Творчество Н. Фомичева   |   Проза   |   
1. Николай Фомичев. ПРОДАВЕЦ МУЗЫКИ. Рассказ

Николай Фомичев. ПРОДАВЕЦ МУЗЫКИ. Рассказ

01.09.2018Количество просмотров: 6879

Час ночи. Городской бульвар. Яркий фонарь. И под ним скамья.

На скамье Антон Ковригин - отчаянно смотрит в пространство. Его мозги взбудоражены. Сна ни в одном глазу. Подошвы полуботинок нервно бьют чечетку. В руках парня — тетрадь и авторучка. Время от времени он бросает на бе­лые листы полный страдания взгляд и оставляет на них длинные, жирные строчки.
Бульвар ярко освещен и безлюден. Где-то за домами прогремел последний трамвай. И вновь тишина.
Ковригина терзали пережит­ки. Два часа назад он вышел из квартиры весьма известного и авторитетного в своих кругах писателя. За способность даже шутить — внушитель­но и весомо, за уверенность в себе, категоричность и безапелляционность суждений, за высокую должность во властных структурах, которую одновременно занимал писатель, многие молодые, да и не только молодые литераторы, называли его многозначительно: «Папа»!

- Ну, что,— по-отечески говорил Папа, прохаживаясь перед Ковригиным и листая его рукопись, — чувствуется по этой повести, что мастерство у тебя, как у художника, сильно выросло. Актуальна тема: поиск современными молодыми людьми самих себя, собственного места в жизни. Хороший язык. Легко читается. Но! Где у тебя положительный герой? Ты показал, как разлагается молодежь. Вскрыл причины. Но кого ты противопоставил раз­ложенцам? Кто у тебя в повес­ти борется с ними?

— А почему должны бороться в повести, — загорячился Ковригин, — если в жизни никто не борется?
Папа сделал каменное лицо, взглянул на Ковригина, как на недоумка, прикинул: стоит ли вообще с ним разговаривать? Решил: не стоит.
—...Боролись бы по-настоя­щему, ничего бы такого не было! — продолжал глупить Ков­ригин: — А видимость борьбы, её фальшь и формализм, вы же сами говорите, показаны убеди­тельно...

— Откуда ты взял, что не борются? — недовольно возразил «Папа». — Ты сам борешься!.. Только это надо увидеть! Показать!.. Критиканством заниматься легко!.. В общем, придётся тебе основательно по­работать над повестью в этом плане.
— Тоже мне.., — вспоминая слова наставника, с ехидством думал Антон. — «Учись у старших товарищей»! — У кого учиться? Разве люди действуют в его повестях и романах? Куклы! Марионетки! Ходячие лозунги!..

Поразмыслив хладнокровнее, однако, решил: чёрт с ним, пе­ределаю! Что ещё остается!..
Домой идти не хотелось. Бесцельно побродив по бульвару, он присел на скамью, перечитал отвергнутую повесть. Прикинул: что и как можно поправить, написал десятка два фраз из общего плана поправок. Но пе­речитав написанное, убедился: всё не то и не так!.. Фальшиво же! Как у «Папы»! Вспыхнул от досады. Снова настрочил не­сколько предложений. И опять всё перечеркнул. Наконец, от­кинувшись на спинку скамьи, вынул из кармана крошечный транзистор, поймал радиостан­цию «Юность» и, подняв глаза, увидел невдалеке девушку.
Шла она медленно, по другой стороне улицы. Но заметив Антона, перешла улицу и направилась к нему. Пока она приближалась, Антон успел её рассмотреть. Стройная, изящная, в джинсах, в серой рубашке, с модной сумкой на плече, девушка была похожа на изысканный фирменный пряник.

При первом взгляде на него у каждого гурмана тут же возникает желание попробовать пряник на вкус. Правда, Антон отметил, что по странному стечению обстоятельств этот пряник почему-то сразу не съели, а долго носили по карманам, изредка извлекая его, откусывая и давая попробовать другим. От такого обращения пряник стал не совсем свежим. Впрочем, выглядел он всё ещё аппетитно, и съесть его за ча­ем было можно, конеч­но, предварительно почистив, кое-что удалив. Однако, в магазинах — изобилие пряников. Кто будет заниматься этим! Разве только очень бережливый человек? Но, увы, к жалости и бережливости мы нынче как-то не приучены.

— Уже поздно, - озабоченно произнесла Пряник, остановившись напротив Ковригина. Вы глаза свои испортите...
Потом, странно покачиваясь в сторону его тетради, полюбопытствовала:

— А что вы там пишите?

