!.. Тогда я повторил свою просьбу громче. С обидой и возмущением. Чтобы слышали все.
– Толя, пожалуйста, ты можешь не читать стихи?!.. Почему ты нам их не читаешь, когда мы трезвые? Поэзия очень серьёзное дело, чтобы её слушать в пьяном виде! А у тебя мода: как только мы выпили, ты принимаешься за стихи! Ни поговорить нормально людям не даёшь, ни других послушать! Мы же не на вечер поэзии собрались!..
Такому нахальству с моей стороны Анатолий было возмутился.
Но тут неожиданно за меня вступился сначала Иван Сергеевич Федоткин;
– Вообще, давайте, наверное, Сарычева поддержим. Поэзия действительно серьёзная вещь. Мы, конечно, не пьяные. Но раз уже по чуть-чуть выпили – стихи читать не надо.
К Ивану Сергеевичу примкнул Поздняков, затем и все остальные. Видимо, всем изрядно надоели Толины полупьяные стихотворные упражнения...
...Летом женился Валера Давыдов – один из наших молодых журналистов. Свадьба проходила в банкетном зале ресторана «Балканы». Вот там Анатолий нашел не просто благодатное, а просто райское поле для своих стихов. Бедные молодожёны и гости вынуждены были терпеть, тараща глаза на Толю, если и не половину, то добрую треть времени всей свадьбы. Часа полтора, не меньше, Толя читал нам свои стихи, совершенно не замечая кислые лица и потухшие глаза жениха и невесты и всех присутствующих. Но лично я, честно говоря, не выдержал. Пожелав счастья молодожёнам, мы с Лилей ушли...
Постоянное и многолетнее стихачество (прямолинейный Жора Большенко как-то в кругу коллег охарактеризовал это явление жёстче – «стихотворный понос»), причём, прорывающееся неудержимой лавиной именно когда слушатели «под мухой», стало, видимо, всем изрядно надоедать. Наверное, поэтому меня так дружно все и поддержали.
Анатолий, естественно, обиделся.
На другое утро, когда я пришёл на работу, он торжественно произнёс:
– Обнаглели до высшей степени!!!
Обращался он, вроде бы, не ко мне, тем не менее, всем было ясно, к кому именно.
Я ответил:
– Толик! Вот ты, вместо высказывания обид, лучше бы каждое рабочее утро в нашем отделе начинал со стихов. Причём с таких стихов, которые наполняли бы нас энергией, силой, душевным подъёмом! Заставляли бы нас крепче думать над нашей жизнью!.. Тогда мы были бы тебе просто искренне благодарны!..
Анатолий тяжко вздохнул. Пожевал что-то губами, собираясь ответить, но ничего достойного не придумал и промолчал. С тех пор я стал замечать в его глазах некоторое замешательство всякий раз, когда я начинал говорить что-либо подобное.
На другой день утром я решил продолжить тему.
Все сидели за своими столами. Борис в своём кабинете. Я пригласил его к нам, в корреспондентскую, и серьёзно, как о чём-то очень важном, сказал:
– Боря! Вот возьмём, к примеру, Анатолия Дмитриевича! Он говорит, что он гений и отец русской демократии. И что стихи у него такие, каких свет не видывал и никогда больше не увидит. Но о чём он пишет? Вот вчера к нему при мне заходил человек. Один из руководителей крупнейшей в области строительной организации. Я слышал, как он жаловался! Какие жуткие порядки и дела творятся в строительном секторе! Партийные вожди заставляют людей идти на нарушения, на подлог, на обман! Лишь бы к очередной политической дате или событию рапортовать о досрочной сдаче важного объекта. Представь! Водопроводные трубы большого диаметра, проложенные к рыбоводным прудам, в некоторых местах не заваривали, как положено, а просто прихватывали сваркой на стыках, сваливали в траншею и засыпали землёй. Потом, когда приёмная комиссия уезжала, всё откапывали и продолжали варить. А бывало и хуже – бросали объект и переходили на другой... Эксплуатационники потом всё сами доделывают... Какие убытки несёт от этого наше государство! Ладно! Я согласен: про всё это не напечатают в газете. У нас тут «Даёшь монтаж – два дня этаж!» или «Досрочно построим — досрочно освоим!» больше приветствуется... Но почему тогда Анатолий Дмитриевич про эти вывихи в строительстве не пишет свои стихи. А?
– Ага, – хмыкнул Анатолий. – А после этого меня направят осваивать широкие просторы Сибири и Дальнего Востока. Ты что хочешь, чтобы я закончил свою жизнь «во глубине сибирских руд»?..
– А! – уличил я его. – Вот то-то же! Ты хочешь и славу гения иметь. И водку пить! И вкусно есть! И спать в тёплой постельке! И жизнь свою закончить в окружении любящих тебя домочадцев! Много ты хочешь, Анатолий Дмитриевич, но ничего у тебя не получится. Гений всегда говорит то, что думает, что его беспокоит, всегда называет вещи своими именами. И не трясётся от страха! Жизнь гения часто заканчивается трагично. Но! «Дело прочно, когда под ним струится кровь»! Слышал про такое? Вот примерно так же и со славой!
– Не всегда! – глухо отозвался Анзимов. – Можно привести тысячу примеров...
– Но это не слава, если она ничем стоящим не оплачена, – возразил я. – Кстати, Анатолий Дмитриевич, я вспомнил о тебе, как о поэте, по такому случаю. Вот послушай, как на самом деле надо писать стихи!
И обратился ко всем:
– Между прочим, это стихотворение нашего современника, даже сверстника нашего.
– А ну-ка! Давай! Давай!.. - нетерпеливо заговорил Борис.
Все заинтересовались. И я прочёл случайно услышанное и записанное накануне.
Вагонные споры – последнее дело,
Когда больше нечего пить.
Но поезд идёт, бутыль опустела
И тянет поговорить.
И двое сошлись не на страх, а на совесть,
Колеса прогнали сон.
Один говорит:
«Наша жизнь – это поезд»!
Другой говорит:
«Перрон».
Один утверждал, что «Пути наши чисты»!
Другой возражал: «Не до жиру».
Один говорил, что, мол, «Мы – машинисты»!
Другой возражал: «Пассажиры».
Один говорил:
«Нам свобода – награда!
Свой поезд куда надо ведём»!
Другой говорил:
«Задаваться не надо:
Как сядем в него, так и сойдём».
А первый кричал:
«Нам открыта дорога
На много – на много лет!»
Второй отвечал:
«Не так уж на много –
Все дело – в цене на билет».
А первый кричал:
«Куда хотим – туда едем,
И можем, если надо, свернуть!»
Второй отвечал, что «Поезд проедет
Лишь там, где проложен путь».
И оба сошли где-то под Таганрогом
Среди бескрайних полей.
И каждый пошёл своею дорогой.
А поезд – пошёл своей!
Я прочёл, не торопясь. С чувством, с расстановкой. Видимо стихотворение произвело впечатление на всех.
Борис сразу спросил: «Откуда ты взял эти стихи? Кто их автор»?
Уязвлённый Анатолий заметил сквозь зубы: «Автора, наверное, уже на Колыму упрятали»...
Я понял, о Макаревиче в нашем отделе никто не слышал.
– Не упрятали, Анатолий Дмитриевич! Не упрятали! Стихи и песни этого поэта распевают по всей стране. Пиши и ты вот так примерно! И я сам, лично, на свой собственный гонорар закажу твой бюст и поставлю в нашем отделе... Вот на этот самый шкаф!.. И будешь ты смотреть сам на себя и радоваться, какой ты у нас красивый!..
– Ну, да!, – примирительно отшутился Анзимов. – На наши гонорары памятник не поставишь.
– Ничего! – успокоил я его. – Я буду копить целый год. Но памятник тебе – поставлю! И гордиться стану, что работал с тобой! И потомкам своим буду рассказывать, что наши столы – рядом стояли, что я лично видел тебя, разговаривал!.. Даже мог потрогать тебя вот так рукой!.. Ты только пиши о том, что всех нас волнует! И будь гением, ёлки-палки! Ну, что это такое?! У нас в редакции с десяток журналистов хвастаются, что пишут стихи. А гением быть никто не хочет!.. Зло разбирает! Когда же этот бардак закончится?!..
* * *
5.01.1985 г.
Сегодня суббота. День отдыха. Но утром я пришёл на работу – дежурю по отделу. Такой у нас порядок: в субботу верстается воскресный номер, у дежурной бригады могут возникнуть вопросы по материалам отдела. Или срочно потребуется информация. Так что от каждого отдела один кто-то обязательно должен быть. К тому же сегодня, в субботнем «Серпе и Молоте», вышла моя вторая, заключительная статья «Модель производства». Естественно, мне хотелось посмотреть на неё в свежем номере газеты.
Внизу на вахте ключа от отдела нет. Но и одна, и другая дверь кабинетов нашего отдела промышленности закрыты на замок. Свет в обоих кабинетах не горит. Спустился на третий этаж к Варваре Павловне – сегодня она дежурный курьер и обычно по субботам забирает на вахте ключи, чтобы подшить в отделах свежие номера газет.
Она говорит: «Ключи забрал Чайка. Он был».
Опять поднимаюсь наверх, дёргаю за ручки дверей. Закрыто. Заглядываю в машбюро, может, Борис диктует дежурной машинистке свой материал? Чайки нет. Дёргаю за ручки дверей сельхозотдела, может, он к ним зашёл – закрыто. Кричу на весь коридор: «Чайка, где ты»? Никто не отвечает. Опять начал спускаться на третий этаж. Слышу, открылась дверь на нашем этаже. Из сельхозотдела вышел Вася Брусенский.
Спрашиваю:
– Вася, Чайку не видел?
– Видел. Был здесь.
– Куда же он делся? Ключ забрал и смылся. А мне надо материалы в номер сдавать.
Опять стал спускаться вниз по лестнице. Слышу, открывается ключом наша дверь. Возвращаюсь назад. Вижу, Чайка выходит из своего кабинета. Смеётся и говорит тихо: «Чего ты кричишь?» Поправляет рукой пуговицы на брюках. Опять смеётся. Захожу в кабинет. Там, смущённо улыбаясь, сидит за столом посетителей уже одетая и немного растрёпанная наша молодая курьер (Лера), о ней я упоминал выше.
Здороваюсь с ней, прохожу с Борисом в корреспондентскую комнату к своему столу. Тихо говорю Борису: «Надо же было свою дверь закрыть, а мою оставить. Мне в номер надо готовить две заметки».
Борис смеётся, махнул рукой:
– Ну, давай, готовь!..
Сам вернулся к себе в кабинет и о чём-то негромко заговорил с Лерой.
Я начал писать. Минут через пять Борис зовёт:
– Кит, иди-ка сюда.
Иду к нему в кабинет. Он сидит за своим столом. Курьер скромно за столом посетителей.
– Ты можешь сказать, что это за камень? – протягивает Борис мне два небольших камешка, усеянных мелкими фиолетовыми кристалликами.
– Конечно, могу. Это аметисты...
– О! Я же тебе сказал, Никита угадает! – говорит Борис Лере. Та согласно кивнула головой, мол, да, убедилась.
Я пошёл было в свой кабинет, потом вернулся, говорю:
– Я даже могу сказать месторождение этих камушков.
– А, ну-ка! А, ну-ка! – сказал Борис. – Посмотрим!
– А что тут смотреть? Они с Кольского полуострова!..
Эффект был явный. Лера удивлённо покачала головой.
Борис сказал:
– Точно! А как ты угадал?
– А я не гадал. Каждый более-менее знающий геолог назовёт не только имя камня, но и, примерно, его месторождение.
– Но ты ж не геолог!.. У тебя, наверное, есть такие?
– Нет. У меня есть крымские аметисты, но они отличаются от кольских. У кольских основание другое. Кольские аметисты на красном граните. В Крыму, на Карадаге, где я собирал аметисты, таких гранитов нет. Но даже и без гранита я угадал бы кольские аметисты. У них особый блеск: глубокий фиолетовый цвет с красноватым оттенком, не похожий на другие...
Я давно уже был заядлым коллекционером, охотником за драгоценными камнями. С увлечением штудировал вузовские учебники по общей геологии, кристаллографии и геоморфологии. Давно любил горы, горный туризм, охоту за минералами, ежегодно отдавал этому весь свой отпуск. И каждый, кто интересовался кристаллами, минералами, горами, сразу вызывал во мне симпатию.
– А как в горах можно найти кристаллы? – спросила Лера. – Посмотришь вокруг – камни, как камни!..
– Ну, признаков наличия минерала или драгоценного камня существует много. Даже очень много!.. Как-то с одним другом я был на Кавказе. Показал ему скальную стенку. Говорю: «Вот, смотри, квадрат. Два на два метра. В этом квадрате есть, так называемая вулканическая бомба. Часто она содержит драгоценные камни: опал, халцедон, кристаллы горного хрусталя. Я эту бомбу вижу. Ищи!» Он чуть ли не по сантиметру осмотрел весь квадрат, ничего не нашёл. А я видел «бомбу», потому что её край чуть выпирал своей округлостью, а корка, которой она была покрыта, вроде, как слегка пригорела и отличалась цветом и формой от вмещающей породы...
Когда Лера ушла, Борис опять поправил пуговицы на брюках. И заулыбался, словно премию получил.
– Я вам, наверное, помешал? – спрашиваю извиняющимся тоном.
– Да, нет, мы уже сделали всё, что надо, – Борис, довольный, опять заулыбался.
– А на чём тут можно?.. – с недоумением оглядываю его кабинет. – На стульях? На столах?.. Удобств же никаких?!..
– И на столах! И на стульях! И на полу тоже! – смеётся Борис.
– Что, на голом полу?..
– Ну почему на голом? Газеты подстилаю. Вон подшивки – «Правда», «Известия», «Комсомолка», «Труд»... Толстые, как перина!.. – объяснил Борис.
И сразу перешёл к самому интересному:
– Слушай, она так быстро освоила это дело! Я свою жену два года учу-учу!.. Но она так и не научилась вести себя в постели. А эта!.. Сама дрожит, лезет, обнимет, извивается, помогает, млеет и стонет от удовольствия. И всему этому научилась всего лишь за месяц! Месяц назад, – продолжал Борис с улыбкой и восхищением, – когда я ей целку ломал, она была скованной и всё боялась: «Ты туда не кончай!.. Ты туда не кончай!.. А то я забеременею»!.. Приходилось вытаскивать, когда самый кайф!.. Теперь совсем другой коленкор: принимает какие-то таблетки противозачаточные, чувствует себя раскованно, ничего не боится – и двигаюсь, и кончаю, не вынимая – один сплошной кайф!..
– Способная девочка!.. – говорю я. И рассказал ему случайно услышанный в коридоре разговор Таировой и Леры, о том, что девушка хочет вступить в члены КПСС, пока ещё рабочая.
Борис удивился:
– Деловая такая! Ты смотри! Надо её вообще опасаться!
– По-моему, – говорю, – наоборот!.. Эта... «стюардесса»... – надёжная, как весь гражданский флот»!.. Будет молчать, как партизанка!..
Я перевёл тему. Заговорил о своих любимых горах. Рассказал Борису о недавно захватившей меня новой идее: в следующем году обязательно организовать восхождение на Эльбрус команды журналистов «Серпа и Молота». Попытался передать ему своё восхищение Приэльбрусьем, где побывал прошедшей осенью, с сыном в очередной раз...
Борис послушал, возразил со смехом:
– Лучше гор могут быть только... бабы, на которых ещё не бывал!.. А ещё лучше - и горы, и бабы в горах!.. – И рассказал, как года два-три назад отдыхал зимой на Чегете.
– Там, на склоне, чуть выше кафе «Ай», есть опасный для лыжников обрыв. Нас каждый день предупреждали: близко к нему не приближайтесь! Но туда как магнитом тянет! Летишь на лыжах в сторону пропасти, потом в последний момент круто сворачиваешь и проносишься мимо!.. Адреналин зашкаливает!.. Но ещё больший адреналин получал я вечером, в номере, с какой-нибудь лыжницей!.. До сих пор помню эти вечера!.. По мне, так приятнее баб ничего на свете нету!..
Чайка был в «ударе». Лера ушла. Но ему хотелось поговорить.
– Эх, Никита! Когда я учился в ВПШ, молодой был, энергия хлестала через край! Кровь кипела! Настроение всегда лёгкое! Девочку себе снимал за полчаса!.. Выхожу на Энгельса, где-нибудь поближе к продавцам цветов. Увижу студентку посимпатичнее, прямо к ней подхожу и говорю: «Девушка, вы такая красивая! Такая милая! Разрешите, я вам букет цветов подарю?!» Выбираю пороскошнее. Вручаю. И начинается! Где учишься, на каком курсе, кем будешь?.. Студентки на слушателей ВПШ всегда «клюют» – понимают, это будущие начальники!.. Покупаю шоколадки, бутылку вина, что-нибудь ещё... Приглашаю посидеть – пообщаться в нашем общежитии на Пушкинской. Заранее договариваюсь с товарищем, чтобы двухместный номер наш был пустым... И всё!... Максимум через полтора-два часа я уже её трахаю!..
* * *
Через некоторое время позвонила Кира Таирова, с восторгами.
– Никита, материал у тебя получился великолепный! Молодец! Всё так чётко! Ясно! Доказательно!..
А ещё через некоторое время (буквально, минут через пятнадцать-двадцать) заходит Борис.
– Кит, первый удар уже есть! Только что Таировой звонил Суслин (секретарь обкома КПСС по идеологии). Спрашивал: «У вас ещё много кусков по «Модели производства»? – «Сегодня последний». – «Ну, не знаю. Я поговорю с Семенютовым. Но, по-моему, вы куда-то не туда пошли».
Через некоторое время подхожу к Таировой с предложением продолжить публикацию по теме «Модель производства». О том, как она внедряется в рамках одобренного ЦК КПСС всесоюзного почина по аттестации и паспортизации рабочих мест на других предприятиях Ростова и области. О том, что уже есть положительные примеры с высоким экономическим эффектом.
Кира выслушала меня молча. Осторожно сказала, что звонил Суслин. Утверждал, что мы не туда бежим и что надо бежать совсем в другую сторону. Но, очевидно, моя горячая речь об огромных возможностях и перспективах модели производства – произвела на неё впечатление. Под конец она сказала: «Ладно, Никита, давай, готовь материал»!
Пришёл редактор.
Таирова сказала ему о звонке Суслина. Он ответил: «А! Испугались! Они там всего боятся»!..
Позвонил Яша. Он приехал из Москвы вчера (или сегодня?). Усталый, расстроенный. Прочитал оба куска «Модели». Договорились встретиться сегодня после пятнадцати часов. Сейчас уже 15-45. Иду к нему.
* * *
7.01.1985 г. 23-45.
Сегодня понедельник. Утром я, как обычно, пришёл на работу. Лёша Калашников, видимо, уже прочёл второй кусок «Модели производства». Говорит, улыбаясь: «Что, Никита, пришёл за «Красной доской?»
«Ага, – отвечаю. – Пришёл, чтобы «Красной доской» по голове отоварили!.. А куда деваться?..»
(«Красная доска» у нас в редакции – высшая оценка опубликованного в газете материала. Присуждается на утренней планёрке, при обсуждении вышедшего в свет свежего номера газеты. Предлагается дежурной группой по выпущенному номеру, утверждается главным редактором, размечается повышенным гонораром.)
Пошутили. Посмеялись.
Перед самой планёркой звоню Болохову – заместителю генерального директора «Ростсельмаша» по кадрам и быту. Спрашиваю:
– Геннадий Моисеевич, помните, вы мне рассказывали о том, что на «Ростсельмаше» скоро откроются курсы механизаторов по подготовке для работы на новых комбайнах «Дон»?
– Помню. Они уже открыты. Начали работать.
– Так надо же материал написать. Вы сейчас
свободны? Я приеду. Через полчаса буду у вас.
– Вы на чём? Машина у вас есть?
– Я троллейбусом.
– Подождите. Через пятнадцать минут подойдёт «Волга».
Быстро спускаюсь вниз, на второй этаж. В приёмной, около двери редактора, собрались все заведующие отделами и дежурные бригады по вышедшим в субботу и воскресенье номерам (газета выходила у нас ежедневно, кроме понедельника). Все ждали приглашения на планёрку. Быстро говорю Борису, что уезжаю на «Ростсельмаш» к Болохову и буду после обеда.
Спускаюсь вниз, на улицу. А через полчаса беседую с Болоховым. Вместе с ним идём на курсы, осматриваем помещения для занятий, беседуем со слушателями курсов, осматриваем общежитие для них. Часа через два возвращаемся к нему в кабинет.
Секретарь Болохова мне говорит:
– Вам звонили из редакции. Просили, как только вы появитесь, перезвонить. Набираю Борин телефон. Занят! Борис с кем-то говорит. Лёшин – занят! Свой собственный!
Долго никто не подходит и не берёт трубку. Понятно: меня нет на работе. Но я упорно держу.
Наконец, подходит Лёша. И вот уже слышу голос Бориса.
– Кит, ты знаешь, редактор как-то странно вёл себя на планёрке. Материал твой предложили на «Красную доску». Но он говорит: «Подождём». Спрашивает у меня: «Вы знаете, что Дацин изменил фамилию свою?.. Что его настоящая фамилия Гинзбург»? – Я ему только сказал, что это к делу не относится... Так что приезжай, пойдём к Яше узнавать: в чём дело? Почему он поменял фамилию?
Я говорю:
– Никуда не надо идти. Я всё знаю. Приеду часа в четыре, расскажу.
Борис вспылил:
– А что ж ты мне ничего не сказал?!..
Бросил трубку.
Еду в редакцию. Но на полдороге возвращаю машину назад, к заводоуправлению.
Иду к Каменеву. Сейчас он директор завода «Пластмасс» объединения «Ростсельмаш». Но вся модель производства практически испытывалась в одном из цехов кузнечно-прессового корпуса, когда он был там начальником.
Каменев встречает меня в своём кабинете с улыбкой. Но, чувствую, волнуется.
Откровенно признаётся:
– Читал твою статью, Николаевич. Всё правильно написано. А всё-таки в иных местах, особенно во второй части, аж дрожь по телу проходила. Идём мы за правду. Но против кого?!.. Однако отступать теперь некуда. Надо теперь драться до конца!..
Поделились планами на будущее. Я посетовал, что на рабочем месте, в обкоме, нет сейчас Власова – нового первого секретаря Ростовского обкома КПСС.
– Он в отпуске. Власов работает в нашей области недолго, и не успел ещё обрести дружеских отношений с директорами крупнейших предприятий. Поэтому на проблему, которую мы подняли в газете, посмотрел бы принципиально... Остальные руководители обкома партии давно с Песковым в приятельских отношениях и, конечно же, его поддержат. Из отпуска Власов вернётся числа 15-20 января. И надо будет, чтобы обе статьи «Серпа и Молота» сразу попали ему на стол. Лучше всего, если инициативная группа по внедрению «Модели производства» напишет ему своё письмо и приложит вырезки из газеты. Письмо надо также написать и в партком завода.
Договорились поддерживать связь и держать друг друга в курсе событий.
* * *
...Захожу в свой отдел – там уже все встречают меня с улыбкой:
– Никита! – смеётся Леша Калашников. – Ты, оказывается, врагов народа поддерживаешь?!.. Какого-то Гинзбурга, который поменял фамилию и теперь его разыскивает милиция!..
Выходит из своего кабинета Борис и с ходу начинает что-то быстро говорить тоном обвинителя. Потом в кабинете у него зазвонил телефон, и он заспешил поднять трубку.
Заходит наш поэт Толя Анзимов. Делает широкие глаза, театрально улыбается, разводит руками:
– Никита! Ты ещё на свободе?! А тут за тобой уже приезжали товарищи!.. Мы уже собирались тебе передачу нести!.. Ты же, говорят, какого-то там врага народа поддержал!..
Меня вся эта картинка начинала злить.
– Это кто конкретно говорит? Борис? – спрашиваю. – Ребята, идите все сюда! Хотите посмотреть на паникёра? Идите сюда! – приглашаю всех в кабинет Чайки.
Тот уже закончил разговор и положил трубку. Все вошли в его кабинет.
– Вот он, смотрите!, – указываю на Бориса. – Это паникёр! Когда начинается бой – он первый побежит из окопа!.. Этот человек страшнее врага!.. Чего ты в панику ударился, Боря? Фамилию Дацин поменял? Ну и что? Я знаю об этом. И вообще, я его биографию знаю лучше своей собственной! Его что, объявили врагом народа? Антисоветчиком? Но это клевета! Потому что у меня есть, по меньшей мере, пять характеристик на Дацина из разных, очень солидных организаций. Пять характеристик! – поднял я руку с растопыренными пальцами. – С подписями и печатями! Где чёрным по белому написано, что Дацин не враг, а друг народа! Что он политически грамотен, выдержан! Что он правильно понимает политику партии и поддерживает её полностью!.. И при чём здесь фамилия? Возразили нам что-нибудь по существу? Есть доказательства, что модель производства, о которой мы рассказали, вредна для предприятий? Или хотя бы ошибочна?..
– Ну, а всё-таки, почему он поменял фамилию?
– Слушай, – дурдом! И ты туда же!.. Да очень просто! Женился во второй раз! И взял фамилию жены по её просьбе. Она единственная дочь в семье. И её отец переживал, что фамилия его на ней прервётся!.. Вот и вся проблема!..
Через некоторое время Борис успокаивается.
Выясняется, что редактора, как видно, дёргал не только Суслин. Но, по-видимому, и Пивоваров – второй секретарь обкома КПСС. Естественно, по жалобе Пескова. Иду один к редактору. Объясняю. Рассказываю о причинах смены фамилии Дациным, о положительных характеристиках на него, которыми я запасся и которые можно предъявить любому желающему взглянуть на них. Редактор выслушивает. Но по репликам, которые произносит, чувствую, что не знает ещё, как ему быть. Открыто поддержать меня не может, поскольку на другой стороне весов слишком большие люди. А на моей – всего лишь «правое дело», которое может и не победить. Намекает на то, что, дескать, Дацин имеет лишь одну цель – защитить докторскую диссертацию. И всё. Я говорю:
– Дмитрий Иосифович! Пусть даже и так! – Главное всё-таки в том, что его система даёт огромный народнохозяйственный эффект. ЦК КПСС принимает постановление за постановлением, призывает вскрывать и использовать резервы производства. А на «Ростсельмаше» на это не обращают никакого внимания. Как будто и постановления ЦК, и слова Генерального секретаря обращены к кому угодно, только не к ним!..
Редактор остаётся при своем мнении. Смысл, которого – «то ли правильно мы сделали, что напечатали статьи, то ли неправильно – я и сам не знаю».
В общем, всё будет зависеть от позиции Власова, когда он придёт из отпуска...
В коридоре ко мне подошла Таирова. Принимаюсь ей объяснять суть нашего разговора с Дмитрием Иосифовичем. И к великой радости, вижу, что Таирова полностью за меня. Что она ничуть не сомневается в правильности и необходимости публикации материалов. Пытается в этом убедить и редактора, но пока безуспешно. Никакой определённой позиции у него нет.
– Никита, – говорит Таирова, – не волнуйся. Всё будет нормально. Что же, редактор ожидал, что Песков и Котов прямо так сразу и признают себя неправыми во всём. Ничего подобного! Этого и следовало ожидать!
Рассказываю обо всем Борису. Он говорит на этот раз уже более спокойно и обдуманно.
– Ладно, Кит. Будем биться до конца. Если мы не правы, пусть нас увольняют. Но если правы, пусть примут те меры, которые ты поставил в материале: восстановят лабораторию и продолжат создавать модель производства.
Уже перед тем как идти домой, звоню Мещерякову, начальнику ГСКБ «Ростсельмаша» и генеральному конструктору «Донов». Договариваюсь о том, что завтра приеду и соберу материал о результатах испытания комбайнов в 1984 году.
Когда вопрос был решён, он спрашивает:
– Никита, а что ты там за статью написал про Гинзбурга? Что ты там его хвалишь?
Невольно вскипаю от досады. Но отвечаю как можно спокойнее:
– Да, Иван Киреевич, есть такое. Материал собран интересный... Вы читали его?
– Нет. Когда он был напечатан?
– В пятницу и субботу, прошедшие.
– Прочитаю.
– Прочитайте, Иван Киреевич! – говорю. – Мне действительно очень интересно ваше мнение. Ну, до завтра!..
И оба повесили трубки.
* * *
8.01.1985 г.
Ходил сегодня к Мещерякову. Поговорили об итогах испытания «Донов» в прошлом году, о планах на год наступивший.
Зашёл разговор и о моих статьях. Мнение Ивана Киреевича для меня было важным. Я знал этого человека давно и всегда уважал – и как генерального конструктора «Донов», и как крупного руководителя, начальника ГСКБ – умного, интеллигентного, справедливого, рассудительного, под началом которого работали около тысячи человек, в том числе конструкторы, испытатели, мастера, высококвалифицированные рабочие разных специальностей.
Обе мои статьи «Модель производства» он прочёл. Я почувствовал, что в глубине души он на моей стороне, но и...на стороне Пескова.
– То, что руководители прячут резервы – это понятно. Я по себе знаю. А как без резервов? Если бы я, как руководитель, только одним своим непосредственным делом занимался! А то звонят из райкома: «Ты – коммунист! Помоги району! Выдели людей и технику для того-то»! Звонят из горкома: «Помоги городу, надо то-то и то-то сделать»! Из обкома указание: «Послать туда-то столько-то людей на помощь селу»! И так бесконечно! Надо помогать? Надо! Но и основной план надо выполнять! Его никто не отменяет! А не будет резервов – и план не выполнишь. И помочь никому не сможешь... С другой стороны, неучтённые резервы – это непроизводительные расходы. Они обременяют основное производство. Происходит удорожание себестоимости продукции. В масштабах страны, в целом, страдает экономика государства. Тут клубок противоречий!.. Ты затронул очень большую и больную тему! Решить её – даже не в компетенции «Ростсельмаша». – И показал пальцем на потолок:
– Только вот там могут решить! Понимаешь? На самом верху!..
Помолчал. Потом продолжил:
– Что касается парткома нашего, так у него одна манера – уходить в сторону от всяких серьёзных проблем. Не поднимать никаких острых вопросов! Всё сглаживать. Чтоб было тихо-мирно. Сколько раз так было: люди возмущаются, требуют принципиальных решений! Мы пишем в партком письма, поднимаем проблему, предлагаем варианты. Но Котов и на письма наши не отвечает, и вопросы перед вышестоящими партийными органами не ставит. И мер никаких не принимает. Так и варимся!..
* * *
9. 01.1985 г. 23-30.
Сегодня вечером состоялся крупный разговор с Котовым – секретарём парткома «Ростсельмаша». Проходил он нервно, на повышенных тонах.
С Котовым я знаком уже несколько лет. С тех пор, как в редакции за мной закрепили основную тему: освещать в газете ход Всесоюзной ударной комсомольской стройки – реконструкцию объединения «Ростсельмаш», создание, испытания и организацию массового производства новых высокопроизводительных зерноуборочных комбайнов «Дон-1500».
Кажется, ещё в первой нашей беседе, рассказывая об истории предприятия, Котов между прочим подчеркнул, что раньше его должность называлась иначе: «парторг ЦК партии на Ростсельмаше».
Давно уже она именуется проще: секретарь парткома завода. Но, нередко, когда мы беседовали, в голосе Котова чётко прослушивались нотки «парторга ЦК». Так же было и на этот раз...
Но всё по порядку...
Утром я ездил в объединение «Красный Аксай». Собирал материал о бывшем инициаторе всесоюзного движения «Каждой минуте – рабочий счёт!» Анатолии Просиченко. Его инициатива прогремела на всю страну. Сам Просиченко прежде был бригадиром, мастером, его портреты печатали и в местных, и в центральных газетах, выступал он на телевидении с рассказами о своём методе. Теперь, говорят, стал шабашником. Бросил родное предприятие, сколотил собственную бригаду. И шабашничает где-то в колхозах, выполняя работы по договорам.
Мнения о нём на заводе диаметрально противоположны. Одни (в основном, в парткоме объединения) считают его дезертиром, зарвавшимся и зазнавшимся человеком, не выдержавшим испытания славой. Другие (инженеры, рабочие, бригадиры), напротив — исключительно честным, прямым, принципиальным и порядочным человеком. Болеющим за конкретное дело, а не за дутую мишуру. Ненавидящим пустую болтовню и шумиху. Не пожелавшим принимать дальнейшее участие в фактическом обмане. Почин его громогласно поддержали и разнесли по всей стране. На самом же деле руководители предприятий страны не хотят ничего делать, чтобы на практике эффективно использовать рабочее время.
К сожалению, с самим Просиченко я не поговорил. Мне рассказали, что со своей бригадой он не выезжает из колхоза (спят где-то прямо на фермах) до тех пор, пока до конца не исполнят договор на механизацию каких-то процессов и не сдадут свою работу заказчикам с отличной оценкой. Затем он заключает договор с новым колхозом, и вся бригада перебирается на новое место...
Часов в пять вечера прихожу в редакцию. Мне говорят: звонил Котов, секретарь парткома объединения «Ростсельмаш». Вернее, секретарь Котова. Просила передать, что Котов очень хочет поговорить со мной.
Набираю номер.
«Парторг ЦК» с ходу идёт в атаку: «Вся статья у тебя никуда не годная, все факты ты исказил или чуть ли не выдумал. Во-первых, самой лаборатории в кузнечно-прессовом корпусе не было. Дацин работал там электриком, а не научным руководителем лаборатории. Во-вторых, я уже тебе говорил, что институт «Гипрокомбайнпром» не является для нас компетентной организацией, так что ссылки на него никакого веса не имеют. В-третьих, выявленные резервы в цехе No 4 – это не результат внедрения предложений группы исследователей, а результат работы всего коллектива по выявлению резервов. В-четвёртых, писем мне Каменев никаких не писал. Наконец, прежде чем публиковать в областной партийной газете критическую статью, ты мог бы принести её мне и показать. Мне приносит критические статьи Крюков(!) — собственный корреспондент «Правды» — органа ЦК КПСС! И каждый раз сверяется: соответствуют ли факты действительности в подготовленной им статье или нет. Вот если бы ты, прежде чем печатать, принёс свою статью и показал мне, ничего бы этого не было».
На все вопросы я дал ему, как мне кажется, ясные и недвусмысленные ответы. Слушал он их неохотно, были моменты, когда мы оба говорили в трубку, и никто никого не слушал. Причём, Котов взял такой тон, будто он мой начальник, а я его подчинённый, в чём я пытался его полностью разубедить.
Его цель я понял: наговорить мне побольше обвинений, попытаться напугать опровержением, показать мне мою журналистскую несостоятельность, самому высказаться, посеять во мне тревогу, смятение и положить трубку, не дав высказаться мне. Однако этой цели он не достиг. Я таки высказался, и отпарировал все его наскоки.
Под конец он сказал:
– Хорошо, я подготовлю ответ на все твои вопросы, соберу всех в парткоме, и мы поговорим в твоём присутствии.
* * *
... В редакции атмосфера напряжённая. Все увидели, что надо мной «сгустились тучи». Ждут развязки. В нашем отделе Толю-поэта сложившаяся ситуация, как мне кажется, даже радует. Можно отыграться за мои обидные высказывания по поводу его стихов. И вообще, появилось приличное основание для острот:
– Лёша Калашников – это уже не Калашников! – громко восклицает Анатолий утром, выпив стакан крепкого кофе. – Его настоящая фамилия Гинзбург!
Сам Лёша помалкивает, посмеивается.
Борис, слава Богу, человек незлопамятный. После того как я вчера едва с ним не поссорился, резко его осадив, он уже успокоился.
Заговорили о деле.
Он сказал: «В случае чего – будем выходить на первого секретаря обкома КПСС». После этого я себя почувствовал значительно бодрее.
Мы, наконец-то, начали заниматься по-настоящему интересным журналистским делом.
В конце дня, когда мы остались вдвоём, Борис, улыбаясь, поделился впечатлениями.
– Слушай! Ну, эту планёрку, в понедельник, я до конца жизни не забуду!
Попов Толик, он был дежурным по номеру, стал докладывать. Что, мол, вот материал Сарычева – очень сильный, дельный. Поднимает вопросы масштаба экономики всей страны. Показан механизм полного выявления всех резервов на предприятии и явно негативное отношение руководства к этому механизму. Такой публикации у нас никогда не было. Я работаю в «Серпе и Молоте» десять лет и на моей памяти «Серп и Молот» ни разу не критиковал «Ростсельмаш» – флагман советского комбайностроения. А здесь критика очень аргументированная. Точная, ясная, доказательная. Дежурная группа предлагает материал на «Красную доску».
Редактор сидит, голову опустил. Знаешь, когда он в растерянности, то теряет дар речи. Но то, что он хочет сказать, всем очевидно.
– С «Красной доской... пока подождём... Там не всё ясно... Критика? Тут отдел будет отвечать... Чайка вместе с Сарычевым...
И сразу ко мне:
– А кто там руководил лабораторией?
– Начальником был Каменев, – отвечаю. – Дацин научным руководителем...
– Дацин?.. А вы знаете, что он фамилию поменял? Его фамилия Гинзбург. Дацин его псевдоним. Его, может, милиция разыскивает!
– А при чём здесь фамилия? – говорю я. – Факт есть факт: руководство объединения не хочет показывать резервы!..
Все, знаешь, сразу затихли. Тишина установилась гробовая! Все чувствуют, что запахло жареным. Что назревает грандиозный скандал и неизвестно, чем всё закончится. Человек двенадцать сидят и молчат, как в рот воды набрали. Я даже удивился такой тишине. Вот знаешь, я даже подумал: была бы муха, если б она пролетела, то было бы слышно. Все сидели мрачные, как на похоронах. Как вроде кого-то хоронят. И никто ничего не сказал. Интересное было зрелище. Я такого никогда не видел!..
Вечером я рассказал Лилии о разговоре с Котовым. Описал позицию и поведение Анзимова, пожаловался, что Борис, по-существу, единственный человек, который меня полностью поддерживает. Лиля, даже с некоторой обидой, возразила: «Ничего подобного! Я тоже тебя поддерживаю! Всё нормально, Никита! Я рада, что ты поднял такой серьёзный вопрос».
Лилия права. Её поддержка хоть и не имеет прямого влияния на тех, кто принимает решения, но в морально-психологическом плане для меня, решившегося поднять «такую» проблему – дело немалое!
Завтра день, по всей видимости, будет нелёгкий.
* * *
10.01.1985 г.
Был на «Ростсельмаше». Примерно около часа мы говорили с Котовым в его кабинете. И не говорили, в общем-то, а спорили. Сначала он, впрочем, заявил: «Я в дискуссию с тобой по этой теме вступать не собираюсь».
Я согласился. И уже начал было излагать вопрос по другой теме. Но Котов меня прервал и внушительно повторил то, о чём говорил вчера по телефону. Только уже в более развёрнутом плане:
– Ты сделал здесь одну большую ошибку, – повторил он. – Тебе надо было, прежде чем публиковать материал, принести мне, показать и спросить: все ли там правильно? Ко мне Крюков(!), соб. корр. «Правды»(!) – печатного органа ЦК КПСС(!) всегда приносит свой критический материал. Бросает на стол и говорит: «Опровергай»! И только если я не смогу опровергнуть, доказать обратное, он печатает. А если доказываю, то он вносит коррективы. И на его публикации мы никогда не делали опровержений.
– Анатолий Николаевич! – говорю я, – а если у меня есть все документы? Если я уверен в истинности того, о чём написал? Почему я должен идти к вам за разрешением на публикацию?
– А в чём ты уверен? Ты знаешь, что лаборатории, о которой ты пишешь в статье, в кузнечно-прессовом корпусе никогда не было? Дацин работал там слесарем-электриком.
– Да, действительно, он был зачислен в КПК, – согласился я. – Только не слесарем-электриком, а инженером-электронщиком, у меня на этот счёт есть заверенная копия приказа. Но у меня есть и должностная инструкция за подписью главного инженера объединения Церны. Инструкция скреплена круглой печатью объединения. И в этой должностной инструкции чётко и ясно расписано: чем на самом деле должен был заниматься инженер-электронщик Я.Е. Дацин. А именно, проведением диагностики и созданием математической модели в кузнечно-прессовом корпусе...
– Но это было нарушение! Инструкция эта сама являлась нарушением, за которое Церна может понести взыскание – и как главный инженер объединения, и как член партии!..
– Анатолий Николаевич! Но, если уж мы заговорили о партии и о нарушениях, то, в этом случае, я могу назвать вам целый ряд людей-«подснежников», которые числятся у вас на предприятии кем угодно, а на самом деле выполняют обязанности секретарей цеховых партийных комитетов... Это ведь тоже нарушение и кадровой, и финансовой дисциплины... да и авторитета партийного...
– Хорошо!.. – Котов осёкся, видимо, не ожидал от меня такой осведомлённости, сразу поменял интонацию. – А ты знаешь, сколько надо мне девочек поставить, чтобы они проводили сплошное фотографирование производственных процессов, которое предлагает Дацин?
– Анатолий Николаевич, а вы хоть одного человека выделяли для «фотографирования» в цехе No 4 КПК? Нет, конечно! Я знаю об этом. Всё было организовано настолько просто, легко и чётко, что ни вы, ни кто-либо из секретарей цехкомов партии даже и не догадывались, что проводится сплошное фотографирование производственных процессов.
– Ну, ничего!.. Я соберу всех специалистов у себя в кабинете, подготовлю официальный ответ, приглашу тебя и докажу, что все результаты по выявлению резервов в цехе No 4 КПК, которые ты опубликовал в газете, получены по другим причинам, а не потому, что там работала лаборатория. И тогда я посмотрю, как ты себя будешь чувствовать!..
– Анатолий Николаевич! А я приду на заседание не один. А с теми, кто мне давал отзывы о работе группы. А это авторитетные люди – кандидаты и доктора наук! Притом, старые члены партии! Большевики!.. И тогда я посмотрю, как ваши «специалисты» начнут «плавать».
– Ах, вот ты как заговорил! Ну, я ещё побеседую с каждым, кто давал эти отзывы. И узнаю, как они давались и почему!..
– Из всего этого разговора, Анатолий Николаевич, я выявил одно, что вы хотите загубить хорошее дело. А я его хочу поддержать!..
– Ну, вот ты мне уже и клеймо приготовил!..
– Почему я? Это ведь ваша позиция?..
В таком духе продолжалась наша беседа. На протяжении её Котов много раз вскакивал, махал руками, краснел, вскрикивал! Досадовал, то возмущаясь моим упорством, то доказывая мою несостоятельность в экономических вопросах, то предлагая мне идти к ним на завод. «Мы возьмём тебя, дадим хорошую зарплату, иди к нам экономистом! И попробуй на практике сделать эту идею»! То, утверждая, что вся эта затея ни к чему не приведёт. Лишь только Каменев и Дацин защитят свои докторские диссертации. На что я отвечал, пусть они станут хоть академиками, лишь бы от их научных работ была практическая польза.
Порешили на том, что Котов должен, как это и положено, подготовить и направить в редакцию официальный ответ.
Иду к Каменеву. Его нет. Говорят, ушёл на партком. Действительно, разговор с Котовым у нас состоялся перед самым заседанием парткома, потому что, на выходе, я видел, как в вестибюль здания парткома входили Песков, Церна, Мещеряков и другие руководители объединения.
Вечером в редакцию я вернулся усталым, вымотавшимся. Наш поэт Анатолий Анзимов встретил меня очередным подколом:
– Никит! Ты фамилию свою не поменял? Я теперь не удивлюсь, если окажется, что ты тоже не Сарычев, а Гинзбург!..
Борис рассказал, что на редактора оказывают, как видно, сильное давление в обкоме КПСС. Потому что он ходит мрачный. Как видно, сожалеет уже, что ввязался в это неспокойное дело.
– Ладно, – говорит Борис, – если что, пусть нас увольняют. Пойдём работать дворниками. Они по 120 рублей за участок получают, работают с пяти до девяти утра на свежем воздухе и весь день потом свободны.
Анзимов, уходя домой, широковещательно изрекает опять:
– Никит, ты фамилию свою ещё не поменял на фамилию Дацин? Поменяй обязательно!..
На этот раз выдержка мне изменила.
– Толик, – говорю ему негромко, – я давно уже разочаровался в тебе как в поэте. Но сейчас уже начинаю разочаровываться в тебе и просто как в человеке...
– А чё ты синеешь?.. – возмутился Анатолий.
– Нет, ты продолжай в таком же духе и дальше! И я всем, совершенно убеждённо, стану говорить, что ты не поэт, а обычное... говно...
Анатолий смутился. Видимо, не ожидал резкого ответа. Потом сказал:
– Ну, тогда я вообще с тобой разговаривать не буду...
Я успокоил его.
– Толя, может, ты и получаешь удовольствие от подобных разговоров... Но я, честное слово, ни удовольствия, ни пользы!.. Так что для меня эта потеря не большая...
«...Ты понимаешь – сказал Борис, когда обиженный поэт ушёл домой. – Анатолий человек надорванный! Напрасно ты ему всё это говорил!..» – «Ты прав, безусловно, – хмуро согласился я. – Хотя!.. У меня нервы тоже не железные!..»
13.01.1985 г.
Весь день готовил блок по «Рабочей эстафете»: «Дон» на пути к конвейеру». Помимо других, там идёт и мой материал об организации Всесоюзных курсов по изучению конструкции и правил эксплуатации «Донов». Отнесли с Борисом материал в секретариат, сдали, попросили не затягивать с публикацией.
В коридоре, на обратном пути, встречаемся с главным редактором. Увидев нас, он остановился, говорит:
– Насчёт вашей статьи. Тут выясняется, что не только Песков, но и Котов против неё. И обком КПСС..., и Пивоваров, и Суслин, и Кравченко – все в один голос утверждают, что нового в ней ничего нет. Что пользы от неё предприятию тоже никакой нет. И что «Серп и Молот» своей публикацией поможет всего лишь товарищам Каменеву и Дацину защитить докторские.
Мы с Борисом кинулись было дружно защищать свои позиции, доказывая обратное. Но редактор нас остановил:
– Ну, вот такое мнение сложилось в обкоме. Там же Пивоваров (второй секретарь обкома КПСС), Суслин (секретарь обкома КПСС по идеологии), Кравченко (секретарь обкома КПСС по промышленности) – они же все там «инженеры» – вот они и решили, что всё это не нужно. Но если вы считаете, что вы правы, то я не возражаю, если вы опубликуетесь со статьёй в центральной газете. В «Серпе и Молоте» печатать об этом пока ничего не будем. А если вы решите написать в центральную газету и доказать свою правоту, то пожалуйста!.. Но вы должны знать, что девятого января Политбюро ЦК КПСС заседало по вопросу «Ростсельмаша», и нашу статью там читали, и было высказано мнение, что мы не те вопросы поднимаем, что у «Ростсельмаша» сейчас более важные задачи, а мы дезориентируем читателей...
– Политбюро ЦК КПСС?!.. – Мы с Борисом опешили, не зная, что сказать.
– Ну, по крайней мере, вот такое мнение высказали наши «инженеры» из обкома партии... Они там все Дацина сейчас ищут!.. – Разговор шёл в коридоре, около восьми-девяти вечера. Редактор был уже одет, в пальто, в шапке. Видимо, уходил домой. Последние слова произносил, уже спускаясь по лестнице к выходу...
Мы ничего не поняли!..
Зачем ищут Дацина, если он дома сидит? И его можно найти за две минуты?! Достаточно трубку телефона поднять!.. И неужели же, в самом деле, заседало Политбюро ЦК КПСС и по нашей статье было высказано вот такое мнение? В этом случае Политбюро противоречит своим собственным Постановлениям о необходимости всемерно вскрывать и задействовать неиспользованные резервы!?.. Выходит, это только лозунги? На самом же деле никто ничего менять не собирается? Или в данном, конкретном, ростсельмашевском случае цель оправдывает все средства?! И ради «Донов», можно выбрасывать на ветер гигантские деньги?!.. Или это всё домыслы и опасения «инженеров» из обкома КПСС? Ничего не понятно!!..
Впрочем, для нас стало совершенно понятно главное: Дмитрий Иосифович Семенютов не против, чтобы мы доказывали свою позицию через центральные органы печати. А значит, он свою личную позицию определил. Он – за нас! И эта поддержка дорогого стоит!..
4.02.1985 г.
Время летит стремительно. Событий произошло много. Главное: пришёл официальный ответ из парткома «Ростсельмаша» за подписью Котова – отрицательный.
Договорился с Огурцовым, собственным корреспондентом «Советской России», кстати, печатного органа ЦК КПСС, – о подготовке статьи для этой газеты по модели производства. Он попросил сделать её как рассказ, как историю о неудачной попытке внедрения хорошей научной разработки, которая могла бы дать значительный хозяйственный эффект в экономике страны.
Пишу урывками. Времени, чтобы заняться статьёй основательно, нет. К вечеру, как правило, так устаю, что кажется, не до статьи. Тем не менее она продвигается. На этой неделе, скорее всего, закончу.
Другие новости.
С Толиком Анзимовым я помирился. Просто подошёл к нему и попросил: «Толик, прости меня, пожалуйста. С такой «закруткой» я уже чувство юмора стал терять. Извини, пожалуйста, Толя...». Он ответил просто: «Забыто!..».
Никаких подколов в мой адрес с его стороны больше не было. Но сам он вдруг стал пить. Пил он несколько дней подряд, и довольно прилично.
Утром приходил на работу трезвым. После планёрки обычно куда-то уходил. А через два-три часа возвращался в кабинет уже «на рогах».
Один раз пришёл на работу весь помятый. С сильно отвисшей и распухшей нижней губой синего цвета и ссадинами на лице. Что-то случилось – дома, что ли? Или ещё где? Ничего нам не рассказывал. Мы, из деликатности, не расспрашивали.
Сегодня – то же самое.
После планёрки как обычно куда-то удалился. Пришёл через час уже с «перевёрнутыми» глазами. Сел за свой стол, вынул пачку листов с отпечатанными стихами собственного сочинения, начал их просматривать.
Вошёл, озабоченный каким-то делом, Слава Ярошенко – завотделом информации и спорта.
Толик, увидев его, обрадовался.
– Слава, садись-ка, послушай!
Слава из приличия присел. Выслушал молча пьяное чтение. Без эмоций. Сказал что-то вроде: «Хорошо, старик». И ушёл.
Толя, обрадованный похвалой, подсел ко мне поближе, предложил:
– Нет, вот ты послушай – это же хорошие стихи!
– Сомневаюсь, Толик, прости, – мягким, дружелюбным тоном ответил я. – Скорее всего, какая-нибудь вода...
– Нет, ты послушай! – настоял Анатолий.
И стал читать.
Стихи действительно были похожи на воду. Причём, на воду плохого качества – с хлоркой и ржавчиной, какая обычно течёт из наших кранов. Пить её было неприятно, противно. Но что делать, другой нет. Я терпеливо выслушал. Когда Анатолий закончил и спросил: «Ну, как?», я ответил откровенно: «Толик, такие стихи даже я могу написать: «Таратушки, таратушки! Таратушки тра-та-та! Ах, какие мы частушки! Ах, какая мы фигня!..»
– О чём ты пишешь, Толик? Сколько проблем вокруг! Сколько бардака и неурядиц! Сам страдаешь от всего этого – ходишь с синяками, мы же всё видим! – а пишешь, извини, чепуху!.. Неужели тебе не противно самому?.. Да напиши ты, наконец, о том, что тебя самого мучает, что заставляет страдать!.. Мы же люди, сразу откликнемся!..
Он сначала обиделся. Потом, подумав, сказал:
– Нет, но ты в чём-то, конечно, прав!..
Когда из своего кабинета вышел Борис, видимо, заинтересовавшись нашим разговором, Анатолий пожаловался ему:
– Ты знаешь, Боря, Никита меня упорно подбивает писать то, за что меня отправят в Сибирь!
– Толя, – говорю я, – ну, если ты так боишься Сибири, то не пиши. Но ты же хочешь невозможного: подсунуть мне херню какую-нибудь и услышать аплодисменты. За что?..
Когда Анатолий ушёл, Боря сказал.
– Кит, не трожь ты его!.. Он помешался на этих стихах! Никому они не нужны. Но ты же его не исправишь!..
Борис прав. И как человека, и как поэта мне Толика тоже было жалко. Он научился, умеет писать стихи! Но сказать откровенно, во весь голос то, что у него на душе, что его возмущает, что заставляет его самого страдать и мучиться, – боится. Страх возможных репрессий не позволяет!
У меня подобного страха нет. Может, отчасти и потому, что я родился на 10 лет позднее?..
* * *
...В гости к нам зашла Таня Шацкая – секретарь редактора. Сначала защебетала о чем-то не важном, потом, как бы между прочим, говорит:
– Слушай, Боря! Вчера мы сидели с Лерой курьершей и разговорились. Она такая счастливая, сияющая! Рассказывает: «Вот я подходила к Славе Ярошенко. Просила его дать мне задание: написать о чём-то для отдела информации. Но он отнёсся так грубо, невнимательно!.. А вот Борис наоборот, такой внимательный! Такой добрый, ласковый! – И объяснит, и расскажет, и поможет!..
Таня захихикала:
– Я ей говорю: «Тут подозрительно! – «Ласковый»! «Добрый»! – Обычно он вспыльчивый, грубый! Матерщинник!..»
Боря ответил, улыбаясь:
– А это она в такой момент ко мне подошла. А подошла бы под горячую руку – увидела бы, какой я ласковый!..
Таня ещё посидела немного и ушла. Борис говорит:
– Ты понял? Всё-таки опасный человек эта Лера! «Счастливая-сияющая»!.. Надо ей сказать, чтоб не болтала!
– Боря, а ты что? – удивился я, – всё ещё с ней валандаешься?..
– Да вчера мы с ней!.. Но это уже не то!.. Раньше, в первые дни, у неё дырочка была маленькая! Приятно было. А сейчас уже дырища огромная, разработанная. Женщина настоящая!.. Уже не интересно!..
12.02.1985 г.
Получили официальные ответы на публикацию в «Серпе и Молоте». Первый – я уже говорил – за подписью Котова. Второй – за подписью Пескова.
Оба отрицательные. Согласно им, никакой лаборатории в КПК не было и в помине. Полученные положительные результаты работы по выявлению резервов в цехе No 4 – это полностью заслуга действующего в цехе бригадного подряда, парторганизации и руководства завода, повсеместно применяющего передовые методы и почины, одобренные и рекомендованные к внедрению партийным руководством страны. Что касается предложений так называемой «инициативной группы», то специалистами завода они признаны неприемлемыми. Стало быть, газета выступила неверно.
Ясно, что такой ответ на критическое выступление газеты был предварительно согласован в обкоме КПСС. Давая, по сути, опровержение на статью, руководители завода наверняка заручились обкомовской поддержкой и точно знали, что повторного выступления газеты не будет.
Интересно также, что никакого парткома, на который Котов грозился пригласить всех своих специалистов и меня и гласно обсудить мою публикацию в газете, не было.
Письмо-ответ за подписью Пескова Борис дал мне почитать. Почему-то подождал, пока я прочту, и тут же забрал его назад.
Статью для «Советской России» я написал. Вчера мы обсудили её с Дациным и Чайкой, внесли правки и решили, что сегодня же я должен отдать её собкору Огурцову.
Сегодня я дежурю по номеру газеты «свежей головой». По правилам редакции, я должен приходить на дежурство к 17 вечера и прочитать все страницы газеты так внимательно, чтобы не пропустить в свет ни одного «ляпа».
Но я решил прийти к одиннадцати утра.
Думаю, хорошо! Поскольку я дежурю, в номер ничего срочного писать не надо. Я спокойно посижу в машбюро, продиктую свою статью с поправками для «Советской России» машинистке. Ещё раз с Борисом посмотрим её. И ещё до начала своего дежурства успею отдать Огурцову. А в пять вечера, как положено, начну работать «свежей головой».
Идти по тротуару стараюсь аккуратно. Два дня назад выпал свежий снег. Много снега. А вчера пошёл дождь. Всё поплыло. На Энгельса скользко. С непривычки, то в одном месте, то в другом, падают люди. Один мальчишка и женщина около продуктового магазина «Три поросёнка» опасно и смешно балансировали, взмахивая руками. А около магазина «Океан» мужчина, взмахнув портфелем, шлёпнулся на мокрый, скользкий тротуар.
Многие повыходили из контор с лопатами, бить лёд и очищать снег с тротуара. Подхожу к своему зданию. В вестибюле «Серпа и Молота» какая-то женщина агитирует:
– Молодой человек, вы в редакцию?
– Да.
– Скажите там, чтобы все мужчины вышли чистить тротуары.
– Хорошо.
Поднимаюсь на лифте, захожу в отдел. Смотрю, Лёша передвинул свой стол – на месте, где он сидел, протёк потолок, на пол упали куски побелки.
Борис, увидев меня, принялся страдальчески причитать:
– Шеф злой! О «Ростсельмаше» ничего не пишем! Ничего не даём! Материалов нет! На всех рычит! Надоело всё! Куды бечь?! А, Никит?
– Усё будет, шеф!.. – пытаюсь я успокоить Бориса словами из «Бриллиантовой руки». – Материалов нет? Будем делать!.. Но, кстати, это неправда, что у нас нет материалов. Пойди в секретариат, там целая пачка подготовленных промотделом статей. В том числе и по «Ростсельмашу»!..
Достаю из портфеля статью с поправками для «Советской России». Говорю: «Лёша, меня нет. Я сегодня «свежая голова». Кто бы не спрашивал. Я пока пойду в машбюро, продиктую материал».
Захожу в машбюро, там Таирова. Как видно, давала какие-то указания машинисткам. Увидела меня, обрадовалась:
– Никита, вот хорошо, что ты пришёл! Зайди ко мне, пожалуйста!
– Ладно, – говорю. А у самого дух упал. Всё, думаю, сейчас срочное «ЦУ» даст. И я ничего не смогу сделать из запланированного!
Кира вышла. Я говорю старшей машинистке:
– Лариса Васильевна, мне может кто-нибудь отпечатать материал? Я готов диктовать.
Машинистки любили, чтобы им диктовали материалы, так быстрей работа идёт. Но Ада Малышева, самая скоростная машинистка в редакции, запротестовала:
– Никита, мы вчера тебя звали в обед диктовать! Но у тебя материал ещё не был готов. Видишь, когда время у нас есть, ты не можешь! Когда ты готов – мы заняты!..
– Никита, клади материал и жди, – заключила Васильевна. – Через полчасика позовём – продиктуешь. Или сами отпечатаем, когда освободимся.
Оставляю материал в машбюро и захожу к себе в отдел. Там Таирова. Стоят с Борисом и возмущаются.
– Он же держит их у себя по месяцу! Накапливает в секретариате, как на складе бумажном!.. А потом относит редактору сразу целую пачку... Понятно, что шеф материалы не читает, а сразу начинает рубить! – возбуждённо размахивая руками, горячится Борис. – А потом возмущается, что мы ничего не пишем! Что у нас нет материалов!
Я понял, речь идёт о стиле работы Анатолия Вязенова – ответственного секретаря редакции.
Таирова:
– Я не знаю уже, что делать. Редактор всех разносит. Материалов нет! Всё не так! Всё плохо!..
Увидела меня:
– Никита! Слушай, сегодня редактор говорил, что в материалах по районам слишком мало внимания уделяется сегодняшнему дню, рабочим будням. Не показаны трудовые подвиги чабанов, доярок, полеводов, скотников!.. Их повседневный героический труд!.. У тебя там целая главка «Дети голосуют за мир»...
Обращается к Борису:
– Он там рассказывает, что дети в школах пишут сочинения, как воевали их деды...
Опять ко мне:
– Сократи эту часть! И побольше напиши о том, где и как работают чабаны сегодня. И последнюю часть – твоё описание степи. Там всё нормально. Только дополни эту часть словами о том, как эта степь кормит и поит людей! Как в ней работают чабаны, пасутся в степи отары!.. Ну, в общем, сам знаешь! Хорошо?
– Хорошо!
– Ну, давай! Забери у Вязенова материал и переделай!
Я упал духом совсем. Понял: всё! Ничего сегодня не сделаю! Все планы рушатся.
Стал размышлять. Все пожелания, разумеется, выполнить невозможно. Сколько начальников, столько мнений. Редактор прочтёт – у него могут возникнуть совсем иные требования.
Например, скажет, почему бы тебе не взять династию чабанов. Дед-чабан скажем, был героем войны. Его сын-чабан – героем труда. А внук знатных чабанов пишет в школе сочинение про их боевые и трудовые подвиги. И мечтает, что вот он скоро окончит школу и тоже станет чабаном! Будет пасти отары в родной степи! Вот это был бы материал! Центральные газеты позавидовали бы!..
Возьмусь сейчас выполнять «ЦУ» Таировой. А запланированный материал не отпечатаю, Огурцову не сдам... Что делать?
Иду в секретариат. Вязенова нет. Его зам, ведущий секретарь текущего номера, Толя Давлекаев, на мой вопрос с раздражением отмахивается: «У редактора».
Спрашиваю: «Когда идёт мой материал о Ремонтненском районе?» Толя подумал: «Не знаю!» – «А когда они вообще выходят, по каким дням?» – «По вторникам, четвергам и субботам». – Вычисляю: «Сегодня вторник. Какой материал вышел?» – «Песчанокопский район».
Смотрю макеты всех полос на четверг. Запланирован Пролетарский район. Так! Значит, мой идёт в субботнем номере. Успею! Завтра – послезавтра сделаю!
Иду в машбюро. Там на меня сразу замахали руками: «Нет! Нет! Пока заняты!.. Срочно в номер печатаем!..»
Захожу в отдел. Борис опять в экстазе:
– Шеф злой! Всех разносит! Всех завотделами зовёт к себе опять! Сейчас будет поносить, что нет материалов!.. Куды бечь?, Кит?!.. Как всё надоело!..
Уходит к редактору за очередным «ЦУ». Или за втыком.
Стою и думаю. Так. Работать здесь сегодня, судя по всему, уже не смогу. Сделать то, что запланировал, не дадут. Борис прибежит сейчас с воспалёнными глазами, вздутыми жилами и красным лицом. И скажет: «Никита, надо срочно делать то-то и то-то! Редактор приказал!» Придётся всё бросить и делать. А дежурства вечернего «свежей головой» по текущему номеру мне никто не отменял и не отменит. Придётся дежурить как ни в чём не бывало. И отвечать по полной, если ошибку пропущу.
Поэтому лучшее, что можно сделать в этой ситуации – сбежать. Немедленно. Пока ещё не хватились. Пока не приставили к каким-нибудь срочным работам, которых здесь никто никогда не переделает. А если и попытается, то доброго слова всё равно не дождётся.
Всё ясно!
В одно мгновение засовываю наброски и черновики своих будущих материалов в портфель – дома посмотрю! Подбегаю к шкафу. Куртку, шапку надеваю на ходу. Хватаю портфель – и к лифту. Господи! Только бы не перехватили на площадке перед лифтом! Никого! Ура! И лифт свободен! Нажимаю кнопку – пустой лифт поднимается с третьего этажа. Через полминуты вскакиваю в него и быстро закрываю дверь. Пока лифт опускается, застёгиваю куртку. Выхожу на улицу. Там с десяток мужчин (видимо, поймали в издательстве), вооруженных ломами и лопатами, активно долбают лёд.
Отбегаю подальше от серого здания «Серпа и Молота». Спускаюсь в подземный переход на Будённовском. Поднимаюсь по ступенькам наверх. Иду по Энгельса. И вот тут, наконец, расслабляюсь.
– Уф-ф! Слава тебе, Господи! Сбежал от этого дурдома! Пропади оно всё пропадом! Пусть сами как хотят выполняют свои собственные срочные ценные указания!
Ах, какая это прелесть! Просто, не спеша идти по улице. Спокойно глазеть на людей. Болтаться по магазинам, высматривая, что там вообще «дают»? «Нормальных» денег нет, и не будет. Журналисты, в большинстве своём, люди мало денежные. Но всё равно, хоть посмотреть, и то приятно! Мимо кондитерской «Красная шапочка», правда, пройти не смог: запах шоколада и вкусные молочные коктейли всегда поднимали настроение. Один стаканчик я с удовольствием выпил.
Около кафе «Дружба», как всегда, очередь прилично одетых людей – стоят даже в такую погоду! Да, вот бы сейчас их фирменной соляночки отведать!.. Как-то раз – было дело – я специально приходил сюда. Постоял, дождался свой очереди, попробовал дружбовской солянки. Очень вкусно! Очень! Но... не для нашего брата-журналиста – слишком дорого.
Эх, если бы сейчас в горы! На природу! Там – покой, тишина, красота и величие!.. Но сейчас это тоже из разряда мечтаний и фантастики. Горы – летом, осенью. Вот в кино можно бы и сходить. Но, как назло, ничего хорошего в кинотеатрах не идёт – ни в «Комсомольце», ни в «Победе», ни в «Ростове».
Поболтавшись в центре, по магазинам, я, перепрыгивая через лужицы из снежной жижи, прошёл пешком по Энгельса, зашёл в Детский мир «Солнышко» посмотреть, какие там фото- и радиотовары. Кстати, кое-что подешевело. Не настолько, конечно, чтобы можно было что-то купить, но всё же!..
...Перед Новым годом на площадке между универмагом «Солнышко» и главным корпусом РГУ я наблюдал смешную и одновременно грустную картину. Огромная толпа покупателей, неистово жаждущих дефицитного товара («выбросили» импортную косметику) шевелилась и давила друг друга на сравнительно небольшом квадрате площади. Толпа была столь огромная и плотная, что пришлось вызывать автокран и с его помощью освобождать продавщицу из плена...
...Вспомнил рассказ жены. Лилия заканчивала пединститут и как-то зашла в овощной магазин за капустой. Когда подошла её очередь, здоровенный мужик-продавец наклонился к ней, тихо предложил:
– Девушка, вам пудра французская нужна? –
Проворно вытащил из-под прилавка красивую коробочку. – Сорок рублей.
Лиля распахнула глаза:
– Это же вся моя стипендия!
Мужик-продавец ответил:
– Так ведь это настоящая французская вещь, где вы такую найдёте?
– Нет, спасибо. Дайте вилок капусты.
– Как хотите! 15 копеек!..
...Вообще интересный у нас Ростов-на-Дону! В какое время не выйдешь на центральную улицу — там всегда можно увидеть великолепно одетых красавиц. Залюбуешься! Особенно летом. Экзотические кофточки, юбочки, платьица! Джинсы — с эмблемами орлов, львов, пум! Рубашки — с фирменными значками чуть ли ни всех брендов мира. А какие курточки, пальтишки, обувь! Девушки прохаживаются как на подиуме!
Но вот диво — в магазинах ничего этого нет! В магазинах — обычный ширпотреб, никому не нужный.
Где эту красоту находят — тут особой тайны нет. В тех же магазинах. Только не в торговых залах, а в... туалетах. Иногда, на вокзалах, в поездах, в электричках. Но чаще, на центральном и других рынках города. Там (обычно в толпе) прохаживаются мужчины и женщины, с совершенно отрешёнными лицами, похожими на зомби. И, будто бы про себя, но так, чтоб окружающие их слышали, негромко повторяют одно и тоже:
– «Девочки, сапожки! Сапожки итальянские!.. Батники! Батнички французские!.. Джинсы! Джинсики американские!..»
В руках у «зомби» обычно ничего нет. Но если проходящая девушка вдруг с интересом останавливается, её сразу отводят сторону - в какой-нибудь укромный закуток — в тот же общественный туалет — и начинают активно одевать и украшать...
Если у соискательницы красоты есть три-четыре сотни рублей, то через два-три часа они у неё, конечно, тают. Зато девочка превращается в желанный «аленький цветочек». И, появившись на главном «подиуме» города, роль которого у нас выполняет улица Фридриха Энгельса — (кстати, одного из основоположников коммунизма!) — юная красавица-ростовчанка с наслаждением начинает ловить на себе восторженные взгляды мужчин и завистливые — своих ровесниц...
...Наконец, я добрался к себе домой. Поел что было. Немного прибрал в комнатах. Дома никого. Лилия – учительница начальных классов, с утра до вечера в школе. Учит малышей азбуке, счёту, чтению, остаётся до вечера с ними, хотя получает копейки. Ребята наши тоже в школе, на продлёнке.
Сейчас покопаюсь в бумагах, которые принёс из редакции, а часа через два – два с половиной пойду на дежурство «свежей головой».
* * *
10.08.1985 г.
Грузия. Ингури ГЭС. Посёлок сейсмологов. Четвёртый день долгожданного отпуска.
Вот уж никогда не думал, что, находясь здесь, вдали от Ростова, за полтысячи километров от «Ростсельмаша», я поменяю своё мнение о Пескове Юрии Александровиче – генеральном директоре объединения.
Но всё по порядку.
Отдыхаем на сейсмостанции уже третий день. Со мною Лиля и двое наших детей.
Здесь уютные домики, в них живут московские сейсмологи. Их задача: с помощью приборов наблюдать за сейсмической обстановкой в районе плотины, оповещать местные власти в случае опасности. На лето к сейсмологам приехали их жёны и двое детей из Москвы. Наши ребята – мой одиннадцатилетний Алексей и восьмилетний Лилин Захар – сразу с ними подружились. Нам выделили один свободный домик, пригласили оставаться в посёлке сколько захотим. На станции есть большой открытый бассейн. Трое мальчишек и одна девочка с удовольствием купаются в нём с утра до вечера.
Сейсмостанция расположилась выше, за плотиной ГЭС. Благодаря плотине горная река Ингури поднялась более чем на 200 метров в высоту, превратилась в многокилометровое горное водохранилище, напоминающее озеро Рица. «Озеро» можно наблюдать со станции, по нему ходят небольшие кораблики.
Об Ингури ГЭС я слышал давно и много. В этом году решил: во чтобы то ни стало, по дороге в Верхнюю Сванетию, остановлюсь здесь и покажу детям гигантскую плотину.
Ингури ГЭС – грандиозная стройка, по статусу столь же важная для страны, как и реконструкция «Ростсельмаша». Отличается от последнего лишь тем, что реконструкция у нас идёт одновременно с выпуском зерноуборочных комбайнов, а здесь всё строится заново. Впервые.
Высота плотины – 271 метр; она занимает второе (или третье) место в мире. Самой высокой в мире считается плотина Нурекской ГЭС, в Таджикистане, там она поднялась на высоту более 300 метров. Зато плотина Ингури ГЭС, на мой взгляд, более красивая. Она построена в виде дуги, выгнутой в сторону искусственного горного «озера»; считается самой высокой в мире бетонно-арочной плотиной. Спроектирована в Москве в НИИ энергетических сооружений.
Понятно, такую махину одной Грузии построить не под силу. Поэтому возведение Ингури ГЭС, как и реконструкцию объединения «Ростсельмаш», объявили Всесоюзной ударной комсомольской стройкой, возводят всем Союзом. Семь лет назад, в конце 1978 года, ГЭС дала первый ток, но, как у нас водится, строительство станции всё ещё продолжается.
Скорым поездом «Москва – Цхалтубо» из Ростова мы доехали до Зугдиди. Там остановились на турбазе. Интересно: одна сухонькая, невысокого роста, симпатичная бабушка-грузинка, работавшая в столовой турбазы, нас с Лилией даже узнала. Я, говорит, вас помню. Вы приезжали к нам года три или четыре назад, были такие сияющие, влюблённые, всё время смотрели друг на друга. Действительно, мы с Лилией тогда только-только начали жить вместе...
Из Зугдиди автобусом добрались до Джвари, оттуда, на попутке, до поселка гидростроителей Ингури ГЭС.
Объект режимный, поэтому мы с детьми сразу направились в посёлок гидростроителей, где размещалось руководство ГЭС, чтобы попросить у директора пропуск на плотину, а также разрешение на фото- и киносъёмку.
Секретарь доложила о нас и предложила всем пройти к генеральному директору, который почему то сидел в кабинете главного инженера. Я представился, предъявил удостоверение корреспондента «Серпа и Молота». Объяснил, что нахожусь с семьёй в отпуске. Но очень хотел бы побывать на плотине, полюбоваться её красотой, сделать снимки. Попросил выписать мне и семье пропуск на объект.
На мою просьбу гендиректор откликнулся, как мне показалось, с некоторой даже любезностью и удовольствием:
– Не возражаю, ничуть! Вас на плотину отвезёт на машине мой водитель.
И предложил:
– Если не торопитесь, посидите немного. Я освобожусь и мы вместе пообедаем.
Минуть через двадцать мы все прошли в рабочую столовую, а там – в отдельное небольшое уютное помещение, для начальства.
Я, Лилия и ребята принялись поглощать вкусно приготовленные блюда. Во время обеда разговорились. Наш гостеприимный хозяин высказал то, о чём ему, видно, очень хотелось сообщить:
– Я много раз бывал в Ростове. Очень хорошие люди ростовчане!.. Там у вас есть завод «Ростсельмаш», я знаком и с его директором... Песков Юрий Александрович. Знаете такого?
– Конечно, – сказал я. – Пескова у нас все знают!.. Среди директоров промышленного Ростова это сейчас главная фигура!.. Во всяком случае, он единственный у нас директор союзного ранга!.. Его должность полностью называется... заместитель Министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР – генеральный директор объединения «Ростсельмаш»... А как вы с ним познакомились?
– Работа свела!.. Нам для Ингури ГЭС нужен был сверхплановый металл... Много металла!.. Мы у всех просили!.. Но никто не давал. Песков помог!.. Внимательно отнёсся к нам. Выслушал. И помог... Настоящий, умный человек!.. Отзывчивый!.. Очень выручил нас!..Благодаря ему, мы смогли выполнить задание ЦК компартии Грузии и лично товарища Шеварднадзе по досрочному пуску новых агрегатов ГЭС...
– Слушайте!, – обрадовался я неожиданной журналистской находке. – Так это же здорово! Гигант отечественного комбайностроения помог новому гиганту отечественной гидроэнергетики! Отличный материал! Пример реальных экономических связей двух предприятий, двух братских народов и регионов страны!?.. Давайте, я расскажу об этом в нашей областной газете?!
– Э-э-э, нет, дорогой! – с мягкой улыбкой остановил мой восторг и предложение хозяин. – Вот этого делать нельзя! Никак!.. Там вашу статью прочитают товарищи из такой организации, как... ОБХСС... Придут к Пескову, проверят. И накажут!.. За нецелевое использование металла, предназначенного для реконструкции «Ростсельмаша»... Нет-нет! Это не для печати!..
Подробности гендиректор строящейся станции рассказывал неохотно. Его повествование скорее было эмоциональным, без деталей. Раскрывать особенности хозяйственных связей, а также секреты «трудовых побед и свершений» в наше время, тем более незнакомому журналисту, любой руководитель счёл бы неразумным. Реальная кухня «великих трудовых побед» у нас всегда была закрыта от посторонних глаз. Всегда пряталась за пеной фраз, типа «став на ударную вахту», «применив передовые приёмы и методы», «проявив творчество», «сэкономив материалы и электроэнергию», «изыскав дополнительные резервы»...
Но пока мы ели, потихонечку разговорились. Фраза за фразой – и я всё понял.
В общем-то, типичная для нашего времени история.
Ингури ГЭС была объявлена в числе приоритетных союзных объектов пятилетки, названа Всесоюзной ударной комсомольской стройкой.
Естественно, у партийных вождей республики, особенно у молодых и «перспективных», помимо «головной боли» от «стройки века» появилась и реальная возможность отличиться, выдвинуться в передовые на союзном уровне.
Партийные вожди, как водится, надавили на руководство стройки и обязали принять повышенные соцобязательства под лозунгом: «Досрочно построим – досрочно освоим!» Приятно ведь рапортовать ЦК КПСС о «большом трудовом подарке» к какому-нибудь очередному торжеству или политическому мероприятию – к Пленуму ЦК КПСС или к съезду партии. А там, глядишь, за умелую организацию работы республиканской компартии и в должности повысят!..
Но легко сказать: «Досрочно построить»! Огромная плотина, как и вся станция, чрезвычайно металлоёмкое сооружение. На выполнение плана металл отпускают. Но «построить досрочно», значит, надо где-то раздобыть тысячи тонн сверхпланового металла, без которого плотина рассыплется, а станция тока не даст. Где брать сверхплановый металл?
«Вождей» это не касается. Они давят, требуют: ищите! Страна у нас огромная! Тысячи предприятий! Проявите творчество, партийную находчивость!.. Не можете дело делать – кладите партбилет на стол и увольняйтесь! Найдём других, более энергичных и смекалистых!..
Ездили на Украину, на Урал – не получалось. Везде всё распределено, расписано; нужный метал отправляется строго по назначению, по плану. Пробовали искать в Центре, в Сибири, даже на Дальнем Востоке. Не получалось. Кто-то посоветовал: поезжайте на «Ростсельмаш». Сверхгигантское предприятие! Там идёт масштабная реконструкция, возводятся огромные корпуса, новые заводы. Предприятие очень металлоёмкое! Каждый месяц потребляет тысячи тонн!..
Приехали в Ростов, встретились с генеральным, описали проблему, пожаловались на свою тяжкую жизнь. Мол, так и так, Юрий Александрович, мы с вами в одной партии служим... У нас одна вера... христианская. Выручайте! Нам то-то и то-то надо.
Братьев-руководителей из Грузии Песков понял.
Однако металл даётся «Ростсельмашу» тоже не просто так, сколько хочешь. Есть нормы, расчёты. На реконструкцию, на строительство новых корпусов и заводов. На производство самих комбайнов. Ладно, покумекаем. Помогать друг другу надо!..
В общем, Юрий Александрович пообещал и действительно помог.
Как? Ну, это уже детали!..
Гидростроители станции досрочно запустили агрегаты. Пошёл промышленный ток. Скоро, через год-два, полностью завершится строительство всей станции. В «верхах» это оценили. Бывший генеральный строящегося объекта повышен в должности. Наш хозяин, бывший главный инженер, утверждён в должности генерального директора ГЭС, скоро переедет в новый кабинет – сейчас помещение на ремонте... Да и сам Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе месяц назад стал членом Политбюро ЦК КПСС, Министром иностранных дел СССР... Ну, конечно, не только за Ингури ГЭС – у него много других заслуг...
...После обеда водитель начальника Ингури ГЭС на директорской машине подвёз нас к плотине, передал охране распоряжение пропустить нас и всё нам показать.
Подождал, пока мы вернёмся, отвез на сейсмостанцию, чтобы мы могли всей семьёй, в красивом месте, спокойно отдохнуть несколько дней перед дальнейшим путешествием в Сванетию...
...Сокрытая, почти детективная и, как ни странно, вполне наказуемая по нашим законам, история помощи «Ростсельмаша» в строительстве и пуске Ингури ГЭС, о которой я узнал совершенно неожиданно, не стала для меня простым фактом. Она помогла мне в ином свете, по-другому увидеть Юрия Александровича Пескова – и как человека, и как руководителя гигантского предприятия – в тех реальных условиях жизни, в каких существует экономика нашей страны. Во всяком случае, я стал гораздо лучше понимать его отношение к опубликованной мною «Модели производства».
* * *
7.09.1985 г.
Честно говоря, не ожидал! Мою новую «разгромную» статью по «Ростсельмашу» – «Цветут на заводе... «подснежники» – в «Серпе и Молоте» опубликовали полностью, без единой купюры. Дмитрий Иосифович, конечно, внимательно её прочёл и, наверное, не раз, но даже вопросов не стал задавать, подписал в номер. Хотя по своему содержанию статья не менее, а может даже и более скандальная, чем «Модель производства» – об этом становится ясно сразу, по прочтению. Речь в ней идёт не об экономических потерях на предприятии, а о грубых финансовых и моральных нарушениях, о незаконных методах организации партийной работы на предприятии.
...В начале года, когда у меня был спор с Котовым, я вскользь даже проболтался про «подснежников», преждевременно раскрыв тему будущей публикации.
Однако, «парторг ЦК» был, видимо, настолько уверен в себе, что мой «прокол» его не насторожил.
Пользуясь особым пропуском на «Ростсельмаш» – с жирной красной полосой из угла в угол, означавшей: «Вход всюду, круглосуточно», – я неспешно подготовил материал. Собрал факты, коллективные письма рабочих, бухгалтерские и финансовые документы. Из них выходило, что в ряде крупных цехов и корпусов завода с большими трудовыми коллективами, партийные секретари по документам числились рабочими в бригадах, а фактически выполняли обязанности освобождённых руководителей цеховых парторганизаций. Мне удалось даже взять интервью у одного из «подснежников».
Молодой партийный чинуша, Сергей Лебедев. Человек, абсолютно убеждённый во всепобеждающей силе партийной власти и авторитета. Зимой он ходил по цеху в сером костюмчике, летом в белой «шведке» с галстуком. В руках неизменно держал папку с какими-то бумагами. Разговаривал так, чтобы рабочие люди сразу чувствовали: перед ними если и не будущий генеральный секретарь, то в самое ближайшее время, как минимум, секретарь парткома завода, а через три-пять лет – партийный работник районного, городского или даже областного масштаба. У Лебедева в цехе был довольно большой кабинет, где он проводил собрания своего партбюро, беседовал с посетителями.
Чуть моложе меня, но и со мной Сергей Владимирович разговаривал как будущий партийный руководитель – прямо, высокомерно, с циничной откровенностью. С абсолютной уверенностью, что я никогда не посмею публиковать его слова, поскольку они будут бить по авторитету самой партии...
В бригаде, где он числился рабочим, будущий «генеральный секретарь» ни разу не появлялся, а мой «пролетарский» вопрос: не испытывает ли он угрызений совести перед людьми, обеспечивающими его зарплатой – показался ему вопросом профана, весьма далёкого от практики реального партийного строительства.
О том, что у них на иждивении сидит «подснежник», члены бригады узнали случайно. И возмутились.
Начальник цеха признался мне, Котов просто вызвал его к себе и заявил следующее. «Ты член КПСС? Вот тебе партийное задание: оформишь Лебедева на ставку рабочего 5-го разряда. Но работать он будет освобождённым секретарём партбюро и подчиняться лично мне... В цехе у тебя тысяча рабочих, а парторганизация небольшая, по линии партийного финансирования ставка освобождённого секретаря вам не положена. Тем не менее партработа в цехе должна проводиться на высшем уровне! Или ты по-другому думаешь?..»
– Что я мог возразить?, – оправдывался начальник цеха, объясняя происхождение ставки местного вождя. – Партия наш рулевой!..
– Но он хоть какую-то пользу приносил коллективу? – спрашиваю.
– Конечно! – без сомнения подтвердил начальник цеха. – Какую? А вот, к примеру, был случай. У нас в цехе обвалилась штукатурка стен. И каждый раз, когда проходила заводская комиссия по чистоте и порядку, начинали меня долбать: почему у входа, над дверьми огромные дыры? Хотя денег на ремонт никто не давал!.. Тогда Сергей предложил: давай дырки закроем большим красным плакатом: «Мы придём к победе коммунистического труда! В.И. Ленин.» – Сделали. Получилось и дёшево, и сердито! С тех пор все комиссии меня хвалят!..
Факты, изложенные в моей статье, невозможно было опровергнуть – все они были аккуратно задокументированы, в статье на эти документы имелись ссылки. Семенютов сразу всё понял... Видимо, ему и самому хотелось ростсельмашевских начальников «поставить на место».
Статья вышла. В редакции опять все замерли в ожидании.
Но скоро пошли ответы: факты подтвердились! Лебедева сняли. «Подснежные» оклады партработникам в цехах закрыли. Райком, а за ним и горком партии назначили партийные комиссии, итоги их работы обещали обсудить в городских парторганизациях, с тем, чтобы впредь исключить подобные нарушения. Поступил ответ из городского парт госконтроля и прокуратуры – по итогам проверки финансирования освобождённых секретарей цехкомов виновные в нарушениях наказаны. «Парторгу ЦК» объявлен строгий выговор с предупреждением.
Котов ни разу мне не позвонил...
28.09.1985 г.
Сегодня состоялся «исторический» разговор с Песковым – генеральным директором объединения «Ростсельмаш».
...Утром я пришёл в самый красивый, экспортный цех завода, предстояло написать репортаж. Здесь на платформенном конвейере полным ходом шла подготовка к началу сборки новых зерноуборочных комбайнов «Дон-1500». Сюда, на экскурсию, уже приводили высокопоставленных «туристов», почётных гостей предприятия, желающих собственными глазами увидеть подготовку цеха сборки «Донов». Платформенный конвейер цеха уже обретал свои черты, как будущая краса и гордость «Ростсельмаша».
Тут мне и «повезло». В этот час здесь, на конвейере, в сопровождении огромной, человек в 15-20 свиты руководителей объединения, проводил очередной рабочий обход и генеральный директор – в светло-коричневом костюме, высокий и плотный, как борец Поддубный, с проседью в волосах. До этого мы с ним лично знакомы не были. Хотя, как мне рассказывали, Песков хорошо знал меня по публикациям, читал их все с пристрастием...
Я стоял на одной из платформ конвейера, метрах в пяти-семи от «свиты». Видимо, кто-то из сопровождающих показал генеральному на меня, как на главного врага завода.
Песков тут же повернулся в мою, «вражескую» сторону и буквально заорал на меня что было сил, со всей злостью, низким ненавидящим голосом:
– Что такое, Сарычев?!.. Ты почему постоянно гадости льёшь на «Ростсельмаш»?!.. А?!.. Мы что – самый плохой завод в Ростовской области?!.. Что, хуже нас никого нет?!.. Мы худшие?!.. Да у нас люди работают день и ночь!.. Они подвиги совершают! А ты гадости и гадости пишешь!.. Гадости и гадости!.. В областной партийной газете!.. Что, ничего хорошего у нас нет?.. Ты ничего хорошего не видишь?.. Льёшь и льёшь на нас грязь! Льёшь и льёшь! Да что это такое?!.. Совесть у тебя есть?!..
По сути Песков был не прав. О «Ростсельмаше» я писал и много хорошего. Но положительные статьи, известное дело, воспринимаются, как норма, никого особенно не трогают. Хорошо – и хорошо! А вот если критика прозвучала – это караул!..
Песков орал на меня и отчитывал, как щенка. Как провинившегося, руководителя самого отстающего цеха, будто всё происходило на планёрке у него в кабинете, в присутствии всех! Я мгновенно понял: переубеждать его в неправоте, доказывать обратное в такой ситуации бесполезно – прозвучит, как «жалкий лепет оправдания»...
Но я чётко понимал: даже такой могучий и великий, Песков был всё же не моим начальником. И я вовсе не должен был перед ним оправдываться, притом, не чувствуя своей вины. Да, он генеральный директор и замминистра! Но он был членом горкома партии, в то время как главный редактор «Серпа и Молота» Дмитрий Иосифович Семенютов, которому я действительно подчинялся – был членом бюро Ростовского обкома КПСС! А это, как говорят в Одессе, «две большие разницы»!
В общем, я тут же набираюсь наглости и начинаю сам орать на Пескова, причём, в такой же примерно тональности.
– Юрий Александрович! А я что? Переврал факты?.. Исказил их?.. Вы мне по существу скажите: что я не так написал?!.. Все факты подтверждены!.. Все факты доказаны!.. У вас люди получают незаконные деньги, у вас нарушается финансовая дисциплина, обманывают рабочих, подрывается авторитет партии и государства! Вы этого не видите?!.. Привыкли врать! Врать! Врать!.. Какие-то приписки допускаете!.. Неужели нельзя работать нормально и честно?!..
«Свита» стояла молча, обомлев. Песков тоже, видимо, опешил. Никто ему, по всей видимости, так не возражал. Да ещё в такой форме. Да ещё в присутствии подчинённых!..
Несколько мгновений он размышлял, что делать. Потом шагнул ко мне. Довольно миролюбиво взял под локоть, сказал негромко:
– Никита, отойдём на минуту!
Мы отошли от «свиты» подальше, так, чтобы разговор наш никому не был слышен.
Песков наклонился ко мне и тихо, но чётко и внятно, подкрепляя свои слова отборным матом, возбуждённо сказал:
– Слушай, Никита, я тебя прошу! Не трогай ты эту нашу ........ партию с её ....... профсоюзами! Ты меня критикуй!.. – Песков ткнул себя пальцем в грудь. – Я – в работе!.. Что-то у меня, может, не так, не получается!.. Я переживу!.. Я выдержу!.. Ну что ты эту нашу партию трогаешь?!.. Они же там вскипают!.. Начинают визжать, как резаные! – «Как так?!.. Мы – рулевые, а нас этот Сарычев мордой в ..... опускает!.. На него что, управы нет?!..» – Задолбали меня уже!.. Комиссия за комиссией!.. Комиссия за комиссией!.. Невозможно работать!.. Приходи ты лучше ко мне! Какой тебе материал нужен – положительный, отрицательный – я сам тебе всё дам, сам помогу! Только не трогай ты этих наших «рулевых»!.. Они меня достали уже!..
Честно сказать, я даже немного растерялся. Совершенно не ожидал, что разговор пойдёт столь откровенный. Быстро соображаю свою выгоду и говорю совершенно миролюбиво:
– Я всё понял, Юрий Александрович!.. Дружить? Дружить!.. У меня просьба к вам сразу же! Я там один материал подготовил для газеты, три куска по очереди должны выходить. Публикация тоже такая... проблемная... Я вам статью пришлю, посмотрите, как она вам?.. Может, подскажете что? Может, поумней что-нибудь сделаем?!..
Песков сразу же:
– Присылай!..
К удивлению и радости «свиты» мы расстались совсем по-другому...
30.09.1985 г.
Состоялся второй «исторический» для меня разговор с Песковым.
Вчера утром я отвёз ему обещанную статью. Оставил у секретаря, с просьбой: передать сразу, как освободится. Сегодня во второй половине дня звонок от секретаря Пескова:
– Никита Николаевич, Юрий Александрович вас ждёт. Вы можете приехать? – «Да. Хорошо». – Тогда машина сейчас за вами придёт...
Трёхкусковый материал Пескову я отдал не случайно. Не потому, что сомневался в фактах и доказательствах, там всё было в порядке, на всё имелись подтверждения и документы... Сомнения у меня возникли совсем другого рода...
Моральные.
Мои критические материалы о недостатках на «Ростсельмаше» – заводе, которым Ростовская область по праву гордилась, конечно же, не способствовали дружеским отношениям главного редактора газеты с коллегами по обкому партии, я это прекрасно понимал. Предшественник нынешнего первого секретаря обкома партии, Иван Афанасьевич Бондаренко, руководивший областью 18 лет, был давним другом нашего главного редактора. При Бондаренко авторитет газеты и её главного редактора был непререкаемым. Но Иван Афанасьевич уже больше года на пенсии. Нынешний руководитель областного комитета партии Ю.А. Власов так же относится к Семенютову с уважением. Но он, по общему убеждению журналистов, был в области человеком временным. Должность первого секретаря Ростовского обкома КПСС для него, как и для многих бывших первых руководителей области, представляла собой просто трамплин для более высокой должности в ЦК партии и в государстве. Все точно знали, что Власов через год-два уйдёт на повышение. Поэтому Семенютову, волей-неволей приходилось работать с членами бюро обкома «местного разлива». А у них лозунг был один: «Давайте жить дружно! Сечь самих себя – глупо»!.. Поэтому на критические выступления газеты, особенно на серьёзную критику, большинство членов бюро обкома смотрели негативно.
Всё это я прекрасно понимал. И, чисто по-человечески, мне не хотелось доставлять своему главному редактору очередные хлопоты и проблемы. С другой стороны, безусловно, хотелось знать мнение о поставленных проблемах главного руководителя «Ростсельмаша»...
Песков меня ждал. Когда я вошёл в его просторный кабинет, он поздоровался со мной, предложил присесть, но сам не садился. Походил по кабинету и, как бы размышляя, сказал:
– Знаешь, Никита... У тебя там в статье, конечно, всё правильно... Всё доказательно!.. Только я тебе хочу сказать о другом!..
Он подошёл ко мне, чуть наклонился.
– О «Ростсельмаше», на самом деле, никто ещё не написал ни одной толковой статьи. Ни один журналист!.. Все критикуют! Вскрывают недостатки, учат нас, как жить!.. Всё это правильно!.. У нас есть ошибки, есть недостатки!..
Но между прочим, «Ростсельмаш», чтоб ты знал, разбудил 30 министерств в нашей стране! 30 министерств!
Песков с гордостью поднял палец вверх.
– Они спали в сладком сне! Тихо, спокойно работали, что-то там делали, подремывая. А «Ростсельмаш» их разбудил! Всколыхнул! Заставил энергично двигаться, думать, работать! Одни стали для нас краску новую изобретать. Другие делать электронику – «Дону-1500» нужна современная электроника! Третьи – начали осваивать производство огромных шин, с тем, чтобы обеспечить минимальное давление на почву колёс тяжёлого комбайна. Четвёртым поручили делать сильные и мощные моторы. Пятым – производить для нас более прочную сталь в больших количествах... Мы разбудили и заставили работать на нас 30 союзных министерств!!..
...Разговор с Песковым продолжался долго. Постепенно я выяснил для себя очень много нового и интересного из истории создания «Донов».
...Всё началось с жалоб производителей зерна, руководителей колхозов и совхозов, Леониду Ильичу Брежневу – на отсталость наших комбайнов в сравнении с западными.
Леонид Ильич удивился: почему наши комбайны, в самом деле, хуже тех же американских «Джон Диров» или немецких «Е-516»? В чём дело? Мы не должны отставать! Нам надо создать новый, свой собственный, высокопроизводительный комбайн, по всем показателям не уступающий лучшим зарубежным образцам!
Работники министерства сельхозмашиностроения, однако, стали Леонида Ильича отговаривать от этой идеи. Мол, выпускаемый ныне комбайн «Нива» не такой уж плохой, надо лишь слегка его модернизировать, осовременить, «довести до ума» – и всё. Это будет и проще, и дешевле. Брежнев почти согласился. Однако, прослышав про министерские дебаты, Песков написал Докладную записку лично Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу.
«Дорогой Леонид Ильич!, – обращался он он к главному хозяину страны. – Я полностью разделяю Ваше мнение о необходимости создания нового отечественного высокопроизводительного комбайна. Я ответственно заявляю, что коллектив «Ростсельмаша» может и готов создать комбайн, ни в чём не уступающий лучшим западным образцам. С учётом же организации его массового производства, наш комбайн будет гораздо дешевле западных и сможет вполне с ними конкурировать на мировом рынке зерноуборочных машин...»
Леониду Ильичу идея Пескова очень понравилась. Он дал своё «добро». Вышло специальное Постановление ЦК КПСС; «Ростсельмаш» в нём определялся в качестве головного предприятия по созданию и массовому производству в стране нового высокопроизводительного зерноуборочного комбайна. Песков организовал конкурс на лучшее название комбайна, и ему дали имя «Дон-1500». Все комбайновые предприятия в стране переподчинили «Ростсельмашу», а генерального директора объединения, для более успешного выполнения им своих задач, возвели в ранг заместителя министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР.
Началась гигантская работа. Опираясь на Постановление, «Ростсельмаш» стал главным «возмутителем спокойствия» в отрасли, главным заказчиком всего необходимого для организации массового производства новых комбайнов. Авторитет Пескова сделался непререкаемым не только в сельхозмашиностроении, но и во многих других отраслях страны.
«Ростсельмаш» действительно «разбудил» 30 союзных министерств! Я многое узнал в этот день.
О том, как, например, родилась идея принципиально иного, платформенного конвейера для сборки «Донов», конвейера, которому теперь удивляются все.
– Идея пришла мне в аэропорту, - рассказал Песков в ответ на мой вопрос. – Я прилетел из Москвы, ждал багаж. Скоро его весь выставили. Чемоданы крутились на небольшом конвейере по кругу, каждый пассажир, увидев свой, подходил к нему и забирал. Я тогда подумал: вот такой конвейер для сборки «Донов» надо сделать и у нас! Ленточный уже не годится! Где-то затор или какую-то деталь не поставили на сборку – весь конвейер останавливается и все бригады простаивают. Теперь будет по-другому! Не успела бригада выполнить свои работы на какой-то станции, конвейер не останавливается. Недоукомплектованный комбайн пройдёт круг и опять вернётся на ту же станцию. Производительность каждой бригады станет зависеть только от её собственной работы...
По материалу, который я передал на чтение, Песков сказал:
– У меня просьба, Никита, оставь его мне – я приму меры сам. Печатать не надо!.. Сейчас опять прибегут комиссии, опять проверки, отписки! – ну что это за работа?! – я уже устал от этой волокиты бумажной!..
И предложил своё:
– Вот бы ты какую проблему помог мне поднять! Все кричат: нужен новый, высокопроизводительный и надёжный комбайн! Я тоже хочу такой выпускать! Но!.. Заказываю в Госплане: мне нужны подшипники такой-то марки. Там говорят: да ты что! Эти подшипники у нас только для танковой промышленности! Дальше прошу: дайте мне листовой металл вот такого-то качества, чтобы трещины не шли по корпусу комбайна. Мне говорят: нет, эта марка у нас только для самолётостроения! Слушайте, говорю, вы что, смеётесь? Как можно надёжный и долговечный комбайн сделать из говна?.. Вот, Никита, какую проблему надо бы поднять! Почему у нас в огромных количествах выпускают металл и изделия, никому не нужные? И не делают то, что просят все?...
– Хорошо, Юрий Александрович!, – соглашаюсь я. – Только и у меня просьба есть. Я случайно узнал одну вашу секретную информацию. В ГСКБ Таганрога вы, оказывается, испытываете зерноуборочный комбайн абсолютно нового типа – роторный. Первый в мире!..
Песков удивился:
– Тебе это кто рассказал? Я ему, засранцу, голову оторву!.. Это совершенно закрытая информация!..
– Знаю, Юрий Александрович! Но я обещал человеку, что имя его не назову даже под пыткой!..
Посмеялись. Я успокоил Пескова:
– Мне самому невыгодно делиться этой информацией с кем бы то ни было. У меня просьба к вам, Юрий Александрович: пообещайте, как только роторный комбайн будет готов и о нём можно будет рассказать, первому об этом вы сообщите мне!.. Не телевидению, не другим газетам! Первым о «Роторе» должен рассказать наш «Серп и Молот»!..
Песков согласился.
– Что касается проблемы, которую вы предлагаете поднять, то она меня, Юрий Александрович, самого заинтересовала. Я её обдумаю. Составлю вопросы, напишу костяк. Потом мы вместе доведём статью до ума...
Рассказал я Пескову и о своей случайной встрече в Грузии с его знакомым гидроэнергетиком, и о том, как там благодарны помощи «Ростсельмаша» в строительстве Ингури ГЭС...
Расстались мы почти друзьями.
12.10.1985 г.
Борис тихо сидел в своём кабинете; вдруг громко расхохотался и позвал меня.
– Прочти шедевр!..
Протянул отпечатанную страницу с заголовком: «В Ростове-на-Дону с блеском и успехом прошёл фестиваль славянской музыки».
– Вот тут!..
Читаю:
«... Музыка проникала всё глубже и глубже в мою душу и сердце! Мурашки без устали бегали по всему моему телу!..»
– И вот ещё!..
«...Подняв свою упавшую на пол челюсть, я в восхищении побрела домой...»
– Здорово!, – прыснул я смехом. – Чьё это творение?..
Борис поднялся, вышел из-за стола с довольным видом, по привычке поправил ширинку.
– Да трахаю тут одну новенькую!.. Работает в ведомственной многотиражке. Два года назад окончила университет, мечтает попасть к нам, в отдел культуры...
Покрутил головой.
– Тупая, как валенок!.. Но фигура у неё!.. И активная в этом деле невероятно!.. Наслаждаюсь, как бобик!..
Чайка принялся с увлечением описывать любовные способности своей новой пассии, её тело...
Из вежливости я сначала немного послушал, потом спросил:
– Боря!.. А вот такой вопрос меня давно интересует... Ты у нас Энштейн в любви, растолкуй!.. Вот по жизни?!.. Это, вообще, нормально, когда, скажем, супруги живут вместе, но и он и она «ходят на сторону»? Или всё-таки честнее и моральнее будет сначала развестись, если любовь остыла друг к другу?..
Борис для себя, видимо, давно на этот вопрос ответил. Думал недолго.
– По жизни, именно, и нормально! – сказал уверенно. – И муж и жена должны, время от времени, отдыхать друг от друга!.. Если, конечно, есть желание. Жизнь прекрасна разнообразием! Посмотри, даже самое вкусное блюдо, если его каждый день жевать, станет невкусным, даже отвратительным! Тут физиология работает! Самой природой так задумано! Разные теории верности – это уже люди придумали!.. Вот ты когда видишь молодую бабу – красивую, нежную, обаятельную, у тебя разве не возникает желания её трахнуть?! И что? Ради этого надо разводиться?!..
– Ну, желание, может, и возникает!.. Только я сразу отдаю себе отчёт: если я сам для себя допускаю измену своей жене, значит, по справедливости, должен допустить, что и моя жена имеет право на измену мне. Если я ей изменяю, значит, сто процентов, и она мне изменяет! Её ведь тоже, может, кто-то хочет трахнуть! Или ей самой захочется!..
– Ну и что?!, – завёлся Борис. – Да пусть они трахаются себе на здоровье, как кролики! Тебе-то что!? Главное, чтобы вы оба в этом деле соблюдали правила гигиены. Ну, и, конечно, детей не рожали на стороне!.. Семья, дети – это святое. Гулять я допускаю! Гулять можно! «Трах» на стороне даже укрепляет отношения! Только не надо рушить семью – это совсем другое! Это, по сути... катастрофа!..
– Не согласен, – возразил я. – Как можно спокойно жить вместе, осознавая, что оба вы трахаетесь на стороне?.. Зачем? Что это за кроличья жизнь? Какой у неё смысл?..
Борис показал на меня пальцем:
– Вот!.. Вот это правильный вопрос!.. Рассказывать друг другу, посвящать друг друга в свои сторонние трахания – не следует!.. Если ты трахаешься с другим, то это твоя личная, интимная тайна! Она никого не должна касаться!.. Сохраняют муж и жена свои тайны друг от друга, значит, любят друг друга, не хотят причинять друг другу боль, хотят жить вместе, не расставаясь. Но если, к примеру, вдруг мне станет известно об измене моей жены, значит, она это сделала намеренно, как приглашение к разводу. И я, естественно, с ней разведусь!..
– Любят друг друга и трахаются на стороне?.. – Я недоуменно пожал плечами. – ...Тогда что такое любовь?.. Нет, я, наверное, отсталый в этом деле... Я так бы не смог!.. У меня другой расклад. Или я доверяю жене, как себе, как самому близкому и родному человеку. И знаю точно, без малейших сомнений, что никого, кроме меня, у неё нет!.. Или – не доверяю! И тогда она просто чужой мне человек. Тогда жить с ней я просто не смогу. Её тайны – все без исключения! – я хочу знать! И сам не хочу скрывать от неё ничего абсолютно!.. Жену и мужа я представляю себе как половинки единого целого. А какие это половинки, если между ними кто-то есть? Или что-то есть? Пусть даже и втайне друг от друга... Пусть даже оба об этом не знают пока... Нет, это уже не любовь! Не семья! Нет. Я не согласен. Никаких тайн! Никакого обмана! Никого и ничего тёмного не должно быть между мужем и женой!.. Тайная измена, обман – это худшее из предательств!..
– Идеалист ты, Никита!, – с сожалением констатировал Борис. – Только идеального в мире ничего нет! Ты это учти, на всякий случай!.. А то будешь страдать зря!..
15.10.1985 г.
Вечер, примерно, 11.30.
Сегодня пришёл с работы вдохновлённый.
Спрашиваю у Лилии:
- Слышала, Пленум ЦК КПСС состоялся?
Она так спокойно, даже с удивлением говорит:
– Ну и что?
- Ну как, что?!, - говорю. - Ведь там приняты важнейшие документы. Проект новой редакции Программы и Устава партии! Основные направления развития хозяйства страны! Должны же быть какие-то перемены в экономике, в механизме хозяйствования. Всё же валится — всё трещит по швам. В один прекрасный момент кончится сырьё за счёт которого мы живём, и всё - наша экономика рухнет!...
Лилия махнула рукой:
- Ничего не изменится. Как был бардак так и останется.
И опять продолжила заниматься своими делами. Вчера её мама привезла нам две курицы. Одну Лилия спрятала в морозильник, с другой делает бульон.
- Вот, - говорит Лилия, показывая на курицу. - Если бы не мать — мы бы с голоду подохли!
Лиля, разумеется, преувеличивает. С голоду мы, конечно, не подохли бы. Но, по крайней мере, курицу бы сегодня не ели. Как и в прошлые дни, обошлись бы постным борщом. У самих денег на еду не хватает — залезли в долги. Решили купить мебель в рассрочку, теперь будем выплачивать. Да ещё надо купить к зиме самое необходимое, рублей на 300-400. Дети подросли, им нужна новая обувь, шапки тёплые. Лилия - учительница в школе, ей тоже надо бы многое обновить. Да и у меня поизносились зимнее пальто и ботинки. Нет приличного костюма - и много чего ещё нет.
Я Лилию понимаю и в душе соглашаюсь с ней. Сам подозреваю, что да! Вряд ли следует ожидать от принятых документов на Пленуме ЦК каких-то реальных изменений форм хозяйствования. Таких, которые могли бы резко улучшить положение в экономике, сельском хозяйстве, в производстве потребительских товаров, обеспечить их подъём, резкое динамичное развитие. Для этого нужны неординарные меры. Нужна революция. Например, передача малых и средних предприятий, особенно потребительской сферы, из государственной - в собственность коллективов. А малые производственные предприятия и сферу обслуживания — вообще даже в частные руки отдать. Нужна выборность директоров крупных предприятий. Нужно не вмешательство партийное в дела хозяйств, а договорная форма управления экономикой. И много, много ещё чего нужно. Но никто этого делать, скорее всего, не будет. «Низы» не доросли, а «верхи» всё ещё, хотя и плохо, и неэффективно - но управляют по-старому. Ну, может, лишь слегка подправив новыми подпорками пошатнувшееся и неумолимо разрушающееся здание административного, централизованного управления экономикой.
Рано или поздно конец этому, конечно, наступит. И придётся-таки заменять административные формы управления — экономическими. Но агония, судя по всему, продлится ещё много лет. А за это время сколько всего будет безвозвратно утеряно, погублено, превращено в прах и пущено по ветру. Природные ресурсы страны пока ещё не истощились. Пока ещё есть и нефть, и газ, и уголь. Есть лес и залежи руд (недаром ведь БАМ построили!). Можно всё это долго ещё проматывать и проедать. В обмен на зерно, станки, оборудование, технологии. В тоже время собственные талантливые наработки зарывать в могилу, закапывать живьём, убивать сразу как только они родились. А то ещё и в утробе, делая им искусственный аборт.
Сердце кровью обливалось, когда читал сегодня второй кусок статьи Радова: «Кто ответит за миллиарды». Ведь это не просто гибнущие миллиарды — уничтожается труд, энергия, дух, талант целого народа. Причём уничтожается не врагами, не шпионами и диверсантами, а структурой! Самой системой! Писаными и неписаными правилами, инструкциями, законами, по которым живёт родное наше общество!
Вывод статьи только неверный: надо карать! А это значит — опять пугать, стращать, наказывать! Но страхом многого не добьёшься. Нужно менять структуру общества! Нужно так организовать его, чтобы человек действовал не из-за страха, а потому что ему самому интересно, выгодно! Потому что сама работа доставляет ему удовлетворение! Потому что занимаясь тем или иным делом человек испытывает счастье и наслаждение — материальное и моральное!
Почему же народу нашему не дают трудиться свободно, радостно, вдохновенно? Неужели мы этого не заслужили? Почему труд нам зачастую - тягость, боль, страдания и муки?
И это не год, не два, даже не десятилетия. Столетиями русского человека приучали трудиться из под палки! За кусок хлеба! После Великой Отечественной войны, во времена Косыгина, был период короткой экономической оттепели, но за ним опять период администрирования и партийного руководства экономикой.
Интересное, свежее, обнадёживающее начало правления страной Горбачёвым — вроде бы вселяло силы, рождало надежды и ожидания. Но и они, по мере того, как программа его всё более прояснялась и выкристаллизовывалась, становилось всё понятнее: ничего особенного, нового, ждать не приходится. Надежды сменялись разочарованиями.
Это же испытал я и сегодня. Прослушав по программе «Время» выступление на Пленуме Генсека ЦК КПСС Михаила Горбачёва. Правда, надежда ещё какая-то есть. Хотя, рассуждая здраво, надо признать: надежда совершенно глупая и напрасная. Экономической формы правления не будет. Завтра-послезавтра это подтвердится. Дай Бог, конечно, чтобы я ошибся. Но что-то не похоже...
Жаль страну! Людей! Их труд подневольный! До мелочей управляемый, тщательно регламентируемый, и потому постылый.
Жаль богатейшие природные ресурсы! Лучше бы их не было вовсе! Может быть тогда мы научились бы думать, хозяйствовать и работать по другому. Хотя, кажется, всего-то надо - сделать пустяк. Осуществить реформы, суть которых умещается на одной страничке листа. Понимаю, что никто сегодня на их осуществление не пойдёт. Но не могу не высказать их вслух. Не могу молчать. Поэтому и решил написать в Москву. Высказать свои предложения. А там — будь, что будет.
Сейчас 00 часов 45 минут 16 октября 1985 года.
Лилия, да и мои ребята уже спят. Я вроде тоже лёг. Но ворочался, переживал, вздыхал, охал и ахал до тех пор, пока не понял: не могу заснуть. Поэтому встал, включил свет в своей комнатушке и начал писать письмо в Москву, в Кремль, Генсеку, Политбюро.
.....
Письмо закончил в 5 утра.
Всё сложил в портфель с явным намерением утром показать его Борису, Анатолию, Кире. А к обеду, выслушав что они скажут, и внеся исправления, отпечатать и отправить фототелеграфом. Подобный вид почты у нас существует у соседей в ТАССе.
Лёг в постель. Потом через две-три минуты вскочил. Сделал ещё несколько правок-вставок в письмо.
Лилия спросила спросонок:
- Ты чего вскакиваешь?
- Да, не могу заснуть! - говорю. - Все эти события так взволновали, что не до сна!..
- Какие события?, - с тревогой заинтересовалась Лилия.
- Да, я же тебе говорил. — Пленум, речь Горбачёва!..
Она аж засмеялась:
- Тююю, глупость!.. Оно тебе надо!?
- Да, Лиля, жалко же!.. Всё ведь погибает! Столько беспорядков в стране! А реальных мер, судя по всему, не будет. Всё закончится болтовнёй!..
- Ну и чёрт с ними! Тебя это волнует? Ты что «доктор»? Всех вылечить сможешь?
- Заснуть не мог, пока не написал письмо.
- Какое письмо?
Лилия даже приподнялась на локте глядя на меня в упор, и, кажется, окончательно проснулась.
- Горбачёву. О том, что надо сделать, чтобы наладить экономику страны. Хочу завтра по фототелеграфу послать. Покажу на работе и отошлю.
Лилия встревожилась.
- Вот ещё глупость! Ничего не надо никуда посылать! И показывать это письмо никому не надо! Хочешь жить спокойно — не ищи себе приключений на задницу! Спи ото!..
- С удовольствием бы жил спокойно. Заснуть, видишь, не мог, пока не отписался. Если бы смог — отлично! Была бы таблетка для сна...
- Да, есть у меня!.. Димедрол. Что же ты не сказал, дала бы!
- Ладно уже! В другой раз....
Примерно, в 5.30 утра, наконец, я заснул.
Даже не слышал, как через час поднялась жена, как поднимала детей в школу. Слышал только как она собралась уходить. Подошла, поцеловала, сказала: «Скоро восемь, не проспи на работу».
Лиля ушла, я поднялся. Не выспавшийся, усталый, разбитый, слабый.
Умылся.
Подумал: «А может и правда никому ничего не надо показывать? Кому нужны эти твои писания?! Ты что, всю страну хочешь поменять? Ты кто такой? Самый умный, что ли!? Ничего ты не изменишь, а вот беды на себя можешь накликать. Лиля права. Будут смотреть на тебя в редакции как на идиота! И избавятся от тебя при первом же удобном случае!..
Не знаю, что делать? Писать подобные письма без согласования с редактором, с парторганизацией — у нас не принято. А станешь согласовывать — конец света!.. Даже трудно представить, что будет!..
Сделаю по другому.
Скоро партсобрание у нас — обсуждение этих документов. Попробую там выступить и полностью высказаться...
Послушаю, что скажут.
27.11.1985 г.
Сегодня на партсобрании мы обсуждали новую Программу партии, новый Устав КПСС, Основные направления развития СССР на 1986 - 1990 годы и на перспективу до 2000 года. Я попросил слова. Выступил и внёс несколько предложений по дополнению этих документов.
Когда закончил и садился на место, обратил внимание - лица у нашего главного редактора, его замов и других руководителей редакции – красные.
У редактора лицо было не просто красное. Оно, вдобавок, ещё было осенено какой-то странной, полу растерянной, полу снисходительной, полу смущённой улыбкой.
Предложений о необходимости изменения некоторых, очень важных пунктов Программы и Устава КПСС, с какими я выступил на этом партийном собрании, Дмитрий Иосифович, скорее всего, никогда в жизни не слышал. То есть, может быть, он и слышал подобные реформаторские рассуждения в очень узких, дружеских и доверительных кругах. А, может, и сам думал о чём-то подобном. Но чтобы, без всяких согласований, рядовой член КПСС, простой журналист, хоть и областной партийной газеты, выступал с подобными предложениями вот так гласно, на общем открытом партийном собрании, да ещё так убеждённо, – это навряд ли! В редакции, тем более журналисты, были прекрасно осведомлены: подобные рассуждения и предложения – без предварительного согласования, не одобренные и не рекомендованные компетентными лицами к публичному высказыванию – неумолимо и неизбежно наказуемая крамола.
Крамола и, более того – глупость! А я, как одержимый, был настолько глуп, что – уверен: я обязан выступить именно подобным образом и с подобными предложениями.
Хотя, если честно, то мне просто надоело бояться.
Просто уже противно было смотреть и слушать, как умные и во многом талантливые наши журналисты, выходят на трибуну и начинают нести всякую околесицу. По-детски лепетать, что, мол, «в своей работе, мы, журналисты, допускаем ещё множество недостатков». Что «перестройку нам надо начинать с себя». Что «нам надо строже относиться к собственным материалам, не допускать неточностей, ошибок». Что «наши публикации всё ещё слабо помогают партийным органам искоренять имеющиеся недостатки». В общем, заниматься раболепной самокритикой, унижая себя из страха. И никто ни слова не скажет о главном. О том, что на самом деле душит нашу жизнь и тормозит наше движение. Я же попытался высказаться об этом откровенно и открыто.
То, что я заметил на лице главного редактора, можно было прочесть и по-другому – как жалость.
Дмитрий Иосифович был человеком крайне скупым на похвалу. Но я часто чувствовал: многие мои публикации, хоть и доставляют ему хлопоты, в глубине души ему нравятся, он их одобряет. Член бюро обкома КПСС, умудрённый опытом жизни человек и журналист, хороший организатор и крепкий руководитель, видел: молодой, неосторожный и неосмотрительный, но способный журналист подставляет себя под серьёзный удар. В иные времена голова его отлетела бы очень скоро!.. Да и в нынешние ему будет несладко...
Сам я тоже понимал: выступление моё крайне рискованное. Но чувство справедливости и дух какого-то отчаянного бесстрашия, воспитанные во мне непростыми горными походами, семикаракорскими казаками, родной мамкой Шурой, а ещё – любимым поэтом Лермонтовым, что называется, пёрли из меня. Я их даже не пытался сдерживать. Бесполезно!
Когда после собрания мы вернулись в свой отдел, Толик Анзимов высказался:
– Никита! Когда ты закончил речь и пошёл на место, я наклонился к Таировой и говорю: «Ну вот, Кира Борисовна, у нас ещё одна ставка корреспондента освободилась!» – она как закатилась со смеху!..
– Ничего, Анатолий Дмитриевич, – успокаиваю поэта. – Если меня и уволят, то я хоть буду утешаться, что за правду.
– Хорошо, если просто уволят – посетовал Анатолий Дмитриевич. – А то ведь могут и посадить!..
– Ну, что ж! Может, хоть тогда ты в мою честь стих напишешь.
– Ну, да! «Во глубине сибирских руд, храни, Никита, гордое терпенье»!..
Посмеялись. Анатолий продолжал меня пугать.
– А вообще, Никита, у тебя положение плохое! Если тебя Семенютов наш не уволит, тогда тебя уволит сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, товарищ Горбачёв. Ты же своим предложением посягнул на святая святых – монопольное право партии распоряжаться кадрами.
Я категорически возразил:
– Не правда, Толик! Ни на какое монопольное право я не посягал. По-моему, я ясно высказался: поскольку Генеральный секретарь ЦК КПСС, по Конституции, фактически является у нас руководителем не только партии, но и всей страны, надо записать в Устав КПСС, что Центральный Комитет партии на своём Пленуме выдвигает и предлагает народу страны, как минимум, три кандидатуры на должность Генерального секретаря. Каждый из кандидатов выступает со своей пятилетней Программой. А народ обсуждает и голосует. Победивший кандидат на пять лет становится Генеральным секретарём и одновременно руководителем страны. Пусть его вторая должность будет называться хоть Президент СССР. Но он должен избираться ВСЕМ народом. Тогда это будет легитимный и полноправный лидер. В критических ситуациях он сможет сам лично принимать любые решения, с полной личной ответственностью и ни на кого не оглядываясь. Такая же, примерно, конструкция должна действовать и на местах – в областях, краях, республиках. Где же тут покушение на монопольное право партии распоряжаться кадрами? Напротив, партия, при такой конструкции только укрепит свой авторитет. И внутри страны! И за рубежом!..
– А-а! Значит, у тебя предложение ещё более опасное, чем я думал, – не сдавался Анатолий Дмитриевич. – Кроме всего прочего ты, оказывается, покушаешься и на коллективное руководство страной!.. А значит тебя, контру, если и Семенютов не уволит, и Горбачёв не тронет, тогда тебя удавят все остальные члены Политбюро ЦК КПСС! Ты же хочешь ограничить их власть! Ну, Никита, ты влип!..
Опять посмеялись.
– Ты прав, Толик, – согласился я, наконец. – Ждать мне помощи после таких предложений не от кого.
Борис сказал:
– А вообще, я говорю, у Кита были самые дельные предложения. Все остальные – Люба – дура набитая! Аня – размазня! – такую глупость мололи!.. Из пустого в порожнее переливали!..
– Как-то несерьёзно вообще у нас относятся ко всем этим обсуждениям и предложениям, – с сожалением согласился я, когда мы с Борисом пошли уже домой. – Фактически, мы сегодня обсуждали важнейшие документы. Возможно, они будут определять судьбу страны. По ним нам придётся жить десятилетия... А говорили какие-то банальности! Сюсюканье! Славословия! Общие фразы, формальные и всем надоевшие! Сами себя оглупляем... Странный мы народ!.. Боимся слово сказать! Толчём воду в ступе, язык в задницу засунув! Потом обижаемся, что всё у нас плохо!.. Но не дай же Бог, случится что-нибудь в стране – крайнего потом не найдёшь. У нас же персонально никто ни за что не отвечает!.. Коллективное руководство!.. А в итоге мы сами во всём и виноваты! Потому что нам на всё наплевать! Мы ни в кого и ни во что не верим! Ничего не хотим обсуждать всерьёз. Мы убеждены, там, наверху, люди умные и за нас всё давно решили!..
– В том то и дело! В том-то и дело! – восклицал Борис, соглашаясь. – Никому это на фиг не надо! Потому что никто ни во что не верит! Каждый знает, предлагай, не предлагай, – твоё слово и твоё мнение всё равно, что крик вопиющего в пустыне, отклика никакого не будет!..
И продолжал с обидой:
– Мы с тобой показали уникальный опыт! Как с помощью «Модели производства» можно находить гигантские резервы! Как можно по-новому управлять экономикой страны! За такой опыт все должны бы ухватиться. Везде! – на заводах, в министерствах, в Политбюро – для чего они там сидят!.. Твою статью напечатали в «Советской России» – органе ЦК КПСС! И что? Мы с тобой награды и благодарности получили? Ага!.. Нам чуть «бошки» не оторвали, за то, что мы слишком умные!.. И после всего этого они хотят, чтобы люди им верили?!.. Всерьёз обсуждали туфту, которую они сами для себя написали?!.. Ну, вот ты сегодня выступил – хорошее выступление! Но думаешь, на тебя смотрели, как на героя? А-га! Одни смотрели на тебя как на дурака набитого! Другие как на выскочку. Мол, все это знают и молчат, а этот идиот вылез со своими предложениями. Выходит, он у нас один самый умный, а мы все дураки!?.. Извини, Кит, но я видел реакцию!.. По лицам было ясно, никто тебя не поддерживает. Никто! Все думают примерно как и наш Толик: Сарычева в «Серпе и Молоте», считай, уже нет! Ещё одно место в редакции освободилось!.. Дальше все наши журналисты станут с любопытством смотреть «кино»: как и за что тебя... будут «уходить» из редакции. Но это уже дело техники! Как у нас говорят: был бы кандидат, а статью ему подберут!..
Мы зашли в магазин «Солнце в бокале».
Борис купил бутылку шампанского, положил её в дипломат.
– Пойду!.. – сказал он обречённым тоном, но с улыбкой. – Одна баба позвонила... Схожу к ней в гости!..
В подземном переходе мы расстались.
Он пошёл прямо, по Будённовскому, я свернул налево, на улицу Энгельса...
До развала СССР оставалось... всего шесть лет.
Конец повести.
Посмотрите также:
© 2008-2024, журнал «Ростовчанка».
ИНФОРМАЦИОННЫЙ, ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ, КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ И
РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ РОСТОВСКОЙ ОБЛАСТИ.
Перепечатка материалов данного сайта возможна только с письменного разрешения редакции.
При цитировании ссылка на www.rostovchanka-media.ru обязательна.
Политика обработки персональных данных
Обратная связь с редакцией: rostovchanka-61@mail.ru.
Все права защищены. ©
Создание сайта, поддержка — «Центр-Интернет»