Антон хотел соврать, но ничего подходящего не шло в голову. Ответил с вызовом, чтобы отвязаться:

— Повесть...

— О! Как интересно! — неожиданно ожи­вилась Пряник, дохнув, однако, на писателя ароматом, который источают вовсе не маленькие флакончики, а поллит­ровые бутылочки. — А о чём?

— О чём? - переспросил Ковригин, прикидывая, стоит ли затевать разговор. Решил: «Не стоит. Шла бы эта красавица своей дорогой!..» — Но всё же признался со вздохом обречённости:

— О современной молодёжи! О том, что она думает. Чем живёт. Какие проблемы решает.

— О! Вы знаете, — заинтересовалась Полулитровая Бутылочка, — мне надо бы прочитать вашу повесть...
Антон усмехнулся,

— Пожалуй, вы там кое-кого угадали бы!.. Только у повести нет пока положительных ге­роев... Одни отрицательные. И, вдобавок, с ними никто не борется...

— Всё равно, — решительно и без огорчения сказала Бутылочка, — мне очень надо бы почитать!..

Медленно, плавно и осторожно, словно одуванчик, она опустилась на край скамьи, неторопливо сняла с плеча сумку.
Светлые волосы у Одуванчика были в беспорядке. Глаза смотрели мутно и устало. Да и в целом Одуванчик выглядела помятой, потрёпанной, ко всему равнодушной.

Идти дальше этой скамьи Одуванчику уже не хо­телось. Писатель попался как нельзя кстати. По крайней мере, было, кому отвести душу. Нехотя и безразлично, чтобы хоть как-то объяснить свое появление Одуванчик стала рас­сказывать:

—...Хотели с подругой улететь в Москву. Но неудачно. Билетов не достали. Расстроились. Потом подошли какие-то ребята... Купили две бутылки водки. В общем, выпили с горя... Вот так вот...

Что было дальше и почему поздно возвращается домой, несостоявшаяся путешественница рассказывать не хотела. Чтобы не молчать, Ковригин спросил, уже без особого уважения.

— А где ты работаешь?

— В «Мелодии», — равнодушно ответила сотрудница знаменитого бренда, положив подбородок на ладони обеих рук и упершись локтями в ко­ленки.

— Фирменный магазин грампластинок. Квартала четыре отсюда.

— Продавцом?

— Да.

Продавцов Ковригин не очень-то уважал, но соврал:

— Интересная работа. Я вот собираю пластинки... Он хотел сказать: Чайковского, и вдруг увидел, что вся спинка и локти серой рубашки продавца музыки сильно испачканы травой и пылью. Впечатление было такое, что спиной и локтями этой девушки работники горкомунхоза этим вечером усердно очищали зелёные, покрытие пылью газоны.

Антон всё понял. Точнее, прочёл обо всём, что случилось после выпитой водки — на грязно-зелёных локтях и спинке серой рубашки продавца музыки остаток её вечера был прописан весьма красноречиво... Почувствовал в душе некоторое презрение, даже брезгливость и, вместе с тем, жалость к девчонке.
«Прямо «Страсти-мордасти» горьковские», — подумал он. И, поменяв тему, спросил, чтобы не молчать:

— А учишься где-нибудь?

— Училась в РИСХМе.

— Какой факультет?

— Сельхозмашиностроения.

— И что?

— Бросила.

— Не нравится?

— Не-а...

— А где бы ты хотела учиться?

— В пединституте...

Ковригин опять посмотрел на зеленые локти, на испачканную спинку рубашки нештатной работницы горкомунхоза и подумал с грустью: «Чему ты можешь научить детей, горе лу­ковое? Тебя ж на пушечный вы­стрел нельзя к ним подпус­кать!.. Хотя... Чего только не бывает на свете!..».

Обижать педагога в душе ему не хотелось. Он посоветовал:

— Поступай!

— Поздно уже, — нехотя ответила Педагогвдуше.

— Почему поздно? Сколько тебе лет?

— Много... Зимой будет це­лых двадцать.

— У-у! Девятнадцать лет? Разве это много! — буркнул Антон, стараясь уловить простой и грубоватый тон Старушки.

— По нынешним временам — много.

— А сколько ж немного тогда, по-твоему?

— Ну, хотя бы лет семнадцать — восемнадцать... В эти годы ещё не поздно остановиться...

Ковригин опять почувствовал неловкость. Столь откровенного разговора он не хотел и стыдился. Будто его удостаивали чести, которой он не заслужил. Но история начала интересовать. Спросил осторожно:

— А что, сейчас уже поздно?

— Да...

Пошутил:

— Так сильно разогналась, что уже не остановишься?

— Да. Я уже была замужем...

И не дожидаясь новых расспросов, бывшая жена стала рассказывать, что бывший её муж сейчас пограничник. Вместе они прожили около года, а теперь даже не переписываются.

Антон слушал. Смотрел, стараясь лучше разглядеть лицо, глаза.

Странно. Рядом сидело существо уже совсем иного рода. Это был жалкий котёнок. Вернее несмышлёная и ещё не знающая жизни кошечка, вы­брошенная в большой мир жес­токими хозяевами. Она побы­вала в крупных передрягах и теперь страшно нуждалась в тепле и ласке. Ему захотелось чем-то помочь ей, сделать что-нибудь хорошее, просто погладить её…

Видимо, почувствовав это, натерпевшееся существо, оправдываясь и сожалея, заговорила о событиях прошедшего дня. О том, что вот они с подругой выпили. И что поездка в Москву расстроилась. А жаль! С работы она отпросилась на целую неделю. План магазин уже выполнил. Её отпустили. А теперь завтра надо опять идти на работу, объяснять. Нехорошо. Скажут: «Несерьёзная ты, легкомысленная. То отпрашивалась-отпрашивалась! Мы тебя отпустили, а ты не смогла уехать...».

— Ну, что тут такого — успокоил Ковригин. - Объяснишь. Поймут...

— Да...

Усталая кошечка замолчала. И с минуту сидела так. Говорить, видно, больше не хотелось.
Антон тоже молчал.

«Кого ты противопоставляешь разложенцам? Кто у тебя в повести борется с ними»? — вспомнил он. И усмехнулся. «Зачем с ней бороться? Ей участие надо, внимание, ласка!.. Нужна любовь настоящая! Но кто ей всё это даст? Кому нужен грязный Пряник?!.. Разве что бездомному — любителю поковыряться в мусорных отходах?.. — «Нет, уважаемый сенсей!, — мысленно возразил Ковригин своему наставнику. — Прежде всего, ей необходимо Зеркало. Большое. Во весь рост. Чтобы она посмотрела в него на себя и ужаснулась. И сама поняла: как дурно живёт. И вывод сделала сама насчёт своей жизни. А твои положительные герои, твои ходячие лозунги и призывы только озлобляют человека, ничего ему не дают и ничем не помогают! Но... разве поймёшь ты все это? Разве признаешь? Ни за что! Потому что наличие таких людей — прямая вина людоедского устройства общества, которое ты поддерживаешь!.. Одни рвутся к власти! Заполучив её, зубами и когтями цепляются, чтобы удержаться в ней. Другие всеми правдами, а больше неправдами, делают деньги, сколачивают состояния!.. А третьи — основная масса — влачат жалкое существование, еле-еле сводя концы с концами!.. Никому нет дела до проблем этой девчонки!..

— Ну, ладно, пойду я, — сказала, наконец, девушка. Затем неловко поднялась. — Вас тут не украдут?

«Проводить? — мелькнуло у Ковригина. С минуту он ещё колебался. Потом твёрдо решил: «Затевать отношения с продавцом музыки? — Нет, это лишнее. Я её не спасу, не исправлю. А время потеряю. Займусь-ка лучше я своим делом. Сегодня надо, во что бы-то ни стало, составить план положительного героя. Пусть он хоть в повестях совершает благородные поступки».

— Думаю, что не украдут!, — ответил Ковригин бодро. И добавил тихо, для себя. — В общем, я тоже никому не нужен…

Незнакомка поднялась.

— Ну, пока?..

— Счастливо!..

И она ушла, покачиваясь. А вслед ей летела из транзистора тысячекратно прокручиваемая песня:

«Надо! Надо! Надо нам, ребята,
Жизнь красивую прожить.
Надо что-то важное, ребята,
В нашей жизни совершить...».

- Вот образ положительного героя! Вот так и писать надо! — Фальшиво, бодро, весело, и ни о чём!— Идиот!.. — дослушав песню, наставительно сказал себе Коври­гин.— И тогда тебя будут пе­чатать!..

Конец.
1984 г.

(Рисунок с сайта: 99px.ru)

 

Написать нам письмо

Имя*:

E-mail*:

Сообщение: