Творчество Н. Фомичева   |   Проза   |   
1. Николай Фомичёв «КЛУХОРСКИЙ ПЕРЕВАЛ». Повесть

Николай Фомичёв «КЛУХОРСКИЙ ПЕРЕВАЛ». Повесть

29.01.2024Количество просмотров: 5941

                Николай ФОМИЧЁВ

  КЛУХОРСКИЙ ПЕРЕВАЛ

                              Повесть

                 Часть первая.
 
               РАЙ ДЛЯ ГЛАЗ

                      ВЫХОД НА МАРШРУТ

     Наконец, этот день наступил!
     Проснулся свежим, энергичным, в нетерпеливом ожидании грандиозных встреч!
     Было раннее утро, около шести. 
     Быстренько умылся. Натянул джинсы. Поверх футболки надел рубашку с длинными рукавами, накинул на голову кепку синего цвета с надписью «Аэрофлот». Съел бутерброд с салом, налил в стакан чистой, прохладной воды из под крана, запил. Присел на койку, как это принято «на дорожку». Ещё раз огляделся по сторонам – вроде бы ничего не забыл.
     Бодро встал. Закинул на плечи, приготовленный с вечера, небольшой туристический рюкзак зелёного цвета. 
     Спустился вниз, сдал сонному вахтёру ключ от номера, и с лёгким сердцем, весь в предвкушении новых открытий, покинул гостиницу, что рядом с автостанцией курортной Теберды. 
     На дороге ждал недолго. Скоро меня подобрал попутный автобус. 
     Парни и девушки, судя по царившей в салоне автобуса атмосфере, были, похоже, как и я, в предвкушении встреч с фантастической красотой. Негромко пели под гитару:
 
     «Ну как же тебе рассказать, что такое гора?
     Гора – это небо, покрытое камнем и снегом...».

     «Памирская песня» Визбора мне и самому нравилась. Прекрасный образ: «Гора – это небо, покрытое камнем и снегом!..» – сильный! Но, конечно, не полный.
     Для меня горы – нечто гораздо большее, чем камни, снег, мороз, жара и «ветер такой, что нигде кроме неба и не был...».
     Вчера в Домбае я спонтанно решил подняться на хребет Муса-Ачитара. 
     К подъёму не готовился, был в босоножках, поэтому сначала прокатился на канатке на предпоследнюю станцию. Затем пешком поднялся по тропе до самой верхней станции, последней. 
     Высота была около трёх тысяч метров над уровнем моря. Кругом, на все четыре стороны, взгляду открывались исполинские, снежно-каменные гребни и гигантские острые вершины. 
     Небо было настолько чистым, что картина просматривалась на огромные расстояния. 
     На юге передо мной нависала стена зазубренных вершин – Домбай Ульген,  Джугутурлючат, Пик Ине, знаменитый Зуб Суфруджу, Белалакая, «гордый красавец» Эрцог. 
     Далеко на Западе Домбайскую поляну от холодных ветров закрывала своим телом красавица Сулахат. А за ней почти на четыре километра вверх поднимался гигантский каменный бутон Аксаута. На севере Домбайскую поляну огородили массивы с вершинами Большой Марки и  Семёнов-Баши. А на востоке из-за растущих к небу чудовищных каменных клыков просматривался снежный купол западной вершины Эльбруса.
     Панорама величественная!
     Такое впечатление, будто когда-то, в незапамятные времена, здесь был океан и бушевал исполинский супер шторм. Ревущий ветер дул сразу со всех сторон, крутился, рвал и подбрасывал вверх миллионы тонн воды. Верхушки океанских волн вздыбились к самому небу! Вдруг, всё это мгновенно остановилось, замерло, и...  превратилось в камень. Словно по волшебству, в один миг, застыло навсегда!..   
     Почему меня так тянет в горы? Красота, мощь, величие – да! Но не только. 
     Вчера я стоял долго на краю пропасти, обрывающейся на полтора километра вниз, до дна Гонахчирского ущелья. Смотрел на каменное море передо мной и всем телом ощущал... Вечность! 
     Удивлялся: вот оно, Чудо! 
     Растения, животные, люди вокруг – рождаются, растут, умирают. Сменяются поколения. Строятся и разрушаются города и государства. Мы уйдём... А горные вершины как стояли незыблемые миллионы лет, так и будут стоять. И невозмутимо смотреть на мир.  
     Поразительно! 
     Никакие другие природные образования не вызывают во мне столько мыслей и удивления! 
     Это же поистине космическую, вселенскую силу надо иметь, чтобы вот так смять, сдавить, переместить и поднять к небу миллиарды тонн глыб?! Превратить снежно-каменный хаос в изумительную красоту Земли! 
     В чудовищно-восхитительный и опасный Хаос! Где можно... отдыхать душой, заряжаться энергией, проявлять, проверять и узнавать себя, свои возможности, способности. Свой дух, наконец!.. 
     И доказывать себе, что ничего не надо бояться! Что можно и нужно пробовать быть на равных с величайшими силами Природы, силами самой Вселенной!..

     Километров за семь до знаменитого горно-лыжного курорта Домбай, где я вчера активно себя проверял, около ответвления дороги на Гоначхирское ущелье, автобус остановливается. 
    Прощаюсь с попутчиками, благодарю водителя и выхожу в торжественно-приподнятом настроении! 
     Ступаю на асфальт, и с лёгким трепетом в душе, делаю первый шаг навстречу заветной мечте. 
     С пафосной улыбкой повторяю про себя знаменитую фразу Нила Армстронга: «Один маленький шаг человека и огромный скачок человечества!..» 
     И тут же поправляюсь. 
     «Ну, человечества – не человечества, а для меня этот поход точно станет событием!..» 
     Косые лучи восходящего солнца пробивались из-за пушистых, толстых корабельных сосен и елей, плотно стоящих по сторонам дороги, а также на склонах высоких гор, и, казалось, радостно меня приветствовали. 
     Часы показывали семь пятнадцать. Над головой сияло яркое, без единого облачка, синее небо.  Было свежо, но не холодно. Шли последние дни мая и чувствовалось уже жаркое дыхание наступающего лета.
     Оглядываю всё вокруг хозяйским взглядом.
     Шлагбаум, перегораживающий автомобильный проезд в Гоначхирское ущелье, был закрыт. Вдобавок, затянут цепью и посажен на замок. Кордонная будка для охранников около шлагбаума оказалась пустой. 
     «Отлично!, – думаю. – Меньше ненужных разговоров!..».
     Смело вхожу через калитку небольшого прохода, останавливаюсь за шлагбаумом. Расправив плечи, поправляю на них лёгкий рюкзак, защёлкиваю лямки на поясе, на груди, и, как бывалый путешественник, переставляя вырезанным накануне, свежим ивовым посохом, начинаю жизнерадостно топать по асфальтовой дороге наверх Гоначхирского ущелья.

     Сборы, переживания, опасения – всё позади! 
     В карманах моих лежали три важных документа: пропуск-разрешение на пеший проход по закрытой зоне Тебердинского биосферного заповедника; маршрутная карта с собственноручно составленным планом перехода через Клухорский перевал; запись в ней о регистрации перехода в Тебердинской контрольно-спасательной службе. 
     Теперь меня никто не остановит, не задержит, не вернёт назад. Впереди только рай для глаз – красивейшая горная дорога по новым, неизведанным мною местам! 
     В путешествие я отправлялся легально. От того чувствовал себя почти хозяином, решившим насладиться собственными владениями – уверенным и довольным собой.

      «ТЫ ХОЧЕШЬ НАРУШИТЬ ВСЁ, ЧТО НАРУШАТЬ НЕЛЬЗЯ!..»

     Запастись ценными документами было крайне важно. Хотя, не просто.
     Прежде чем попасть на Клухорский перевал, сначала надо пройти кордоны. 
     Кордон – это такое оцепление и охрана важных объектов, государственных или частных. И, одновременно, место расположения отряда охранников. 
     Располагаются кордоны в разных местах на дороге и перекрывают свободный проход и проезд. 
     Туристов, хоть пеших, хоть в машинах, охранники на кордонах всегда останавливают, требуют предъявлять специальный пропуск. 
     Я был уверен: обойти кордоны заповедника можно! Но это лишние проблемы. С одной стороны дороги проносилась бурная река, с другой – горный гребень ущелья. Преодолеть всё это, прячась так, чтобы тебя не заметили, не остановили и не вернули назад – дополнительные хлопоты. 
     Чтобы не обременять себя, я решил: во чтобы то ни стало, раздобыть пропуск!
     Дня за четыре до намеченного похода, направляюсь за документом к директору Тебердинского государственного заповедника, Салпагарову, который одновременно выполнял обязанности главы города Теберда.
     Неказистый, но аккуратно побеленный домик городской администрации в центре Теберды. Напротив продуктовый магазин, рядом дорога на Домбай. 
     В приёмной секретарь, пожилая женщина, сразу предложила: «Входите, у него там никого нет». Однако, прошу её всё же доложить обо мне.  
     Захожу в небольшой, но уютный кабинет. Хозяин поднимается навстречу. 
     Высокий, солидного и приятного вида мужчина средних лет. Правильные черты лица, густые, курчавые с проседью волосы, открытый лоб, умные, внимательные глаза. Одет был просто: тёмная рубашка, с галстуком в косую полоску, лёгкая куртка серого цвета, такие же брюки. 
     Приветливо улыбнулся.
     Представляюсь. Предъявляю удостоверение. Объясняю.
     Так и так. Я журналист из Ростова-на-Дону. Работаю в областной газете «Серп и Молот» – органа Ростовского обкома КПСС и областного Совета депутатов трудящихся. У меня задание – пройти Клухорский перевал и подготовить  материал для публикации. О самом перевале, о боях за него во время войны, о людях, которые работают на метеостанции «Северный приют». В целом, о Всесоюзном туристическом маршруте номер сорок три... (Ещё дома я, на всякий случай, подготовился к такому разговору, выписал себе командировочное удостоверение и план-задание. Правда, в редакции благоразумно командировку не зарегистрировал. Мало ли что может случиться со мной в горах!..)
     Салпагаров внимательно, не спеша, посмотрел мои бумаги, вернул их. Улыбка и любезность исчезли. Ответил по-деловому: 
     –  Слушай, я пропуск тебе не дам. Если я выдам тебе пропуск, то возьму на себя ответственность. Ты ведь хочешь нарушить все существующие правила!  Во-первых, ты хочешь пройти Гоначхирское ущелье пешком. А это категорически запрещено. Ущелье в нашем заповеднике является Зоной абсолютного покоя. Там живут звери, которых люди не должны беспокоить. Зону можно только проехать на машине. Притом, мы пропускаем одну-две машины в день, не больше. Понимаешь? Зона абсолютного покоя! Она для животных – медведей, рысей, волков! Там людей не должно быть совсем!.. 
     Во-вторых, я пропуск тебе не дам, потому ещё, что Клухорский перевал сейчас завален снегом и не проходим. Для прохода он открыт только два месяца в году – июле и августе. В эти два месяца мы пропускаем там ограниченное количество групп. В основном, это иностранные туристы с нашими проводниками. В остальное время перевал могут пройти только группы альпинистов, специально подготовленных и экипированных. 
     Сейчас конец мая – это самое опасное время для прохождения! В июле-августе можно идти, а сейчас перевал очень опасен! Можно попасть под лавину, провалиться в ледяную трещину!.. 
     Ты можешь пойти и погибнуть. Считай, я выдам тебе пропуск в ад, из которого нельзя выбраться. Ты там можешь сорваться и разбиться. И какое-то время о тебе ничего не будет известно. Придётся поднимать вертолеты, искать тебя. Зачем это нужно? Я не хочу брать на себя грех! 
     Я сидел, слушал. 
     Потом говорю: 
     «Джапар Сеитович! Я вам честно хочу сказать. Не дадите мне пропуск, я всё равно туда пойду. 
     И пройду. 
     Обойду все ваши кордоны. 
     Я в горах не новичок. Прошёл пешком всю Военно-Грузинскую дорогу, всю Военно-Осетинскую дорогу. В Северной Осетии за день прошёл через Мамисонский перевал из Зарамага до грузинского Шови – а там километров пятьдесят будет. Бывал в Цейском ущелье, на Сказском леднике. На Казбеке поднимался до Гергетского ледника. Путешествовал по Армении. Ходил в Грузии по ущельям Сванетии. Преодолевал перевалы разной сложности. И вообще – гор я не боюсь. Понимаю, что это опасно, но я в горах не новичок...».
     Салпагаров опять мне говорит: «Одному в горы нельзя ходить!.. Там, наверху, по ночам ещё мороз, холодно. Вдруг тебе не удастся за один день пройти перевал – придётся наверху провести ночь. А ночью там сейчас не выжить. Наверху холод, голые камни и снег. Там нет дров, у тебя нет палатки, нет теплых вещей. Это риск колоссальный!» 
     Я ответил: «Да. Я всё понимаю. Но всё равно пойду. Поэтому прошу вас, Джапар Сеитович: дайте мне пропуск, чтобы мне можно было пройти вот эти семнадцать километров до метеостанции "Северный приют" по вашему заповеднику свободно, без проблем. Чтобы я не прятался и не обходил ваши кордоны. И потом: имея ваш пропуск мне легче будет зарегистрироваться в КСС. Потому что они не станут регистрировать проход через Клухорский перевал и не дадут своего пропуска, если нет пропуска вашего, через заповедник».
     Директор подумал, посмотрел на меня и дружелюбно так говорит: 
     «Никита, а давай я тебе другой вариант предложу. Переход через перевал Дамхурц. Там перевал пониже, полегче. Там проще. Там легче будет пройти. Меньше опасности заблудиться. Там нет таких сложностей как здесь».
     Я понял: директор хочет от меня избавиться. Дамхурц находится на Западном Кавказе. И не столь знаменит. Я слышал, что это перевал для школьников. Там летом детей водят. 
     Говорю директору: «Понимаете, я готовился проходить Клухорский перевал. Я много читал о нём. Изучил хорошо маршрут по карте. Чётко себе его представляю. Мысленно я, как бы, уже прошёл его!.. Психологически я готов именно к проходу этого перевала. И я не боюсь идти через него. 
     А вот что представляет собой перевал Дамхурц, не знаю. Я не видел его на карте, где он находится. Не изучал и не знаю маршрута. Я вообще впервые о нём слышу. Может быть он и легче и проще, но поскольку я к нему вообще не готовился – он окажется для меня тяжелее и опаснее. Это вообще другое предприятие. И к этому предприятию я не готовился. У меня все мысли, все желания направлены только на Клухорский перевал. 
     Поэтому без обиды, Джапар Сеитович! – Дайте мне пропуск. Я же говорю вам, что всё равно пойду. Я журналист. У меня задание: я должен пройти Клухорский перевал! Написать о наших бойцах, защищавших его в годы войны. О людях, которые работают на метеостанции. Прошу лишь облегчить мне проход до Северного приюта. Чтобы я не преодолевал крадучись, как шпион-диверсант, кордоны вашего заповедника».
     Салпагаров тяжко вздохнул, посмотрел в окно, но никакой помощи там себе не нашёл. 
     –  Ну, не знаю, что мне с тобой делать!.. У меня сын в Ростове служит... Я вообще к ростовчанам отношусь хорошо. Народ такой упрямый, настырный, идёт напролом!.. Да, я понял: ты всё равно пойдёшь!.. Будешь прорываться!.. Поэтому ладно, убедил. Выписываю тебе пропуск. Хоть и понимаю, что беру грех на душу и нарушаю все правила и инструкции... 
     При прощании Салпагаров попросил: «Как только пройдёшь перевал, дай мне телеграмму сразу».
     Я вздохнул с облегчением. 
     Пропуск есть.  Теперь идти будет легче. 
     С другой стороны появилось какое-то тягостное чувство ответственности. Не столько за себя, сколько за человека, который выписал пропуск. Не дай Бог что случится со мной – у него будет масса проблем… 
     Но пропуск есть! И отступать назад, отказываться от своего предприятия теперь можно только из-за собственной трусости. Из-за боязни: «А-а!, сам испугался!..»  
     Но теперь всё!..
     Простились мы тепло. 

        «ХОТЬ КОСТИ ТВОИ СОБЕРЁМ!..»

     Вдохновлённый успехом, на другой день иду в Тебердинскую контрольно-спасательную службу (КСС). Она расположилась на турбазе «Азгек». 
     Работники КСС, по виду действующие альпинисты (сухие, поджарые!), очень удивились! 
     «Что!?? Салпагаров тебе пропуск выписал!? 
     Как это вообще возможно!? 
    Такого никогда не было! 
     Да ещё в такое время! Конец мая!..» 
     Я спокойно ответил, что я не турист, а журналист. Что переход нужен мне не для того, чтобы получить какое-нибудь звание туристическое, памятный значок, разряд, или альпинистскую категорию. Мне надо пройти маршрут, чтобы всё увидеть и описать. 
     Переход через перевал для меня не отдых. И не развлечение, а обычная журналистская работа. Ну... такая она у нас...
     И опять рассказал про задание: написать о людях на метеостанции, о местах боёв за перевал во время войны. Особо отметил, что бои эти для наших солдат проходили в гораздо более суровых условиях, чем сейчас – в октябре, ноябре и в декабре 42-го, в начале января 1943 года. Тогда в горах валил снег, пронизывал жуткий ветер и холод!..
     Так что, говорю, давайте, регистрируйте меня! Я пробуду на метеостанции, примерно, три-четыре, ну, может, пять дней. Пройду акклиматизацию. А уже потом двинусь через перевал. В течение недели, до первого-третьего июня, обязательно дам вам телеграмму уже из Сухума, что прошёл. Если не пойду из-за плохой погоды и вернусь назад, то обязательно зайду к вам и скажу, что не пошёл.
     Работники КСС меня зарегистрировали. Поставили отметку «на память» в моей маршрутной карте. Правда, очень неохотно. 
     Понимаешь, говорят, это нарушение всего! 
     Всего, что нарушать нельзя! 
     В это время на перевал никто не ходит. Да ещё в одиночку!.. Там смертельно опасно! 
     Конечно, зарегистрируем тебя. Видим, ты все равно туда пойдешь!.. Но, если там с тобой что случится, то мы хоть будем тебя искать. Незарегистрированного, тебя даже искать никто не будет. А так хоть кости твои найдём. Соберём в мешочек. И в редакцию отправим!.. Скажем: «Это всё, что от вашего командировочного осталось!..».
     Посидели, поговорили. Посмеялись немного. 
     Парни записали мой домашний адрес и рабочий телефон, на всякий случай. 
     Дали какие-то наставления. Потом опять попросили: «Перевал пройдёшь, обязательно дай телеграмму. Не пройдёшь, вернёшься назад, зайди к нам, сообщи, что ты на перевал не пошёл, вернулся назад. Ты теперь зарегистрирован в книге. А у нас есть контрольные сроки. Пройдут они, от тебя не будет никаких вестей, мы обязаны будем организовать поиск. Будут задействованы альпинисты. Возможно, придётся поднимать вертолёт. А это огромные затраты! Целое дело!..» 
     Прощаясь, я пообещал: «Первое что сделаю в Сухуме – пойду на Почтамт!..».

     Вот теперь всё! 
     Наконец-то!.. 
     Решены все формальности!
     С одной стороны, я испытал облегчение. Путь открыт! 
     А с другой – возникла нешуточная тревога. Чужие люди приняли на себя ответственность. Теперь всё зависит только от меня самого...

         НА СЕРПАНТИННОМ ПОДЪЁМЕ

     ...За шлагбаумом метров через триста, может, через полкилометра, за расстоянием не следил, дорога резко развернулась в левую сторону. Начинался крутой серпантинный подъём. 
     Ещё с километр меня сопровождал бешеный грохот несущихся внизу потоков реки Гоначхир. Перед подъёмом я подошёл к обрыву. После весенних дождей, активного таяния снега и ледников, река Гоначхир была особенно полноводной. Бурный поток нёсся по скальному ложе с огромной скоростью. Вода натыкалась на валуны, подпрыгивала, крутилась, извивалась, брызгалась и пенилась, но была невероятно чистой и прозрачной, приятного, голубого оттенка.
     Не удержался. Спустился вниз к реке, нашёл большой плоский камень, ступил на него, присел на корточки, ополоснул в холодной воде лицо и руки, сделал два-три глотка освежающей, ледниковой воды – ух! Огонь! Словно энергией зарядился! С лёгкостью взбежал на дорогу. 
     Иду, испытывая сплошное райское наслаждение! 
     Чистый воздух! Бирюзовое небо без облаков! Виды – один круче другого! 
     Огромные горы нависали над дорогой. Гигантские корабельные сосны, каким-то чудом умудрялись цепляться за камни и росли на отвесных скалах. Асфальтовая дорога также проходила по отвесной скале прямо над рекой. Когда-то в скале, видимо, серией взрывов, был создан искусственный карниз. Затем дорога была выровнена и заасфальтирована.
     Гоначхир, в переводе с карачаевского – «узкое место». Ущелье в первой его части было действительно узким. 

     До конца дня мне надо было пройти к метеостанции «Клухорский перевал» «несчастных» семнадцать километров, притом по асфальтовой дороге, с набором высоты всего в один километр. Другими словами, к вечеру надо было подойти вплотную к стене северного склона Главного Кавказского хребта, к самому подножью стены.  
     Дорогу по карте я изучил хорошо. Знал: путь лёгкий и сравнительно, недолгий. В прежних походах по горам, за день мне приходилось преодолевать в два, а то и в три раза большие расстояния!  
     Поднимаюсь медленно, не торопясь. Часто заглядываю вниз, в пропасть реки, с удовольствием любуюсь её стремительным движением. 
     Вспоминаю лермонтовское: «Терек воет дик и злобен меж утёсами громад»!.. 
     Хотя вижу: Гонахчир с Тереком, конечно, не сравнить!.. Особенно его, наиболее узкое, место в Дарьяльском ущелье – от Верхнего Ларса до Казбеги, где Терек прорывается через километровые теснины Бокового хребта – самого высокого на Кавказе. 
     Когда-то я проходил это место Терека, специально, пешком. Специально, чтобы от души насладиться его «злобой», «дикостью» и «слезами брызг» летящими во все стороны окружающих скал! 
     Гонахчир, конечно, мягче, нежнее и ласковей Терека, но тоже по-своему красив!.. 
     Невольно восхищаюсь изгибами и выступами скал серпантинных поворотов ущелья. Подхожу вплотную к скалам, вглядываюсь в камни: нет ли здесь каких-то интересных минералов для домашней коллекции, моей гордости, которую собираю уже много лет... Задираю вверх голову на острые вершины, похожие на гигантскую зубчатую пилу по сторонам асфальтовой дороги... С собой у меня был простенький и самый лёгкий фотоаппарат «Смена». Но всего одна катушка плёнки, которую экономил для перевала, поэтому по пути почти не фотографировал.
     Иду, смотрю, напитываю себя красотой и, словно в кино, «вижу» кадры из хроники военной истории...

      «РУКАВА ЗАКАЧЕНЫ. НА ГРУДИ АВТОМАТЫ. ЗА СПИНОЙ РЮКЗАКИ!..»

     ...В конце августа 1942 года вот здесь, по этому самому серпантину, также как я теперь, поднимались хорошо экипированные и вооружённые до зубов бойцы Первой горно-стрелковой дивизии «Эдельвейс». 
     Егерям уже сообщили вдохновляющую весть: несколько дней назад, точнее, 21 августа, группа их соплеменников – альпинистов, под командованием капитана Грота, совершила восхождение на величайшую вершину Кавказа и Европы – мистическую гору ариев, Эльбрус. Там, на обоих снежных куполах гигантской горы, по преданию, разрезанной на двое ещё в библейские времена ковчегом Ноя, немецкие альпинисты водрузили победные влаги великого Рейха. И даже предложили переименовать Эльбрус в пик Гитлера.
     Мне были понятны воодушевление, радость и восторг, какие испытывали поднимавшиеся наверх эдельвейсовцы! Егеря знали: штурмовые отряды их дивизии перевал Клухорский уже захватили! Русских там нет! Их задача теперь закрепиться на перевале. Затем по приказу перейти его и спуститься вниз, к Сухуму! 

     ...Русские совершили колоссальный промах, роковую ошибку, готовясь к весенне-летней обороне 1942 года! 
     Ставка Верховного командования СССР ожидала, что Вермахт начнёт новое наступление на Москву, поэтому основные силы Красной армии были собраны именно для защиты столицы.  
     А немцам удалось обмануть русских. Немцы решили: нет! Под Москвой они уже были!.. И в начале апреля 1942 года Гитлер объявил своему командованию о том, что главной целью летней кампании Вермахта станет взятие Кавказа.
     Немецкие войска неожиданно ударили на юге. 
     Под Харьковом Красная Армия потерпела катастрофическое поражение. Гитлеровцам удалось взять в плен более 240 тысяч красноармейцев. Наша оборона была прорвана. 23 июля враг захватил «Ворота Кавказа» – Ростов-на-Дону. 
     Перед фашистами открылся оперативный простор – плохо защищённая равнинная территория на сотни километров. Моторизованные части Вермахта стремительно двинулись на Сталинград и на Кавказ. На Южном направлении в считанные дни были взяты Ставрополь, Невинномысск, Армавир, Пятигорск, Майкоп, Краснодар, Черкесск и Кисловодск. 

     Основные задачи летнего наступления Вермахта были отражены в директиве №45, подписанной Гитлером 23 июля 1942 года. А именно: захват всего восточного побережья Черного моря и черноморских портов, ликвидация Черноморского флота, захват месторождений нефти Грозного и Майкопа. Операция предполагала продвижение войск в Закавказье, захват Бакинских нефтяных месторождений и далее, вплоть до выхода на границы с Ираном. В конечном счёте планировался выход к Индийскому океану и соединение с Германским Африканским корпусом под командованием Эрвина Роммеля – талантливого и «непобедимого» генерал-фельдмаршала, любимца солдат и народного героя фатерланда. За свою военную хитрость и неожиданные действия он получил прозвище «Лис пустыни». Его корпус в летние месяцы 1942 года успешно действовал в Северной Африке. 
     Для этих целей группу армий «Юг» разделили на группы «А» и «Б». Группа армий «А» должна была осуществить операцию «Эдельвейс». Перед группой армий «Б» ставилась задача нанести удар в направлении на Сталинград и далее на Астрахань с целью прикрытия с севера группы «А» и захвата всех транспортных путей между южными и центральными районами СССР.
     Короче! Главная задача Вермахта на летнюю кампанию 1942 года была одна: лишить русские танки и самолёты горючего. 
     Началась операция «Эдельвейс».

     И снова наши допустили ошибку. Командование Южным фронтом ожидало нападение германских войск на Закавказье, со стороны Чёрного моря, десантом. А оно случилось с совершенно неожиданной стороны – с севера, с гор, через Главный Кавказский хребет. Там, где русские абсолютно не были готовы воевать.
     Быстро заняв предгорья, немецкое командование двинуло на перевалы главного Кавказского хребта свою лучшую, специально подготовленную и оснащённую всем необходимым для войны в горах, Первую горно-пехотную дивизию Вермахта. 
     Бойцы дивизии носили на своих пилотках и гимнастёрках значок с изображением высокогорного цветка эдельвейс – знак избранности, особой исключительности и гордости. В честь этого цветка дивизия и носила своё неофициальное название. 
     Передовые штурмовые отряды горных егерей быстро захватили все главные перевалы – Санчарский, Марухский, Клухорский. Конечно, группы не рискнули сходу преодолевать перевалы и двигаться вниз, к Сухуму – сил было слишком мало. Однако перевалы были захвачены и эдельвейсовцы ждали подхода основных сил.
      Русское командование до последнего находилось в убеждении, что стена высоких снеговых вершин Кавказа сама по себе является неприступной, естественной преградой для войск. Настолько высокой и неприступной, что немцы просто не смогут её преодолеть. 
     Это была ошибка.
     Ещё за три-четыре года до начала войны, целые группы молодых немецких офицеров, в качестве «туристов» и «альпинистов», многократно посещали Западный и Центральный Кавказ. Хорошо изучили Приэльбрусье, бывали на перевалах. Отмечали на своих картах тропы, определяли места привалов, фиксировали источники питьевой воды.  
     Обо всём этом я читал много, с большим интересом. 
     И потому отлично представлял себе воодушевление горных егерей Вермахта, сорок лет назад поднимавшихся вот здесь, по этому самому серпантину. 
      Такие же, как и я любители гор, также как и я теперь, они восхищались скалами, огромными соснами, зубцами вершин. Весело шутили, смеялись, радовались и предвкушали победу! 
     Было тепло. Август. Рукава их гимнастёрок, как всегда, закачены, на груди автоматы. За спиной рюкзаки...
      Эдельвейсовцы, конечно же, были абсолютно уверены: вся Европа, весь Кавказ, как и вот эта первозданная красота, по которой они идут, – всё это уже принадлежит им! Их собственность! Часть их великого Третьего рейха! 
     Окружающая красота вдохновляла, прибавляла уверенности, давала энергию и силы! 
     Егеря не сомневались: если их соплеменники покорили Эльбрус высотой в пять с половиной тысяч метров, то они без особых проблем преодолеют трёх километровый Клухорский перевал, спустятся к Сухуму и выполнят приказ Фюрера о взятии всего Закавказья. Русские танки и самолёты будут лишены бакинской нефти! И вся кампания в России завершится блестящей победой и полным разгромом русских войск!.. 

     «Но рано вы радовались, голубчики!.. Слишком рано радовались!..» – громко, во весь голос восклицал я, поднимаясь по красивейшей дороге и представляя себе картинки с егерями. 
     «Преждевременно!.. Кавказ, как был нашим, так и остался! Клухорский перевал вам, фашисты, так и не дался!.. Наши защитники Кавказа не позволили вам чувствовать себя полными хозяевами перевалов! Тем более преодолеть стену Главного Кавказского хребта! Не по зубам Кавказ вам оказался!.. 
     А вот я, сын ветерана и инвалида Великой Отечественной войны, Клухорский перевал пройду!, – решительно переставляя ивовым посохом, предвкушал я собственную победу. – Должен пройти!..».
     С такими мыслями я энергично поднимался вверх. 
     ...Позади было уже два-три километра серпантинного подъёма. Красота неописуемая! Воздух – пить можно! Но серпантин пока ещё не закончился!.. 

      «ЗА ЧТО СЕБЯ УВАЖАТЬ?»

     «Клухорский перевал!..» 
     Два эти волшебных слова в моей голове давно звучали как пароль. Как торжественная музыка! Как грозная, таинственная, ошеломляющая своим величием красота! Манящая и зовущая!
     О Клухорском перевале последние два года я не просто грезил, я почти бредил им! 
     Ревниво выискивал сведения о нём в самых разных источниках – в словарях, в книгах об обороне Кавказа, в исторических справочниках, в военных мемуарах, в туристических отчётах, путеводителях, даже в рекламных буклетах. 
     С наслаждением рассматривал фотографии – чаще всего, чёрно-белые. Изучал рельефные карты, туристические схемы, отчёты о прохождении маршрута. 
     Где-то я вычитал, что бывалые люди, ещё в Древнем Риме и в средневековой Италии, знали, что на Западном Кавказе есть перевал через который по тропам в летнее время проходят караваны Шёлкового пути. Знал я и историю строительства военной дороги через перевал в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков. Ярко рисовал себе красоту вершин вокруг перевала. И без колебаний решил: обязательно пройду его! Сам увижу и налюбуюсь всей этой красотой, как только представится случай. 
     И вот он представился.
 
     Наступивший 1984 год, мне казалось, должен был стать особенным, переломным в моей жизни. За плечами десятилетний опыт журналистской работы в разных газетах. Масса публикаций, которыми гордился. Лежала готовая рукопись книги. Правда, пока не отважился показывать её редактору.
     В этом году заканчивал заочное обучение в университете.
     Студентом был амбициозным. С лихостью считал, что моя учёба в вузе – это, в первую очередь, большая честь для… самого вуза. Мнил себя великим журналистом. Был убеждён, что напишу гениальные книги и имя своё прославлю в веках.
     Впрочем, внешне, и поведением, никогда особенно не отличался от других. Ну, разве что некоторой независимостью. Да ещё желанием всегда играть роль атамана в детских играх.
     За независимость, с теми кто на неё посягал, приходилось драться. Нередко был хорошо битым более сильными и крепкими. Но всё-равно, в драках не уступал, с поражениями не смирялся и лез в новые драки! Меня можно было убить, но не согнуть, не заставить сдаться. В школе, с пятого класса, особенно когда пошли алгебра, химия, геометрия, с их корнями, квадратами и кубами, формулами, значками и правилами учился без интереса. 
     Когда становилось совсем скучно и тоскливо, без колебаний прогуливал. 
     Убегал на Природу. В семикаракорский лес. На крутые, обрывистые берега родного Дона, который мы называли Быстриком. Там много чего было для меня интересного!.. Там была моя школа!..

     В детстве и юности все знания о жизни получал из книг, прогулок на Природе и путешествий. 
     Чтение книг было у меня самым любимым занятием! 
     Читал много, с упоением. Задолго до учебы в вузе перечитал всю русскую и почти всю зарубежную классику. Кроме того, долгая работа над собственной книгой заставляла глубоко погружаться в изучение и узко специальных предметов по физике, химии, геологии, биологии, истории, медицине, психологии – первые два из которых так не любил в школе. 
     Лучшая учёба – это практика, считал я. Все знания и навыки, необходимые для того, чтобы считать себя профессиональным журналистом, получил непосредственно на  работе. 
     Учился писать у русских классиков, у корифеев журналистики. 
     Вершиной журналистики считал «Репортаж с петлёй на шее. Дневник заключенного перед казнью», Юлиуса Фучика. 

     Учёба в вузе ничего особенного не давала. Однако я твердо знал: «корочка» вузовского диплома нужна! Это было обязательным требованием государства: в больших газетах, типа моей, должны работать только люди с высшим образованием. 
     Я чувствовал и сознавал: мои познания в журналистике были гораздо более практичными, более глубокими и разносторонними, чем это требовалось от студентов  университета. 
     Тем не менее, терпеливо штудировал всё, что требовалось, ради «корочки». 
     Ну и, конечно, ради принципа. Надо, так надо!
     И вот мои «мучения» ради «корочки» завершились! 
     Все «госы» «из принципа» сдал на «пять», без особого напряжения. 
     На сдачу «госов», подготовку и защиту дипломов нам дали целых три месяца оплачиваемого отпуска. Я подготовил диплом за неделю. Писал его по собственным публикациям – это разрешалось. 
     Защищать диплом вызвался в первой группе выпускников. Притом первым. Одногруппники не возражали. 
     Правда, рецензент моего диплома – зам. редактора «Таганрогской правды» поставил за мою работу «четвёрку». Естественно, с его оценкой не согласился, опять же, из принципа. Счёл, что это никуда не годится, чтобы коллега из городской газеты ставил четвёрку коллеге-журналисту из газеты областной. Что он вообще себе позволяет?!..
     На вопрос председателя госкомиссии: согласен ли я с оценкой рецензента, естественно ответил: «Нет! Моя дипломная заслуживает только пятёрки!»
     Хотя, если честно, отдавал себе ясный отчёт: дипломную работу я ведь писал «левой ногой». Считал её сочинение занятием абсолютно никому не нужным. Пустым, зря потраченным времяпрепровождением. Типа: дорогие преподаватели, вам нужна моя дипломная для вашего отчёта? – я вам её и написал. Мне она не нужна. Поэтому в душе понимал: «четвёрка» для моей дипломной работы – вполне нормальная цена. 
     Однако, членам госкомиссии гордо заявил, что с оценкой рецензента не согласен. 
     Стал защищаться. Доказывать великую значимость моей работы для практической журналистики. 
     Естественно, доказал! И «пятёрку» свою получил. 
     Однако, между защитой дипломной работы и получением самого диплома оставался почти месяц. 
     Что делать? Ждать пока защитятся  другие?  А чем заниматься?
     Решил. Окончание университета отметить исполнением давней-давней мечты – покорением Клухорского перевала. 
     К тому же, в этом году мне исполнилось 38 лет! Я на целых пять лет превысил возраст Иисуса Христа! А что сделал? Чего достиг? Совершил что-нибудь серьёзное? За что, хотя бы, сам себя мог уважать? В общем, решил: надо остановиться, оглядеться, уединиться. И всё осмыслить... 

     В этом плане, я не собирался идти через перевал в составе группы туристов, под руководством профессионального инструктора, проводника-альпиниста. По  продуманному кем-то маршруту, с ночёвками в заранее подготовленных местах. Со строгим соблюдением времени прохождения маршрута. Такой поход казался мне слишком скучным, неинтересным, банальным. 
     «Идти в группе, всё равно, что уподобляться барану в отаре, – считал я. – Тебя ведут. Охраняют. За тебя отвечают. А ты плетёшься, понурив голову, туда, куда тебя пастух «на верёвочке» ведёт... Ну, и ещё выполняешь его указания: «Посмотрите направо!.. Посмотрите налево!..» 
     В такой прогулке для меня не было никакого интереса. Мне всегда хотелось самому быть хозяином положения. Хотелось остаться с горами один на один. Беззащитным. Без прикрытия и опеки. Самому изучить маршрут. Самому отвечать за себя и свою жизнь. Почувствовать настоящую опасность, преодолеть её. И победить!. 
     Поставить себя в условия, примерно, такие, в какие были поставлены наши солдаты здесь, на Кавказе, тогда, в конце 42 года. Беззащитные, неподготовленные, без специального обмундирования и экипировки. Фактически брошенные на произвол судьбы. «Выживете – победите! Нет? Судьба ваша такая. Останутся в горах ваши косточки!..».
     Хотел поставить себя в такое же, примерно, положение, в каком оказался мой 18-летний отец в 1943 году, на Миус-фронте. Прочувствовать, примерно, всё то, что испытали наши солдаты. И самому для себя определиться: достоин я своего отца и его друзей – погибших и выживших? 

     В общем, по горам я предпочитал ходить один. К тому же одному лучше думается, тебя никто не отвлекает. Впечатления получаются ярче, острее. Жаль, конечно, потом не с кем поделиться воспоминаниями. 
     Но что делать! 
     Найти хорошего спутника и товарища для горных походов – дело непростое. А идти с кем попало нельзя. 
     Человек должен любить горы! Радоваться им! Наслаждаться ими! Только тогда поход – в радость.  
     Нытик в горах – хуже всяких опасностей!..
     По ходу вспомнилось стихотворение поэта Бориса Куликова, моего семикаракорского земляка. 
     Творчество Бориса я любил. Встречался с ним. Был лично знаком. Уважал. И как поэта, и как человека.
     Но вот однажды прочёл его стихи о горах. 
     И был поражён.

     «Ах, да был я в горах!
     Их торжественный вид
     Унижал 
      и давил –
     Я его не приемлю». 
 
     Это был шок! 
     Как может донской, семикаракорский казак, поэт(!) сказать о горах, что они унижают и давят!?
     Отвесные стены неприступных скал, торжественные виды снеговых вершин, меня, напротив, как ребёнка, всегда дико восхищали! Наполняли энергией, силой, вдохновляли! Вершины тянули к себе как магнит! Душа устремлялась вверх! Как будто крылья обретала!..
     Я тоже донской казак, родом из Семикарокор! И тоже люблю степь! Правда, первозданную! Не тронутую...
     Однажды мне посчастливилось такую степь увидеть, почувствовать её...
     В конце 60-х вместе с другими слесарями Лензавода, меня, тогда ещё 23-летнего, направили в помощь овцеводческому хозяйству оборудовать в кашаре механизированную подачу кормов – в самый степной район Дона, Ремонтненский. И как-то в свободное время я решил прогуляться один по степи. Помню зашёл так далеко, обернулся назад и увидел, что кашара осталась на горизонте в виде маленькой точки. Испугался. Потому что понял: ещё два-три километра пройду, потеряю ориентир. И заблужусь! В открытой степи!? Да!  Просто перестану понимать, в какую сторону идти! Впечатлился на всю жизнь! Оказывается, степь может быть такой же грандиозной, как и горы! И, может быть, даже более грандиозной! В горах всегда есть ориентиры. В чистой, бескрайней степи их нет. 
     Помню, остановился. Присел на корточки. Огляделся. И поразился ещё больше! 
     Степь была полна кипучей жизни! 
     Вот неподалёку по своим делам поползла гадюка, притом, не обращая на меня никакого внимания! Суслики выскочили из своих норок и бесстрашно уставились на меня, как на чудо. Повсюду сновали какие-то букашки-таракашки. Пока светло, где-то, в балках, наверное, прячутся зайцы, лисы, волки!..
     Подумал: надо быстрее сваливать отсюда! Стемнеет, потеряюсь! Могу тут до утра не дожить!.. 
     Теперь на Дону такого нет.  
     Позднее, журналистом, приехал в командировку, в тот же Ремонтненский район. По-прежнему, самый степной в области. Вспомнил свои юношеские впечатления. 
     Спросил сопровождающую меня секретаря райкома партии: осталось ли ещё в районе хоть одно девственное место? Где, чтобы куда не глянуть – до самого горизонта! – была бы видна только одна первозданная степь? Чтобы ни строений, ни столбов телеграфных, ни опор линий электропередач – ничего такого, напоминающего о цивилизации, не было бы до самого горизонта? Чтобы только одна степь с цветами и травами!?.. 
     И услышал печальное:
     –  Такого уже нет. Есть одно место подобное... Только смотреть надо в одну сторону, на юг.  Там чистая степь до горизонта. Правда, если развернёшься назад – увидишь столбы линий электропередач...
     Первозданных мест в донской степи уже не осталось. 
     В горах такие места есть!..
     В конце-концов, в противовес Борису Куликову, написал собственные стихи в которых отразил абсолютно противоположное отношение к горам:
       «Душа... 
       Летала на Кавказ 
       С восторгом! 
       Гор громады
       Ей был, как рай для глаз!
       Как высшая награда!..»
     Конечно идти через Клухор одному, страшновато. Мало ли что!.. Расстояния, высоты. Крутые подъёмы, спуски. Просто ногу подвернёшь – и всё! Кто поможет?..
     Ничего – подбадривал себя – буду предельно осторожным! Клухорский перевал – это чудо! Таинственное, заманчивое чудо!.. Отказаться от него? – Ни за что! Пройду! В любом случае!  
     Найду достойного попутчика – хорошо! Нет – двинусь один!.. 
     ...Увы! Попутчика я себе не нашёл!..

      «НЕ ХОДИТЕ ТУДА, ТАМ МЕДВЕДИ ЖИВУТ!..»

     ...Через два часа неспешного подъёма, серпантин закончился. Дорога выпрямилась, стала подниматься медленно, слегка извиваясь в густом хвойно-лиственном лесу. Из-за верхушек деревьев с левой стороны просматривались зубцы вершин сопровождающего хребта. С правой стороны, из-за деревьев, вдруг, неожиданно открылось большое, оригинальное и красивое – в виде пирамиды, многоэтажное здание из красного кирпича. 
     Какие-то «крутяки» явно строили себе санаторий или дом отдыха в закрытой зоне заповедника. Но, у «крутяков» что-то, видно, не сложилось. Санаторий был не достроен и, похоже, брошен и заказчиками, и строителями. 
     За помпезными руинами недостроенного здания стояло обычное строение барачного типа: с белыми стенами, покрытыми гашёной известью, шиферной крышей и невысокой каменной трубой над ней. 
     Шлагбаум через всю дорогу опять перекрыл мне путь. 
     Выскочила лохматая, белого цвета, огромных размеров кавказская овчарка. Остановилась за шлагбаумом, принялась на меня лаять. Посмотрел я на неё, подумал: сложновато было бы мне пройти этот кордон незамеченным!.. 
     Почти сразу вслед за собакой, вышла женщина, лет 35. Посмотрела на меня, спокойно стоящего с посохом в руке и с рюкзаком за спиной. 
     Поздоровалась. Спросила: 
     – Вы куда?
     – Сейчас на метеостанцию. 
     Показываю пропуск, подписанный директором заповедника. Поясняю.
     – Но, вообще-то, на ту сторону хребта. Через перевал...
     Женщина посмотрела пропуск, вернула мне. Сказала: 
     –  Сейчас там опасно! 
     – Понятно, – говорю без эмоций. – Но я журналист. У меня командировка. Это моя работа...
     В ответ она пожала плечами.
     Интересуюсь организацией кордонной жизни. Оказалось, на кордоне обитала целая семья: встретившая меня женщина, её муж и двое детишек. Вслед за мамой, они также выскочили из дома полюбопытствовать, кто это к ним пришёл. Старшая девочка лет девяти-десяти и мальчик, года на три-четыре младше.  
     В ответ на мои расспросы, дети принялись живо рассказывать, что не очень далеко от их дома, вот там, на высокой горе, на лесистом склоне, живёт семья медведей. Что иногда они выходят прямо на дорогу. Был даже случай, что один медведь задрал их корову на смерть! Корова паслась слишком далеко от дома и подошла близко к медвежьей берлоге. Дети с удовольствием показали мне сторону, где живут их опасные соседи и посоветовали мне туда не ходить. 
     Кроме коров на кордоне жили и паслись гуси и утки, но на них никто никогда не нападал. 
     Задача работников кордона была простой: не пропускать тех, кто случайно или из любопытства, сворачивал сюда на развилке перед Домбаем. Проезд и проход далее допускался только по спец. пропускам. Если пропуска нет – всех разворачивают обратно. В доме, на всякий случай, имелась телефонная связь. 

      «ЭТУ КИСКУ БЕРЕГИСЬ!..»

     Разговорились. 
     Я спросил про диких зверей. Бывали случаи нападения диких животных на человека?
     Женщина рассказала, что нападений медведей или волков на людей не было.  
     Правда, был один случай... У них жила женщина-ботаник из МГУ. Она как-то пошла собирать растения и семена для коллекции университета. Пошла наверх, по дороге. Идет, а за ней увязалась рысь. Видимо, рысь была голодная, старая. Охотиться на дикую живность уже не могла, не было сил, поэтому увязалась вслед за одинокой ботаничкой. Кто-то ехал с метеостанции и рассказал: «Слушайте, там женщина ваша поднимается на верх по дороге, а за ней рысь идёт. Прямо так целенаправленно!.. Может напасть на неё!». 
      Часа через три-четыре кто-то ещё проехал. Спросили. Но ответили: женщину видели, а рыси не было. Видимо, всё-таки побоялась нападать. 
     Мальчик объяснил мне четверостишием, как выглядит рысь. Чтобы я был в курсе и не попутал её случайно с домашней кошкой:

       «Если есть у кисочки
       На ушах две кисточки!
       Эту киску берегись,
       Потому что это – рысь!..»

     Я поинтересовался у женщины: что делать, если медведь всё же выйдет на дорогу? Женщина посоветовала, что поможет резкий крик или свист. Медведь может испугаться. Или приемник громко включить, если есть. Резких и громких звуков цивилизации медведи боятся. Но ни в коем случае не поворачиваться и не убегать! От медведя всё равно не убежишь – у него скорость большая. Догонит и разорвёт...

     ...Шлагбаум и охранники кордона остались позади. 
     Вступаю в настоящую, полностью закрытую для людей, «Зону абсолютного покоя». 
     Зону покоя для... диких зверей. 

     Асфальтированная дорога пошла вдоль реки. На некоторых участках она почти выпрямилась и была видна на сотню метров – и вперёд, и назад. На всякий случай, время от времени, я оглядывался... 
     Слева, из-за деревьев, чуть поодаль от дороги, по-прежнему просматривались зубцы скал сопровождающего хребта. Справа, через реку, над головой возвышались вершины в три с лишним километра высотой. Хребет с правой стороны, в одном месте, был как будто разрублен гигантским мечом. В «разрубленном» месте, между огромными вершинами, далеко на запад просматривалось ущелье реки Буульген. Название ущелья я определил по туристической карте с которой, время от времени сверялся. С двух сторон ущелье обрамлялось высокими, стройными елями. А в глубине его, в голубой дымке чётко просматривались сверкающие на солнце снеговые вершины. 
     Царили покой и торжественность. Лишь непрерывный говорливый рокот реки Буульген, запах хвои и свежий ветерок свидетельствовали: передо мной не цветная картинка из глянцевого журнала, а настоящий, живой уголок природы.  
     Чувствовалось: я попал в совершенно дикие, очень красивые и редко посещаемые людьми, места. 
     Раза два сходил с дороги в смешанный лес, где деревья стояли друг другу так плотно, что особенно углубляться в него не было ни возможности, ни желания. Ветки деревьев, к тому же, были усеяны тоненькой, густой живой «паутинкой» зелёного цвета. Местные жители называют это растение эталоном чистоты воздуха. Как оно на самом деле называется я, правда, тогда не знал. 
     Смотрел под ноги, выискивая на камнях любимую мной кислицу обыкновенную. Её не спутаешь с другой травой. На тоненькой ножке соединены три зелёных листика в виде сердечек. Туристы называют её «заячьей капустой» за приятный кисленький вкус и быстрое утоление голода... Нащипал побольше «капусты», с удовольствием её пожевал и «поскакал» дальше бодренький, как заяц.  

           КАК  Я  ВСТРЕТИЛ  «ОРНЕЛЛУ  МУТИ»

     Впереди мне предстояло ещё с десяток километров пути. 
     Поднимаюсь по дороге и очень сожалею, что Лили нет рядом. Не с кем обсудить окружающую красоту. Жаль –  она горы не любит. 
     С Лилией мы живём вместе четвёртый год. Поначалу я ещё пытался заинтересовать её походами в горы, раза два или три ходили вместе, но потом увидел: ей гораздо интереснее расслабляться на море. В каком-нибудь красивом, уютном уголке Крыма, Абхазии или в Батуми. И чтобы меньше перемещаться. Ну, в крайнем случае, от жилья до моря и обратно. 
     У меня всё наоборот. Отдыхаю в движении. Три, максимум пять дней на одном месте и уже скучно, хочется двигаться дальше, в новые места. 
     Когда я объявил, что собираюсь идти через Клухорский перевал, Лиля в ответ неодобрительно покрутила пальцем у виска... 
     Возможно, она права. 
     Но отказаться от своей мечты я не мог...

     ...А как здорово начинались наши отношения! Как романтично! 
     Никогда не думал, что встречу и влюблюсь в девушку, находясь в... городской больнице!
     Помню своё восхищение, когда впервые увидел её на утренней зарядке. 
     В больнице была обязательная процедура для всех «ходячих» и «не температурных» больных – лечебная гимнастика! 

     Каждое утро в холле второго этажа пациенты выстраивались в две-три шеренги, лицом к врачу-физруку, послушно выполняли её команды.
     Стоя в последнем ряду, я рассматривал присутствующих и невольно обратил внимание на новенькую.
     Худенькая, гибкая девчонка выполняла упражнения как образцовая пионерка или как молодая комсомолка, только что вступившая в передовой отряд строителей коммунизма – очень старательно, добросовестно, энергично!.. 
     Тоненькая фигура её так сексуально изгибалась, аппетитная попа так красиво двигалась, что оторвать взгляд холостому члену КПСС от «комсомолки» было трудновато...
     Девушка была одета в светло-голубой спортивный костюм. Приталенная, на молнии, верхняя часть с длинными рукавами плотно обтягивала фигуру. Нижняя часть трико – буквально прилипала к ногам и к попе, повторяя все изгибы. 
     «Комсомолка» стояла в первом ряду. Её женственная попа активно маячила передо мной. Поначалу у меня возникло подозрение, что она специально так заманчиво ею крутит и выставляется. Но присмотревшись, понял: нет! Наивная девчонка просто не понимает своей сексуальной привлекательности.
     Налюбовавшись «гимнасткой» со спины, я с любопытством подумал: «Интересно, а как она выглядит спереди?..».
     После окончания занятий, специально задерживаюсь, чтобы нагло посмотреть!..     
     «Гимнастка» повернулась ко мне лицом и... я поразился! Девочка оказалась удивительно похожей на известную итальянскую актрису Орнеллу Мути, которую я недавно видел в фильме «Укрощение строптивого». Ну, может, разве что, чуть поменьше её ростом и помоложе годами. Скользнув по ладной фигурке «Орнеллы», мой взгляд мгновенно прилип к большому, выпуклому холму между её ног. Располагался он высоко, гордо, с головокружительно-сладкой впадинкой посредине! Как магнит, притягивал глаза. 
     Но я их сразу же отвёл! 
     Испугался, что взгляд мой девчонка перехватит, смутится и презрительно решит, что я жуткий хам, маньяк и старый извращенец.
     С этого момента наслаждаться видами «комсомолки-Орнеллы» я старался незаметно.

      ДВА ВАЖНЫХ ПРАВИЛА

     К моменту встречи с Лилией, я находился в разводе больше двух лет. Своего шестилетнего сына, Алексея, очень любил, расставаться с ним не собирался. Но и жить с его мамой, по многим причинам, не хотел.
     С сыном и бывшей женой мы проживали в трёхэтажном доме дореволюционной постройки, на первом этаже, в коммуналке. В двух разных не смежных комнатах, с общим коридором и кухней на четыре семьи. Комнаты наши когда-то были совместными, но при разводе мы разделили их пополам, «по-братски». Сын, по своему желанию, жил то у мамы, то у меня.
      Конечно, жить на свете одному было скучно, но и жениться, лишь бы не считаться бобылём, я категорически не хотел. 
     Помнил наставление персидского поэта:

       «Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
       Два важных правила запомни для начала:
       Что лучше уж голодным быть, чем что попало есть
       И жить лучше одному, чем с кем попало!..» 

     После развода с первой женой я точно, до мельчайших деталей, знал: какая жена мне теперь нужна, какие особые качества и характеристики она должна иметь.   Однако, «единственная и неповторимая» не попадалась. От тоски спасала только увлекательная журналистская работа. Хотя, если честно, не всегда...

      «БЕЗ ВОПРОСОВ!»                                   

     В больнице я оказался не случайно. 
     После года напряжённой, без отпуска, работы, вдруг почувствовал себя «выжатым лимоном». 
     Работе я отдавался с увлечением, часто засиживался в кабинете допоздна, даже за полночь. Хотелось самому побыстрее освоиться на новом месте, зарекомендовать себя. И начальству доказать, что из «Комсомольца» в «Серп и Молот» меня забрали не зря. 
     Если к утру требовалось сдать срочный материал, не спал всю ночь, но утром материал сдавал. Невыполненным заданием никогда никого не подводил.
     В то же время, очень хотелось на новом месте написать собственный «бомбический» материал. Никем не задаваемый, но толковый, глубокий, выстраданный. Подобный тем, из-за которых на меня обратили внимание и перевели из молодёжной газеты во взрослую. Новый материал накапливался, но лежал без движения, что очень меня раздражало. Материал ждал «своего часа», а он всё не наступал. 
     Я злился, не знал, что делать. Где найти время? 
     Помог случай. 
     В первые дни апреля, видимо от усталости и недосыпа, у меня поднялась температура, я почувствовал себя приболевшим. 
     «А что, если лечь в больницу? – подумал. – Хорошо бы, недельки на две. Ещё лучше на три! Подлечиться. А заодно обдумать тему,  хотя бы начать!?..».
     Мой брат, Павел, работал водителем главврача в четвертой городской больнице. Я обратился к нему: 
     «Можешь попросить шефа, чтобы меня к вам положили?..» 
     Паша пообщался с главврачом, ответил:
     «Без вопросов!»
     В свою очередь главврач попросил меня: «Можешь помочь с отпечатыванием больничных бланков в вашей типографии? Я пытался оформить официальный заказ, но говорят: очередь на полгода, типография перегружена...».
     Отвечаю: проблем не будет – у меня хорошие отношения с главным инженером... 
     И вскоре оказываюсь в больничной палате на 8 человек. 
     В моём распоряжении койка у окна и тумбочка, в которой разместились мои блокноты и пачки листов с рабочими записями. 
     Стал принимать какие-то таблетки. Дня за два отдохнул, выспался. Затем приступил к активной творческой работе.

      ТЕРЗАНИЯ             

     А дня через три-четыре на утренней гимнастике увидел «комсомолку Орнеллу».
     Симпатичную! Но, увы, слишком молодую!..
     По моим прикидкам девчонке было лет 15-16... «Скорее всего школьница, – решил я. – В девятом или десятом классе». 
     Школьный возраст «Орнеллы» меня, неженатого, но уже и немолодого, как я сам считал, мужика, сильно расстроил. Прямо-таки до отчаяния!.. 
     Незаметно наблюдая за ней, я пытался найти для себя какое-то приемлемое логическое решение. Как-то успокоиться, отвлечься. Забыться в работе! Не думать. И вообще не смотреть на неё. 
     Усилием воли отводил глаза! Но они, без моего ведома, сами находили "Орнеллу" в разных местах и тайно ею любовались.

     Однако и творческая работа, ради которой я поселился в больнице, продвигалась. Мне почему-то хотелось незнакомку удивить ею. 
     «Гимнастка», вроде бы, неглупая, – прикидывал я. – Ведёт себя скромно, серьёзно. Должна бы заинтересоваться творчеством другого человека!..».
     «Ладно, – лукаво успокаивал себя. – Пусть, по молодости её лет, не стоит рассчитывать на что-то серьёзное, но, хотя бы, просто, хорошими друзьями мы можем стать?!.».
      Разные мысли и соображения роились у меня в голове, пока я твёрдо не решил: «Надо с нею познакомиться!». Только как?
     Милый подросток – обладательница головокружительных прелестей – ни на кого не обращала внимания, никем вокруг не интересовалась. Смотрит ли кто-нибудь на неё, нет – ей всё-равно. Общалась она только с подругой, девушкой её возраста. Ни на кого не глядела и никого не видела. 
     Одно из мест, где кроме утренней гимнастики я пересекался с ней, была ещё больничная столовая. Я всегда приходил чуть запаздывая. Сразу фиксировал, где девочка сидит, и усаживался за соседним столиком так, чтобы без труда, но тайно вести свои наблюдения. 
     Украдкой осматривал черты её лица. Восхищался внешностью, всё больше поражаясь сходству с Орнеллой Мути. Такая же круглая головка, аккуратно уложенные волосы. Хвостик на затылке или косичка сзади, ниже плеч. Маленький аккуратный носик. Ладная, миниатюрная фигурка.
     Ещё два или три дня я любовался «Орнеллой», вздыхал и сокрушался о том, что девочка слишком для меня молода, как вдруг однажды на безымянном пальце её заметил... обручальное кольцо!  
     Это был удар током!.. 
     Ничего себе, «школьница»!?.. 
     Сделав столь «шокирующее открытие» я, поначалу, даже не мог понять: радоваться мне или печалиться. Что это?! Как?! А, может, девчонка надела кольцо, чтобы просто отбить «приставучих» мужиков? 
     Хотя!.. Такими вещами, вроде, не шутят!.. 
     Стало быть, кто-то очень шустрый успел красавицу прибрать к рукам!  Рано замуж, ведь, по-другому не выходят? 
     Если так, то трудно сказать – радоваться мне или печалиться?
     Скорее печалиться! Девчонка уже не девочка! 
     А может, наоборот, надо радоваться? С ней, ведь теперь проще общаться будет... 

     ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕВУШКА!

     Да! Надо познакомиться! 
     Но как? 
     Девчонка ни на что не смотрит и никого вокруг не видит. Идёт по коридору — плечики расправлены, голову держит прямо, макушка — в верх, но глаза — в пол. На раздаче в столовой, выбирает блюда, глядит на блюда. Берёт тарелку, ложку или вилку, смотрит на тарелку, на ложку, на вилку. Садится за стол, смотрит на стол и стул. Общается с подругой — смотрит на подругу. И ни разу, никогда не кинет любопытный взгляд по сторонам. Для неё вокруг, словно, вообще, нет никого и ничего достойного внимания.
      Кстати, в отличие от подруги, которая всегда мельком осмотрит зал и одарит всех, хотя бы коротким взглядом.  

     На мне её глаза, вообще, никогда, ни единого разу, не останавливались! Даже случайно через меня не проскальзывали! Я был для неё таким же предметом как стол, стул или как стена прозрачная. Пустым местом, короче! Это меня угнетало.
     Как обратить её внимание на себя? 
     Думал долго. Придумал. 
     Здороваться! Надо с ней здороваться!
     И началось. 
     Впервые я поздоровался с нею в обед. В очереди на раздаче встал за нею и сразу:
     – Здравствуйте, девушка!..
     Кажется, она впервые меня увидела. 
     Подняла глаза, ответила:
      – Здравствуйте!
     Потом, чтобы ускорить процесс, стал здороваться с ней по нескольку раз в день. 
     Увижу: «Здравствуйте, девушка!» 
     Она это отметила. Улыбнулась в ответ: «Мы же здоровались!..».
     Я обрадовался! «Мы» — это уже прогресс!..

      Однажды утром, у меня от чего-то поднялась температура, я не смог прийти на гимнастику. И случилось чудо! Девушка вдруг сама пришла в нашу палату, чтобы померить мне температуру. 
     Позднее, в её дневнике я прочёл её собственное описание нашего знакомства.
      
     «СТРАННО! НО Я РАССКАЗАЛА ЕМУ ВСЁ!..»

     «В начале апреля солнышко несколько дней по-весеннему пригревало. Я поддалась соблазну и, в дорогу из дома в Ростов, оделась легко. В ожидании поезда сильно продрогла, да и в самой электричке было холодно. В итоге на следующий день «по скорой» попала в больницу. 
     Дня два чувствовала себя плохо. Всё навалилось одновременно: невезение в личной жизни, эта болезнь, и ещё одна главная неприятность ожидала меня впереди: сессия в институте, госэкзамены, распределение...     
     На третий день температура нормализовалась, утром я вышла на гимнастику. Там меня впервые увидел Никита. Своё же на него внимание я обратила несколько позднее. Вообще я никогда ни на кого не обращаю внимания, особенно на мужчин. А тут всё получилось как-то само собой. 
     Вдруг стала чувствовать на себе пристальный взгляд молодого, довольно симпатичного мужчины. Боковым зрением отмечала, что его взгляд буквально преследовал меня. Сначала я не придала этому значения. Но молодой человек продолжал смотреть на меня очень пристально. Я подумала: кто он такой? Какова его профессия? Почему он смотрит?.. Меня он заинтересовал.  Я стала сама за ним наблюдать, но так, чтобы он этого не видел.
     Потом мужчина ещё больше обратил моё внимание на себя. Неожиданно он стал со мной здороваться. Идёт навстречу, слегка поклонится, говорит: «Здравствуйте, девушка!» Сколько раз меня увидит, столько и здоровается.
     Мне это стало нравиться. Довольно оригинальное начало для знакомства.
     В больнице делать нечего, скучно. Книги, которые взяла с собой и книги соседей по палате прочла. От безделья, вместе с одной девушкой, кстати тоже студенткой нашего пединститута, только с биохимфака, мы вызвались помогать медсёстрам. Утром и вечером ходили по палатам, мерили всем больным температуру, а потом ещё и таблетки им раздавали.
     Я почему-то всегда старалась быстрее попасть в четырнадцатую палату, там находился предмет моего наблюдения. Уже тогда почувствовала, что нас тянет друг к другу.
     Однажды он не вышел на гимнастику и я пришла в его палату с термометром. 
     Мужчина ещё спал. Мне пришлось разбудить его. 
     Как он обрадовался, увидев меня!
     Проснулся, голову повернул, милые мне глаза, заспанные, моргают!.. Волосы всклокоченные. До его сознания не сразу дошло кто перед ним стоит и что хочет? 
     Потом понял, заулыбался, сунул градусник себе под мышку и предложил мне присесть к нему на кровать. Я отказалась, сочла, что в присутствии семи посторонних мужчин, этого делать нельзя. Хотя, если честно, мне очень хотелось сесть на его постель, погладить его по голове и сказать ему что-то очень хорошее. 
     В другой раз я вошла к нему в палату с таблетками, вижу мужчина что-то пишет. Я спросила: «А что вы пишите? Диссертацию?». Он ответил: «Да, что-то вроде того!..».
     После того, как Никита стал со мной здороваться, я сама стала за ним наблюдать, даже ночью. Корпус нашей больницы располагался в виде буквы «Г». Палата Никиты находилась там, где маленькая палочка от «Г». Моя же находилась, где у буквы была большая палочка. Мне всё было видно, что делалось в его палате. Я часами сидела на подоконнике и смотрела на Никиту. Он подолгу сидел и писал. Иногда поднимался, ходил по палате, очевидно обдумывая какую-то свою мысль. Часто подвязавшись спортивной кофтой, сидел у окна и писал. 
     Я думала: «Ну посмотри же на моё окно! Посмотри!».
     Но Никита был так увлечён своей работой, что никого и ничего не замечал. А мне так хотелось, чтобы он посмотрел на мои окна.
     Дамы в палате стали уже подсмеиваться надо мной. Одна так и сказала: «Ты, как Марья-царевна, уж не суженого ли выглядываешь?»
     Краска так и залила моё лицо. Хорошо, что было темно и никто ничего не видел.
     А потом ещё вот что случилось. Света попросила у Никиты книгу, заметив название: «О тебе и обо мне». Он отказал, объяснив, что книга нужна ему для работы. Светка сразу почувствовала, что мне Никита не откажет. И что только так она сможет её прочесть. Я пошла просить, и Никита действительно мне не отказал. Ему также хотелось, чтобы я посидела с ним, но я сразу ушла.
     Светка буквально ходила за мной по пятам. Ей, как мне кажется, было завидно и обидно, что такой парень обратил внимание не на неё, а на меня. Я даже злилась, что она ни на шаг от меня не отходит... 
     Наконец, однажды, Никита заговорил со мной. Это было в столовой.
     Мы со Светкой пришли обедать, стали в очередь. 
     Вдруг кто-то осторожно берёт меня за локоть сзади. Оборачиваюсь и вижу... Его.
     Он говорит: 
     –  Девушка, можно вас на минуту?
     –  Пожалуйста.
     Он:
     –  Мне хотелось бы с вами поговорить.
     Я: 
     –  О чём?
     Он: 
     –  Ну, тем для разговора много...
     –  Хорошо, – соглашаюсь я, – давайте поговорим...
     Мужчина предложил встретиться вечером, после «отбоя» в 11 часов, в коридоре. Так, чтобы никто из больных нам не мешал. 
     Я терялась в догадках, о чём мы будем говорить вечером?
     И вдруг после обеда и нашей договорённости, я увидела в окно, как он садится в машину и уезжает. От этого я неожиданно разревелась. Так как сочла, что всё! Он уехал. А я осталась. И наша встреча не состоится. Но, как потом выяснилось, он ездил на процедуры.    

     Вечером мы встретились. Познакомились друг с другом и проговорили почти до двух ночи. Этот разговор я никогда не забуду.
     Никита расспрашивал меня о моей жизни, учёбе, увлечениях, будущей профессии. О моих планах на будущее. О том, кто мой муж и есть ли у меня ребёнок? Есть ли у меня братья и сестры? Где я росла и где училась в школе? Кто мои родители?
     У него в блокноте были заранее составлены вопросы. Видно было, что он серьёзно подготовился к беседе. Обрадовался, когда узнал, что я специалист русского языка и литературы, будущий преподаватель этих предметов в школе: «Мы с тобой почти что коллеги!».
     Странно, но я рассказала Никите, тогда ещё совершенно незнакомому человеку, всё! Точнее, почти все подробности моей жизни. Даже не почувствовала стеснения.    
     Позже поняла почему. И Никита, и я – одинокие люди. Нам не с кем поделиться своими мыслями, чувствами. Некому было нас послушать. И вот, наконец, мы, встретившись, смогли излить друг другу свои души. 
     Я рассказала, что мне 21 год, чему он очень удивился: «думал, ты школьница»! Что я оканчиваю в этом году пединститут. Что замужем и в раннем браке несчастлива. Что муж сейчас в армии на срочной службе. Что у меня есть четырёхлетний сын, которого очень люблю. Рассказала, что собираюсь разводиться и исправить совершённую ошибку...
     Никита, в свою очередь, рассказал о себе. Что он работает корреспондентом промышленно-экономического отдела газеты «Серп и Молот», что является студентом-заочником факультета журналистики РГУ, что у него шестилетний сын, что с женой он развёлся более двух лет назад и с тех пор холост...»

         В ЦОКОЛЕ ЭТАЖА

     ...Как я возликовал, когда Лилия согласилась на предложение со мной поговорить! Сердце заколотилось как бешеное, кровь рванулась по жилам и весь организм перешёл в режим какого-то ожидания и тревоги, предчувствия резкого поворота судьбы, а возможно, и всей жизни.
     В поисках места, где мы могли бы уединиться и поговорить, обошёл все уголки старинного здания больницы. 
     И место нашёл... в цокольном этаже. Спустился вниз по лестнице и увидел довольно просторное помещение. Там стояло какое-то медицинское оборудование, аппараты, бутылки, ящики, аккуратно сложенные коробки.
     Мне понравилось, что в подвале было светло, тихо и чисто. Обрадовался, увидев лавочку со спинкой, на которой можно было спокойно сидеть и беседовать. А главное, было совершенно ясно: вечером, тем более ночью, никто сюда не заглянет и не помешает... Здорово! Лучшего места не пожелать! 
     К беседе подготовился профессионально.
     В своём дневнике Лилия это оценила.

      «ЗАСНУЛА ТОЛЬКО ПОД УТРО»

     «...Мне было очень приятно сидеть рядом с Никитой, слушать, чувствовать его энергию, интеллект, силу мужскую. Мы сидели на скамье рядом, близко друг к другу, но не прикасаясь. Говорили тихо. И мне не хотелось никуда уходить.
     Я видела: человеку очень хочется поделиться своими мыслями. Я с удовольствием слушала, вникала, и словно переместилась в другой мир!
     Как увлечённо говорил Никита! Как интересно! Я даже рот открыла от изумления, боясь пропустить хоть слово. Раньше мне никогда не встречались такие люди!
     А Никита говорил и говорил. Его и мои глаза разгорались. Мои от любопытства и интереса. Его от желания высказаться и поделиться своими открытиями. 
     На мой вопрос, о теме его работы, он заговорил о происхождении жизни на Земле, о её развитии от клетки до человека. О том, как люди в будущем смогут существовать незащищёнными в открытом космосе и что для этого надо.
     Ещё мы говорили о том, что такое настоящая любовь. 
     Никита сказал, что существуют тысячи определений этого чувства, но ни одно не объясняет его сущность и значение.      
     Но что ему удалось, наконец, открыть закон настоящий любви. Меня это сильно заинтересовало. И я впервые услышала, что такое настоящая любовь.
     Никита объяснил, что, на самом деле, любовь – это уникальное чувство, обеспечивающее синергию. 
     Одно дело, когда муж и жена просто сожительствуют в зарегистрированном браке, то есть живут вместе, спят под одной крышей на законном основании и ведут своё хозяйство. При этом каждый из супругов занимается собственным делом, утром расстаются, каждый уходит на свою работу, вечером встречаются и кроме общей кровати, дома, ну, и ещё совместных детей и совместных выходных, души их мало что объединяет. И совсем другое, когда жену и мужа объединяет синергическая любовь. 
     То есть сотворчество и соратничество.
     Чувство настоящей, синергической любви не просто объединяет два человека. В отличие от простого сожительства, такое чувство не удваивает, а многократно умножает способности и таланты каждого. Позволяет двоим добиться невероятных целей, достигнуть таких вершин и создать такие произведения, каких никогда и никто из них не смог бы создать, сотворить или достигнуть по одиночке или даже в простом сожительстве, хотя бы, и официально зарегистрированном. 
     Никита пояснил, что математически синергию можно представить следующим образом. В обычной математике действует прибавление:  1 + 1 = 2. В синергии действует слияние: 1 + 1 = 11. В простой математике 5 + 1 = 6. В синергии 51. 
    «Полноценной в России считалась семья, если насчитывала не менее семи человек, – объяснял Никита. – Муж, жена и пятеро детей. Она так и называлась: «СЕМЬ Я».
    Когда семью объединяла настоящая, сотворческая, соратническая любовь, то суммарная мощь её увеличивалась не в семь раз, как в простом сожительстве, в результате простого арифметического сложения сил и способностей: 1+1+1+1+1+1+1=7, а, в результате синергического слияния, как минимум, в миллион сто одиннадцать тысяч сто одиннадцать раз – 1 111 111 (!)
     Как минимум! Потому что итоговый результат деятельности семьи, живущей в синергической любви, зависит ещё и от личной талантливости каждого члена семьи, и может быть увеличен во много миллионов раз. Примеры? Пожалуйста! Жени и Карл Маркс, Елена и Николай Рерихи, Анна и Фёдор Достоевские, Александра Пахмутова и Николай Добронравов, Наталья и Александр Соженицины, Таисия и Иван Ефремовы – да много имён и фамилий можно ещё назвать – на всю страну, на весь мир известных!..
     Именно синергические отношения в древности (слияние культур, талантов и способностей разных народов, бережное их развитие и взаимообогащение в едином организме) позволили русским людям, при сравнительно небольшой общей численности населения, обрести на Земле огромные территориальные пространства!  
     Настоящая любовь – это слияние душ, сотворческие, соратнические отношения, имеющие в итоге синергический результат! Все остальные объяснения любви, на мой взгляд, пустые словословия...».

     Я слушала, мои глаза горели, голова трещала от огромного потока информации. И где-то далеко в мозгу вдруг мелькнула мысль: а ведь я, кажется, люблю этого  человека! Наверное, и Никита думал также. Люблю за то, что он есть. За то, что, наконец, увидела родственную душу. Встретила человека о котором мечтала.
     И как же красив был Никита во время нашего разговора! Чёрные густые волосы! Я даже перестала видеть седины – они исчезли. Тёмно-карие сияющие глаза. Упрямый лоб. Пылающие огнём губы. Лицо бледно-матовое, очевидно от напряжения. Мне казалось, что передо мной мальчишка, которому лет 20. Хотя он был старше меня почти на 15 лет.
     К концу разговора я поняла, что и дня не смогу прожить без этого человека. Мы были тесно связаны этим разговором. Он сблизил нас, соединил в одно целое.
     Около двух часов ночи мы поднялись со скамьи и стали медленно подниматься на второй этаж к нашим палатам.
     Перед лестницей на второй этаж остановились. И тут Никита буквально сделал мне предложение: «Ты собиралась разводиться со своим мужем – разводись!  И выходи за меня...».
     Я ответила серьёзно, что мне нужно время. Что сразу ничего сказать не могу. Хотя уже знала, что скажу «да». Я была очень рада, что Никита сделал мне предложение. Мне тут же хотелось ответить: «да»! Обнять, поцеловать, прижаться к нему! Но я побоялась, что он воспримет это иначе.
     Поднимаясь по лестнице, я оступилась. Никита поддержал меня, обнял за талию и нежно поцеловал в щеку. Боже! Как мне хотелось прижаться к этому, вдруг ставшему мне родным и близким, человеку! Но я опять сдержалась и сказала: «Не надо. Это лишнее сейчас!..».
     Мы договорились, что встретимся в следующий вечер и ещё поговорим...
     Всю ночь я не спала, думала о случившемся.
     Заснула только под утро. 
     Мне снился фантастически прекрасный сон. О том, как мы парим с Никитой взявшись за руки в пространстве. Вокруг нас звёзды и голубое сияние...

     Через два дня меня выписывали из больницы. В последний день в столовой за завтраком мы открыто сели с Никитой за один столик. Дамы из моей палаты с любопытством посматривали на нас. Наконец-то они меня «разоблачили»!  Мне даже стало смешно. Я обратила внимание Никиты на дамское любопытство.
     Никита попросил разрешения проводить меня из больницы до квартиры в Ростове, я не возражала. Потом я пошла собираться. Попрощалась с соседками по палате, с врачами, взяла сумку и вышла из больницы. Никита ждал меня внизу у входа, взял мою сумку и мы медленно пошли по улице. Никита спросил, тороплюсь ли я? Я ответила, что через два часа у меня поезд, еду домой, в посёлок Горный. 
     Но, конечно, я никуда не поехала. Просто переобулась и мы с Никитой отправились на левый берег Дона. Взявшись за руки, гуляли там, зашли в кафе, посидели. Вернулись около 10 вечера на квартиру, где я жила с подругой, тоже студенткой. Перед расставанием Никита нежно меня обнял и мы поцеловались... Никита дал мне свой номер телефона и я уехала только на другой день.
     Дома я не находила себе места. Меня ничто не радовало, было очень тоскливо и грустно. Хотелось быстрее в Ростов, быстрее к Никите.
     Я считала каждую минуту и рано утром уехала. Сразу, по прибытию на квартиру, привела себя в порядок и позвонила Никите.
     Он обрадовался и предложил все три дня майских праздников провести вместе. Его брат, Павел, уехал к родным, в Семикаракоры, и оставил свою квартиру на три дня в наше полное распоряжение. Я согласилась.
     Три дня мы не выходили на улицу. 
     Я никогда не была так счастлива! Это были самые незабываемые дни и самые волшебные ночи в моей жизни!..    

      ОЖИВШАЯ  ФОТОГРАФИЯ
  
     Десять километров по ровной асфальтовой дороге, в окружении деревьев и гор, и в приятных воспоминаниях, были пройдены незаметно. Ноги радовались тому, что обуты были в тонкие носки и босоножки. Ботинки на толстой подошве, тёплые носки и куртка цвета хаки лежали в рюкзаке – они для высокогорья. 
     Ни звери, ни люди, ни машины не встретились, а красота сопровождала с возрастающей степенью. 
     Наконец, корабельные сосны и пихты, а также вершины скал по бокам раздвинулись и взгляду открылась грандиозная панорама! 
     Ровная, с полкилометра шириной и удлинённая на полтора-два километра, горная долина была обрамлена с двух сторон высокими хребтами. Южную сторону её закрывала исполинская стена Главного Кавказского хребта – величественная горная цепь с двумя острыми, доминирующими вершинами. На карте они были обозначены как Чотча  (3637) и Хакель (3645). 
     Завораживающая своей красотой снеговая стена из громадных вершин, которую мне предстояло пройти, заставила меня не только изумиться, но и... обомлеть! В этом месте я никогда не был, но увиденная панорама неожиданно оказалась мне до боли знакомой!..
     У меня в редакции, на моём рабочем столе, почти два года лежит большая и толстая амбарная телефонная книга. Я сам вырезал в ней все буквы алфавита, чтобы легче было находить нужные фамилии и телефоны. Обложку украсил цветной фотографией из глянцевой вкладки журнала «Огонёк». 
     На переднем плане роскошной фотографии, сделанной с возвышения, было изображено горное озеро. Рядом пролегала асфальтовая дорога. На фоне озера, на заднем плане, возвышалась гигантская стена снеговых вершин, в сторону которой мимо озера проезжала грузовая машина. 
     Фотография была сверх восхитительной. Но под ней стояла только фамилия автора. Ни места съёмки, ни района, ни названия горной цепи не указывались.  Каждый день приходил я на работу, любовался гениальной фоткой и мечтал увидеть изображённую красоту. Я спрашивал всех любителей гор, приходивших ко мне в редакцию: знает ли кто это место?, где оно находится? Но никто не знал.  В конце-концов я решил, что фото было сделано где-то далёко. Скорее всего, на Памире. Поскольку столь грандиозных и восхитительных мест на Кавказе, очевидно, нет.
     И вдруг, поднявшись в долину, я обомлел! 
     О-о! Да это же картинка с моей телефонной книги!!
     Вот, оказывается, где находится поразившая меня красота! 
     И вот почему раньше никто не видел и не слышал о ней! 
     Долина была спрятана за кордонами, в Зоне абсолютного покоя. Любоваться ею могли только дикие звери... Ну и ещё узкий круг людей.
     Дух захватывал! Нигде ничего подобного я раньше не видел! 
     Подхожу к самому озеру. На своей карте прочёл его название – Туманлыкёль. 
     Останавливаюсь как зачарованный! На фоне Главного Кавказского хребта озеро, мимо которого действительно проходила та самая асфальтовая дорога, смотрелось чудом!.  
     Читаю табличку на берегу: «Остановка не более 20 минут». 
     «Ну это для автобусных туристов, чтобы не задерживались тут, – подумал. –  А у меня разрешение на пеший проход, мне можно немного погулять!.. ».
     Я решил подняться на то место, с которого был сделан так поразивший меня снимок. Обогнул озеро с северной стороны и стал карабкаться по еле заметной тропке, петлявшей меж камней по склону горы, вверх. 
     Останавливался. Поворачивался назад, любуясь снеговой стеной грандиозного хребта. И опять поднимался по тропке. 
     Обогнул несколько больших камней и вдруг... чуть не наступил на... змею. Она была необычного, нежного, ярко зелёного цвета. Голова, как наконечник стрелы, тёмные шашечки по всей длине тела. Змея лежала у большого камня, около плоской стены и явно грелась на солнышке. 
     От неожиданности я испугался. Замер. Рука с посохом инстинктивно дёрнулась, чтобы поднять его и немедленно прикончить ядовитую опасность.
     Но сам не отрываясь смотрю на змею, не упускаю из виду. И вдруг отчётливо замечаю в её глазах... смертельный страх! Жуткий испуг! Никогда не думал и никогда бы не поверил, что могу увидеть страх в глазах змеи! 
     Огромные зрачки зелёной красавицы были распахнуты донельзя и, казалось, застыли в ужасе. Голова приподнята. Змея смотрела на меня так, будто увидела... собственную свою смерть, внезапно перед ней появившуюся!  
     Меня это удивило, обидело и... расстроило. Кошмар! Никогда не думал, что я могу выглядеть... смертью в глазах другого живого существа... 
     Страх явно парализовал «кавказскую горянку». О нападении на меня не было даже намёка. Но и уползти зелёная обитательница райских мест никуда не могла: путь к отступлению ей перекрывал плоский камень. В её глазах чётко читалось: «Всё! Сейчас меня убьют!..»
     Мне стало стыдно. И так жалко животное: «Да, ну!.. Я что тебе убийца что ли!? Боже упаси! Тут твоя территория! Ты тут живёшь. Ты хозяйка! А я гость! – спокойно, в голос объясняю зеленокожей свою позицию. – Ни за что не трону тебя, красавица! Извини, пожалуйста! Давай, ползи спокойно!».
     Я намеренно не шевелился. Потом отступил на шаг назад: «Ползи! Ползи! Не бойся ты меня!», – говорю ей ласково. Через какое-то время змея поняла, что нападать на неё я не собираюсь. Стала потихоньку поворачивать стреловидную головку, искать место своего отступления, нашла какую-то расщелину около камня и уползла. 
     Я остался чрезвычайно довольным и собой, и неожиданной встречей с местной жительницей. Зеленокожая показалась мне действительно красавицей! Вспоминая о ней позднее, я сожалел лишь о том, что напрочь забыл тогда про свой фотоаппарат...

     Нафоткавшись около озера, возвращаюсь на дорогу и продолжаю движение в сторону снеговой стены. Через  200 метров начинался довольно крутой подъём, а по сторонам дороги опять пошли гигантские корабельные сосны и пихты.
     Поднимаюсь под сенью высоких хвойных богатырей и вдруг вижу неожиданную картинку – навстречу мне, равномерным спортивным бегом, приближался молодой мужчина. Моих лет, может немного старше, невысокого роста, в чёрном спортивном трико и майке. 
     Я поднимался наверх, он бежал вниз. 
     Поравнялись. 
     Мужчина остановился,  спрашивает: 
     –  Ты куда? 
     –  На метеостанцию. 
     –  Ладно, поднимайся! Там тебя встретят!  Я пока сбегаю вниз, к озеру.

     Позднее мы познакомились. «Спортсмена» звали Василий Амосов. В горах он оказался по рекомендации медиков. 
     Заболел туберкулезом в закрытой форме, операцию делать отказался, ему и посоветовали: «Устраивайся работать на метеостанцию «Клухорский перевал». Поживёшь там года два-три. Это может тебя спасти. Там целебный хвойный лес, чистый высокогорный воздух, насыщенный ароматом хвои, он уничтожает бациллы, туберкулезные палочки могут погибнуть...».
     Василий прожил на метеостанции около года. В тёплое время каждое утро бегал по хвойному лесу – к озеру и обратно... 

     ...Продолжаю свой путь. Высота сравнительно небольшая – около двух километров над уровнем моря. Однако, разряжённый воздух, подъём, плюс дневной переход без отдыха давали о себе знать. Шёл медленно, но дышать было затруднительно; время от времени останавливался, отдыхал.
     До метеостанции оставалось с полкилометра, не больше. И тут вижу: Василий успел не только сбегать к озеру, но и догнать меня, возвращаясь назад.
     Обгоняя, он крикнул на ходу: «Иди! Мы там тебя встретим!..». 
     Позже он писал мне, что спустя два года работы на метеостанции врачи опять его обследовали и туберкулеза не нашли. Хвойный лес, высота и горный воздух своё дело сделали.

     «ДЕРЖИ  МАРКУ!»
            
     К себе в комнату привести Лилию я не мог. 
     Рядом, через стенку проживала бывшая жена с моим сыном. Плюс две семьи соседей. Общая кухня, ванна, туалет... Ненужные разговоры, возможные претензии... Девчонке было бы неловко в чужой коммуналке.
     Мы с удовольствием и без проблем, провели три дня майских праздников на квартире у моего брата. Три дня практически не выходили из неё. Да и с постели поднимались только, чтобы поесть и подкрепить свои силы для продолжения друг с другом активного знакомства.
     Кажется, никогда в жизни я не испытывал подобного наслаждения. Да и Лилия, похоже, чувствовала себя счастливой, что меня особенно радовало!.. 
     Три дня молниеносно пролетели. 
     Мы покинули свой приют счастливыми, вышли на улицу и попали... в новый мир. 
     В конце апреля, направляясь к месту нашего уединения, я обратил внимание, что деревья вдоль тротуара были ещё голыми. Почки только-только набухали. Когда, на четвёртый день, мы возвращались назад, деревья были уже в нежном, ярко-зелёном убранстве...
     За три дня близкого знакомства мы с Лилией окончательно решили жить вместе.  
     Не откладывая дело в долгий ящик, Лилия написала мужу в армию письмо, в котором известила его о разводе.   
     Причину в письме объяснила кратко: встретила мужчину, которого полюбила, находится с ним в близких отношениях. Она и её любимый твёрдо решили зарегистрировать свой брак.
     После близости друг с другом нам не хотелось расставаться даже на короткой срок. Спасали командировки, в которые я с удовольствием отправлялся и брал с собой Лилию. Представлял её всем, как молодую журналистку-практикантку. Она, в свою очередь, с удовольствием посещала со мной заводы, фабрики, сельхозпредприятия, помогала собирать материал. Роль практикантки даже приглянулась ей. В гостиницах нас размещали в разных номерах, но ночью я тайно проникал в её номер и спали мы всегда вместе...
     Квартирный вопрос, конечно, надо было решать. Жить в коммунальной однушке до регистрации нашего брака было нельзя. Обсуждали возможность снятия квартиры на двоих, но отложили эти отвлекающие хлопоты до сдачи Лилией госэкзаменов и окончания учёбы в институте. 
     Правда, я заметил: Лилия вдруг, очень не вовремя, стала терять интерес к учёбе. Даже предложила взять себе академический отпуск на год. Спокойно решить все наши вопросы, потом подготовиться, на следующий год сдать экзамены и окончить институт. 
     Я категорически возражал: зачем терять год, если можно и нужно завершить учёбу теперь.
     Встречались мы почти каждый день, хотя жили порознь. В свободное время Лилия часто приходила ко мне в редакцию. Однажды, улучив момент, когда в кабинете никого не было, мы нежно обняли друг друга и слились в поцелуе. 
     В этот момент открылась дверь и в кабинет к нам вошёл заместитель главного редактора газеты, Виталий Аксёнов.  
     Картина наших страстных поцелуев, как и сама милая девушка, с которой я целовался, видимо, ему понравились. Он улыбнулся, сказал:
     –  Ладно! Освободишься, зайдёшь ко мне!..
     Наверное, наши объятия и сама Лилия так впечатлили зама, что когда, минут через пятнадцать я зашёл к нему в кабинет, он забыл про все свои деловые вопросы.
     Стал детально расспрашивать меня о Лилии: кто она?, откуда?, где учится?, по какой специальности? Из какой семьи? Кто её родители? 
     Я рассказал всё что знал. Добавил, что дедушка у Лилии известный человек в Горном районе, Герой Социалистического труда. 
     –  Как фамилия твоей девушки?, – спросил зам.
     –  Цветова… 
     –  Да! Знаю такого!, – подтвердил зам. 
     И добавил напутствие:
     –  Смотри! Ты не просто свободный... холостой мужчина! Ты корреспондент главной газеты области! Держи марку! Абы с кем не связывайся! Выясни всё и разузнай о девчонке все подробности!.. 
     Потом улыбнулся.
     –  Ладно! Давай!..
     О том, что Лилия была ещё замужем, я, естественно, промолчал...

     НЕОЖИДАННАЯ  РАЗЛУКА
      
     Через какое-то время я стал замечать, что Лилия загрустила. 
     С каждым днём она относилась ко мне со всё большей нежностью, любовью, кажется, чуть ли не боготворила меня, в тоже время в глазах её всё чаще стала появляться совершенно непонятная мне тоска и... раздумье. Как будто хотела что-то рассказать, в чём-то признаться, но не решалась.  
     Сам я старался не лесть ей в душу, не расспрашивать её ни о прошлом, ни о жизни с мужем. Зачем расстраивать? Вполне возможно, считал я, это не очень приятные для неё воспоминания.   
     Конечно, любопытство разбирало. Очень хотелось узнать: как они познакомились с мужем? За что полюбила его и почему разлюбила? Но я отодвигал прочь досужие мысли. 
     «Не гони коней! – сдерживал я себя. – Жди! Придёт время, сама всё расскажет». 
     Однажды, как бы между прочим, Лиля обмолвилась, что ей надо уединиться. Надо готовиться к сессии... И вообще, надо всё ещё раз обдумать... 
     И вдруг, неожиданно, уехала домой. Как-то странно, молча, не предупредив. 
     Я скучал. Мучился. Грудь колотил жуткий страх: «Случилось что-то серьёзное? А вдруг Лилия изменила своё решение и у нас всё поломается?.. Она даже не звонила...».
     Были моменты, когда мне хотелось сорваться и мчаться за ней в Горный. Выяснять причины... Но я останавливал себя. 
     А вдруг там другое? Вдруг девчонка хочет просто побыть одной? Или с сыном? Самой всё обдумать. Поставить в известность родителей, переговорить с ними, обсудить?..  
     Хорошо, если так! Предупредила бы тогда!.. Нет! Там какие-то другие, более серьёзные причины. Расстаться?.. Не хочу! Такая девушка! И расставаться..
     Было тоскливо.
     Но естественному процессу я решил не мешать. 

     ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК

     Через неделю или чуть больше, после нашей с Лилией неожиданной разлуки, в редакцию, в мой отдел, около часа дня, зашёл парень. 
     Спросил: 
     –  Можно Сарычева? 
     –  Это я.
     –  Я, Артём, муж Лили... Сейчас в армии служу... Мне дали краткосрочный отпуск, чтобы решить семейные проблемы. Мы можем поговорить?
     Артём выглядел, примерно как и на фотографии, которую мне показывала Лилия. Обычный деревенский парень, невысокого роста, в серой одежде, коротко, по армейски, подстриженный... Ничем особо непримечательный, чуть-чуть волнующийся.
     –  Конечно, можем, – отвечаю с готовностью и уважением. – Только я занят сейчас. Давай после работы?
     К концу дня Артём подошёл, как мы и договорились, ко входу в здание редакции. Я выглянул на улицу через открытое окно, увидел его, ожидающего меня внизу.
     Собрался уже уходить с работы, закрыл входную дверь кабинета, вставил ключ, чтобы запереть. И услышал звонок моего телефона.
     – Ладно, всё. Завтра! Рабочий день закончился! – ответил я своему телефону, продолжая запирать дверь.
     Но телефон звонил настойчиво! Я направился было к лифту, но подумал: «Кто там ещё может быть? Не буду возвращаться!.. Нет! Ладно! Вернусь!..
     Опять вставил ключ в замок, открыл дверь. Возвращаюсь к своему столу. Снимаю трубку:
     –  Алло!
     Женский голос:
     –  Никита, это ты?
     –  Да. А это кто? Лиля, это ты?!
     –  Да. Никит, я приехала!.. 
     –  Когда?
     –  Сегодня. Два часа назад. Я хочу к тебе прийти. Мы можем встретиться?.. Ты меня прости, Никита, что я уехала, не предупредив. Но я всё поняла... Я не выдержала. Я не могу без тебя и минуты!.. Мы можем встретиться?..
     –  Конечно, Лиличка!! Какая ты молодец, что позвонила! Я собирался уходить, но вернулся на звонок. Как чувствовал!.. Ты сейчас где?
     –  На углу Энгельса и Будённовского.   
     – Давай ко мне в редакцию! Я буду тебя в кабинете ждать!.. Придёшь, сразу поднимайся!.. Ой, Лиля, какая ты молодец! Так соскучился по тебе!..
     С открытого окна четвёртого этажа здания «Серпа и Молота», где был мой рабочий кабинет, проспект Будённовский хорошо просматривался – и в одну, и в другую сторону. Артём, в ожидании меня, стоял внизу у подъезда. Вдали показалась и Лилия! Я увидел её ещё на подходе. 
     Она летела, как на крыльях. Кажется, не чувствовала под собой земли, едва её касалась. Я видел: всё существо её было одержимо одним порывом – быстрее ко мне!
     Но испугался! Вдруг она сейчас остановится? 
     Вдруг растеряется, увидев мужа?   
     Вдруг Артём перехватит её и задержит?
     Может быть мне выскочить? Стать рядом? Приободрить её?
     Нет, нельзя! Не имею права! Он муж. Он имеет больше прав на неё! Пусть встречает её первым. Если она, увидев его, остановится, заколеблется – всё-таки он муж... – я сразу почувствую её нерешительность. Её отношение к нему и ко мне. Хотя!.. Но, посмотрим!.. 
     Лилия приблизилась ко входу в здание редакции. Артём уже замечает её, улыбается. Радуясь, делает шаг на встречу. 
     И вдруг, увидев его, Лилия останавливается как вкопанная. От неожиданности теряется.
     Но только мгновение длится её растерянность. Пол-мгновения. Или даже четверть. 
     В следующую секунду Лилия шагнула на гранитную ступеньку входа в здание...
     Она всё поняла! И уже не колебалась! 
     Я отметил это с радостью – ни секунды! Ни доли секунды!
     Артём придвинулся к ней на два-три шага. Попытался схватить её за руку, желая остановить, обратить на себя внимание. Что-то сказать... поговорить!..  
     Ещё бы секунда!.. Схвати он свою жену покрепче, прояви малейшее насилие, задержи силой – я не выдержал бы! Вихрем вылетел бы из редакции.
     Но во всём облике Лилии была неколебимая решительность. 
     Она с неистовостью отшатнулась от мужа. Сделала освобождающее движение-рывок рукой, отпрыгнула на шаг в сторону.  И стремительно, не останавливаясь, поднялась по гранитным ступенькам, открыла дверь в здание издательства, вошла.
     Артём был ошеломлён решимостью жены. Он не ожидал такой встречи – словно это была не жена, а совсем чужой человек – у него не хватило духу противостоять ей.
     Вся картина пронеслась на моих глазах за пять-шесть секунд. Но сколько было в них значения! И как запомнились мне! Как сильно врезались в память! 
     Через минуту-другую звякнул на этаже старый лифт. Лилия влетела в кабинет и сразу – с порога бросилась ко мне. Обхватила за шею, прижалась как листок, обхватила губами мои губы. Далее началась та упоительная и долгая минута, которую помню до сих пор...
     Впрочем, была ли это минута, или это было десять минут – не знаю. Во всяком случае мы вдоволь нацеловались, намиловались, щедро наградив друг друга за все переживания и за долгую, почти полутора недельную разлуку.
     Вышли из редакции счастливые, влюблённые, бесконечно радующиеся друг другу.
     «Никита, там Артём пришёл!», – шепнула она мне перед этим, как о второстепенной, не очень приятной, но, в общем-то, пустяковой помехе, которая ничуть не помешает нам ни любить, ни радоваться.
     Нам и в правду хотелось уединиться, остаться вдвоём, глядеть только друг на друга. Наслаждаться, и никого постороннего не видеть!
     Но что делать! Придётся! 
     Мы вышли счастливые. 
     Лилия словно прилипла ко мне и ухватилась за мою руку так крепко, словно боялась, что вот сейчас я выйду и скажу:
     –  Привет, Артём! Это твоя жена?
     –  Да!
     –  Ну, отлично. Забирай её!..
     Конечно, Лилия знала, что эти мысли – глупость. Никому я её не отдам, а всё-таки боялась, прижималась ко мне всем своим худеньким телом и руку мою ни за что не отпускала.
     Артём присоединился к нам. Мы направились втроём в сторону улицы Энгельса.
     Лилия обеими руками держалась за мою левую руку. Артём шёл справа. Он улыбался. Но улыбка у него была бледной, жалкой, слегка презрительной и обиженной.
     Кажется одного взгляда на нашу пару было достаточно, чтобы понять – пара неразлучна. Вклиниться в неё, раздвинуть в стороны, невозможно. И паре этой нет дела ни до него, ни до кого другого.
     «Ты знаешь, Никита, – говорил Артём много позже. – Когда мне в армию пришло письмо от Лили с просьбой о разводе, я не поверил в её любовь. В любовь 21-летней девчонки к 35-летнему мужику! – Но вот когда я взглянул на вас двоих, около редакции, то всё увидел. У вас были такие счастливые глаза, лица! Вы были такими влюблёнными! Такими обожающими друг друга! Я сразу понял: мне тут делать нечего. Я никогда не смогу вам помешать». 
     Мы прошли по Будённовскому до магазина «Книги». Я объяснил Артёму, что тоже очень люблю Лилию. О её отношении ко мне, пусть говорит она сама.
     Лилия, не отрывая своих рук от моей, и, буквально прильнув ко мне всем телом, повторила всё то, что написала Артёму в письме: «Я люблю Никиту и ты мне, пожалуйста, не мешай. Не дашь мне развод сразу, мы всё-равно разведёмся. Через суд. Захар будет жить с нами, о нём можешь не беспокоиться. Так что я прошу дать развод без проволочек».
     Спросил у меня:
     –  Можно мы с Лилей на минуту отойдём? Я спросить у неё наедине хочу?
     –  Конечно, – сказал я, – спроси.
     Лилия мгновенно возразила.
     –  Не хочу я! О чём мы будем говорить наедине? У меня нет от Никиты тайн никаких! Спрашивай при нём, что хочешь. Я отвечу тоже, что сказала!..
     Мы попрощались. 
     Парень развернулся, пошёл в другую сторону. Я посмотрел на удаляющегося Артёма, потом на Лилию.
     Не знаю, какие мысли и чувства были у неё о бывшем муже, но мне было его жалко. Я как-то почувствовал его боль. Подумал: «Как должно быть тяжело терять любимого человека!».
     Однако тут же возразил: «Не надо было жениться до армии! Все знают: до армейские браки всегда, ну почти всегда, распадаются. Редкие девушки дожидаются возвращения парня. Да и парни не всегда возвращаются к ним. У меня, например, даже мыслей жениться до армии не было!..». 
     – Кстати, в Древней Греции, – добавила Лилия, – мужчинам разрешали жениться только после 30 лет. До 30 парни считались слишком юными для создания семьи. Нам на лекции об этом рассказывали...
     Про Артёма мы забыли почти сразу, как только он скрылся из виду. 
     Обняли друг друга и пошли дальше.
     
     В  МАЛЕНЬКОЙ  КРЕПОСТИ
               
     Семнадцати километровый путь по Зоне абсолютного покоя, наконец, завершился. Я подошёл к метеостанции. 
     Асфальт закончился. Дальше был поворот, небольшая долинка, заваленная огромными валунами и обломками скал и за ней начинался очень крутой подъём по гигантской наклонной стене на перевал, в некоторых местах почти вертикальный!.. Начиналась собственно перевальная часть Военно-Сухумской дороги. Подъём на знаменитое, высокогорное Клухорское озеро.  

     Метеостанция разместилась чуть ниже дороги, справа, на довольно просторной территории. 
     Каменный, приземистый, с толстыми стенами, с двумя маленькими окнами и с контрфорсами, домик был похож на небольшую крепость, побеленную гашёной известью. Над домиком развевались антенны радиомачты. На просторной площадке перед домом, на некотором возвышении, стояли хитроумные метеоприборы.
     С востока метеостанцию закрывали последние участки хвойного леса, через 200-300 метров выше уже начинались голые камни и скалы. 
     Как известно, Большой Кавказ протянулся почти на тысячу двести километров. С северо-запада на юго-восток, от Чёрного моря до Каспийского. Составляют его пять параллельно идущих в длину хребтов, разной протяжённости – Лесистый, Пастбищный, Скалистый, Боковой и Главный Кавказский, именуемый ещё Водораздельным.

    Самый высокий хребет  – Боковой. На нём стоят пять из восьми кавказских гор-пятитысячников – Эльбрус (5642), Дыхтау (5205), Пик Пушкина (5100), Коштантау (5152), Казбек (5034). На Главном Кавказском расположились три пятитысячника –  Шхара (5193),  Джангитау (5058) и Мижирги (5022). 
     Главный Кавказский не являлся самым высоким хребтом на Кавказе. Главным его назвали потому что с него берут начало многие реки, – и в одну, и в другую стороны. Но ни одна река, на всём его протяжении, хребет не пересекает. Именно поэтому Главный Кавказский называют ещё Водораздельным. 
     Боковой хребет выше, но в разных местах его пробивают и пересекают несколько речек, бегущих с Водораздельного хребта. В том числе и река Гоначхир. 
     Площадка станции метеорологов располагалась на некотором возвышении, на склоне Водораздельного хребта. Где-то ещё выше, в ущельях, зарождалась река Гоначхир. Она с грохотом спускалась по глубокому каньону, проносилась мимо, пробивала Боковой хребет и устремлялась вниз, в сторону Теберды и Домбая.
     С юга площадку закрывала высокая скала. За ней ещё выше, на полтора километра, взметнулась к небу пирамидальная Чотча. 
     С западной стороны метеоплощадка резко обрывалась огромным, очень глубоким каньоном, как будто прорубленным в скалах гигантским топором. Внизу, на дне каньона с грохотом неслись потоки Гоначхира. Низкий рокот воды говорил, что где-то неподалёку потоки эти обрушиваются в мощный водопад. 

     Навстречу мне с территории метеостанции выскочила крупная немецкая овчарка, залаяла. 
     Вслед за овчаркой повыскакивали любопытные маленькие щенки-кутенята. 
      –  Бойка, назад! Нельзя!, – услышал я чей-то голос.
     Но виляющий хвост Бойки свидетельствовал, что её лай чисто процедурный звонок добродушной хозяйки. Кусать меня она вообще не собиралась. 
     Здороваюсь с хозяевами. 
     Среднего роста плотный крепыш представился: начальник метеостанции, Георгий Кочетов. Высокий, сухощавый, спортивного телосложения – техник метеоролог Анатолий Сидоренко. Вторым техником-метеорологом оказался уже знакомый мне, Василий Амосов.
     Представляюсь хозяевам сам. Рассказываю о целях визита и о том, что мне надо идти через перевал.
     Метеорологи оказались приветливыми. Чувствую, рады появлению в их компании нового, возможно, первого после зимы человека.
     Жора Кочетов, начальник метеостанции, сразу предложил: «Поживешь у нас дней пять, акклиматизируешься. Сходим вместе с тобой наверх, к Клухорскому озеру, потом, самостоятельно уже двинешься дальше».
     Предложение парней я принял с благодарностью.

     Метеорологи выделили мне спальное место на нижнем этаже крепкой двухъярусной кровати-стеллажа, сбитой из не очень толстых брёвен и досок. 
     Вечером я расспрашивал парней об их житье-бытье на метеостанции.
     Летом, по их мнению, здесь даже весело. 
     Туристы посещают – и наши, и иностранные – по путёвкам. Из иностранных преобладают немцы. Притом, многие из них в годы войны принимали участие в боях именно здесь, на перевале. Был даже немец-инвалид без руки, тут потерявший её. И другие – получившие в этих местах серьёзные ранения. Все они страстно желали пройти через перевал. Во время войны им не удалось, так хоть теперь, в мирное время... 
     Зимой хуже. 
     Снег выпадает рано, в конце октября. В ноябре всё уже завалено. Дорогу полностью заметают сугробы. Часто снег идёт и в декабре, и даже в  январе. Сугробы наметаются огромные, по нескольку метров высотой. 
     Дом их заваливает снегом по самую крышу. Приходиться откапываться, пробивать в сугробах тоннели, делать дорожки-траншеи к метеоприборам, чтобы снимать показания. 
     –  Вот так с ноября по апрель и живём! Полгода фактически отрезанные от большой земли. Связаться можно только по рации. Конечно, в случае непредвиденной ситуации, можно вызвать вертолёт, но, к счастью, такого не было. 
     Зимой снежок уплотняется, можно на лыжах  спуститься вниз, в Теберду. Правда возвращаться потом труднее. Но раза два за зиму Толя Сидоренко на лыжах всё-таки спускался, по делам.
     Для жизни в изоляции, у них есть всё необходимое. Заранее завозятся провизия, дрова, уголь, солярка. В сарае, за домом, стоят два дизель-генератора. Один маленький, для лета, второй по мощнее, для зимы. Вечерами у метеорологов есть свет, в любой момент можно включить радиостанцию. Готовят сами себе, по очереди, борщи, супы, мясное... 
     Много интересного рассказали мне парни. Особенно запомнилась история о совместном переходе Председателя Совета Министров СССР А.Н.Косыгина и Президента Финляндии У.К.Кекконена  через Клухорский перевал. Хотя сам переход состоялся ещё в 1969 году, естественно, при других работниках метеостанции, но легенды и подробности перехода передавались по цепочке от одной смены метеорологов к другой. 
     Разговаривали долго, допоздна. Время от времени глаза мои самопроизвольно закрывались. И скоро я уснул как младенец.

             КТО-ТО СИЛЬНЫЙ ЛОМИЛСЯ В ДВЕРЬ

     Утро выдалось великолепным. Небо чистое, ветра не было. 
     Первый день я решил просто оглядеться вокруг, понаблюдать за работой парней на метеостанции. 
     Ещё  раз, уже с метеостанции осмотрелся вокруг – место было роскошное! Суровое, но очень живописное! Пихтовый лес. Просторная, почти квадратная площадка, метров шестьдесят-семьдесят в диаметре, с разными метеоприборами в виде корзиночек, цилиндриков, решетчатого "скворечника". Одни измеряли температуру воздуха, другие – влажность, третьи – количество осадков и высоту снежного покрова. Флюгер с пропеллером показывал направление и силу ветра. Большой хрустальный шар – продолжительность, время дня и мощность солнечной радиации. 
     Через каждые три-четыре часа метеорологи снимали показания приборов и по рации передавали их в Ростов-на-Дону, Краснодар, МинВоды, в Сухум. В точных прогнозах нуждались многие организации, в первую очередь, конечно, авиаторы.  Зарождающиеся изменения погоды на сотни километров вокруг, раньше всего, оказывается, можно было заметить и зафиксировать именно здесь, в горах, на большой высоте. 
     С восточной стороны территорию метеоплощадки ограничивала возвышающаяся над ней асфальтная дорога, по которой я сюда пришёл. За дорогой, в окружении пихтовых деревьев, стояли остатки домиков Северного приюта. Ещё восточнее, на удалении, возвышался сопровождавший меня хребет, оказавшийся срезом Бокового хребта. Однако, если вчера по пути он тянулся с севера на юг, то здесь разворачивался отрогом на юго-восток, а затем на юг, в сторону Клухорского перевала. 
     С противоположной западной стороны, как я уже говорил,  территория обрывалась пропастью, примерно стометровой глубины, на её дне грохотал неистовый Гоначхир. Хорошая погода позволяла мне рассмотреть: что там, за пропастью. 
     А там, на другом берегу, чуть правее, и параллельно Водораздельному, возвышался продолжающийся на запад Боковой хребет. Мчащиеся отсюда, с Водораздельного хребта, потоки Гоначхира, за миллионы лет пропилили его. Оказывается, именно по «распилу» Бокового хребта, навстречу движущемуся потоку Гоначхира, я и поднимался вчера по дороге.
     Между двумя хребтами, Водораздельным и Боковым, как бы отделяя их друг от друга, простиралась на запад долина ущелья – глубокого и таинственного. 
     С высокой площадки метеостанции, стоящей на склоне Водораздельного, эта долина отлично просматривалась. 
     Было видно, что пройти в неё практически невозможно. Ибо сначала надо было спуститься в глубокий каньон за метеоплощадкой, преодолеть на дне каньона потоки Гоначхира, затем подняться по противоположной вертикальной стене наверх, и после этого уже спуститься в долину. 
     Сделать это могли только альпинисты-профессионалы. Ступенек для спуска и подъёма по отвесным стенам не было. Перейти бушующие потоки реки, в свою очередь, не позволяли беспрерывные водовороты, буруны, огромные глыбы камней!.. Попасть в долину можно было разве что ещё с вертолёта, десантом. 
     Я подумал, что вполне возможно, в заманчиво-опасную долину ещё не ступала нога человека. Во всяком случае, метеорологи сами туда не ходили и не слышали о посещении её альпинистами, туристами или геологами.      
     –  Место совершенно дикое, нехоженое!, – прокомментировал Толя Сидоренко. – Самому туда лучше не соваться. Или соваться только в составе хорошо оснащенной  экспедиции... 
     По виду, в таинственной и недостижимой долине могли обитать какие угодно сущности. Не только медведи, туры, кабаны, лоси и зубры, но и, я бы не удивился, окажись, что в ней живут дикие, снежные люди – йети. 
     Спросил:
     –  На Кавказе иногда видят снежных людей. Я читал об этом, кажется, в «Комсомольской правде» или в «Труде». У вас тут места глухие, ничего такого не замечали?..
     –  Был один загадочный случай!.. – рассказал Толя Сидоренко. – Зимой, глубокой ночью, кто-то долго ломился в нашу дверь. Дёргал, бил, царапал, пытался сорвать с петель!.. Мы сидели тихо. Боялись, что возможно это огромный медведь-шатун вышел из спячки по какой-то причине и ходит теперь голодный. Может напасть, разорвать... Однако дверь выдержала. Люди строили дом этот, как маленькую крепость... Утром вышли, смотрим, огромные следы! Мы их сфотографировали – хочешь посмотреть?.. Кто знает, кто это к нам ломился? Может медведь огромный, а может и снежный человек!..
     На чёрно-белой фотографии я увидел чуть ли ни полуметровые следы на снегу. Отчасти, похожие на человеческие, отчасти на медвежьи. 
     Фотография мне лично не внушала особого доверия. Было подозрение, что парни, ради шутки, могли сами выдавить на снегу таинственные следы, чтобы попугивать ими туристов. Особенно впечатлительных туристочек! Летом девушек часто привозят сюда на экскурсию. 
     –  У вас хотя бы ружьё или винтовка есть? – спрашиваю. – Всё-таки места дикие, мало ли?!.. 
     –  Винтовка была. Потом, после ЧП, у нас её забрали.
     –  Какого ЧП?
     –  Работал тут один метеоролог, мужчина лет сорока... Как-то летом, по договорённости, мы все ушли вниз, к семьям, ну, или по своим делам, он остался один. И что-то с ним приключилось...
     Когда через три дня вернулись, увидели картину: винтовка наша лежит на краю обрыва. А труп парня внизу, на дне каньона, на камнях. ...    
     Следователи определили: мужчина сам застрелился и упал в каньон. Винтовка осталась лежать на площадке... 
     Причину так и не выяснили. То ли парень увидел что-то страшное и напугался, то ли что-то на него подействовало? А может, «крыша поехала»? Непонятно! Но винтовку после этого у нас забрали. Теперь мы тут безоружные живём...
     –  А где тут жили немцы во время войны?, – спрашиваю у парней. – Сохранились  остатки их блиндажей, укреплений?
     –  Сегодня отдохни, – предложил Жора Кочетов. – А завтра, если хочешь, пойдём на раскопки. У меня на примете есть несколько бывших немецких блиндажей. По моим прикидкам там размещались офицеры. Попробуем покопаться, может что интересное найдём...

          ПЕШКОМ ЗА БРАТОМ

     –  ...Когда твоего отца в феврале 1943 года забирали в армию, меня не было дома, – почему-то вспомнился мне рассказ дяди Феди, младшего брата отца. –  Я был в Константиновке, в школе, мне тогда было лет двенадцать. Вернулся домой, в хутор Жуков, а мать плачет. Спрашиваю: мама, что такое случилось? – «Ой, Господи! Миньку нашего забрали на войну!», – отвечает. – «Сказали: раз 18 лет исполнилось, всё! Надо идти, родину защищать!»
     Я заплакал. Испугался, как и мама, – продолжал дядя Федя. – В 41-м, в начале войны, вот также забрали нашего отца, Кузьму. Мать рыдала, кричала: четверо детей остались на неё одну. Потом получила извещение: отец погиб где-то под Харьковом. Теперь вот и старшего брата забрали!.. 
     В хуторе я разузнал, что всех новобранцев увезли на сборный пункт, в Золотовку. Решил: пойду пешком, но старшего брата найду! Хоть обниму и попрощаюсь с ним – это же брат родной!.. 
     Был конец зимы. Холодно, снег, ветер. Я перекинул через плечо оклунок с сухарями и прошлогодней сушкой, и с утра пошёл по степи за братом... Километров десять-пятнадцать прошёл из Жукова в Золотовку! Замёрз весь! Пришёл в Золотовку, а Миная там нет. Говорят, всех новобранцев увезли на какую-то станцию железной дороги... Вернулся назад ни с чем...

           ФОТОГРАФИЯ  ПОДВЕЛА

     У каждой красивой девушки обязательно есть какая-нибудь своя тайная история, порой даже «тёмная». Это моё личное открытие. На многих примерах я убеждался: до 14-15, реже до 17-18 лет – «да» – большинство девушек настоящие «белые листы». Глаза у них – ясные, прозрачные – чистой воды кристаллы! Даже, если и карие! Ни пятнышка в них, ни тени! Небесные ангелы, безгрешные!
     А потом в жизни красавиц начинаются «тёмные истории» и «помутнения глаз». 
     Неизбежные! Именно потому, что они красавицы. А мужиков, охочих до красавиц – ох, как много!..

     «Тёмная история» Лилии стала приоткрываться после нашего решения пожениться.
     Написав письмо Артёму, Лилия предложила мне его почитать «для обязательного ознакомления». Чтобы я «всё знал и ничему не удивлялся». Впрочем я считал, что и так знаю о ней почти всё. 
     В письме Лилия извещала Артёма, что посылает ему подготовленные юристом документы, необходимые для их развода. 
     «Мы не расписывались. Регистрации у нас не было, – писала она Артёму. – Тебе грозил срок. Ты знаешь, за что... Всё решили родители наши... 
     Чтобы не поднимать шум и не возбуждать уголовное дело твой отец обо всём договорился с директрисой загса. Мама моя согласилась на уговоры... Ни ты, ни я даже в загсе не были. Мы сидели по домам. За нас свои подписи поставили твой отец и моя мама... А нам паспорта принесли уже со штампами.
     Если ты начнёшь противиться разводу, мне придётся подать заявление в суд с просьбой признать наш брак фальшивым... Не думаю, что тебе хочется поднимать скандал, позорить отца, а мне свою маму. Поэтому, пожалуйста, подпиши все бумаги и мы разведёмся спокойно».
     После прочтения у меня к Лилии возник естественный вопрос:
     –  А что случилось? Почему вас зарегистрировали против желания? 
     –  Артём был «за». Я – «против»... Хотела прервать свою... беременность. Но Артём, его отец, моя мама – все стали уговаривать меня не делать этого. Мама утверждала, что первую беременность вообще нельзя прерывать, поскольку потом я не смогу иметь детей. В итоге я согласилась...
     «Он что тебя изнасиловал?» – этот вопрос хотелось задать сразу, но чувствовал, что он прозвучит слишком грубо и обидно. Решил смягчить и спросил иначе: 
     –  А как случилось?.. Как он смог уговорить тебя на близость?..
     –  Мы дружили с детства, учились в одном классе, запросто ходили друг к другу. Как человек, он вообще-то был добрый. Я доверяла ему. Всегда чувствовала, что нравлюсь...  
     После девятого класса, в августе, мы с родителями поехали на море. Вернулась загорелая!.. В школе все отметили, что я заметно похорошела... 
     В тот день Артём провожал меня со школы. Мы зашли ко мне. Дома никого, все на работе. Покушали. Потом мне захотелось похвалиться морскими фотками. Сели на диван, стали листать альбом... 
     И там была одна моя фотография, в купальнике... Он взял её, долго смотрел. Потом, вдруг, вижу, покраснел сильно... Закрыл альбом, резко повернулся ко мне, неожиданно повалил на диван и стал целовать. 
     Я думала, что поцелуями всё закончится. Стала останавливать... Но он ещё больше завалился на меня, захватил мои руки и не давал вырваться. Стал говорить, что давно меня любит. И очень хочет!.. Прямо сейчас!.. 
     Я сопротивлялась. Даже сильно укусила его за губу.  Он резко отдёрнул голову, сильно разозлился и тут же пригрозил: «Всё-равно ты будешь моей!.. Никому тебя не отдам!.. Но терпеть больше не стану! Мы либо сейчас станем... как муж и жена... либо... убью... и тебя, и себя!..» 
     Я испугалась... 

     Слушал я Лилию и меня раздирали чувства: любовь к ней, злость на Артёма и... ревность к тому, что у них случилось.
     Я подумал: сколько девчонок попадаются на эти «удочки с крючком»!
     Вспомнилась история с моим братом. Юная студентка техникума, похожая на молодую актрису Тамару Сёмину, влюбилась в него. После их близости, она вынуждена была признаться, что первым её мужчиной был отчим, мамин муж, горячий армянин. 
     Оставшись с девочкой наедине он запер дверь на ключ и заговорил о своей страстной любви к падчерице. О том, что сдерживать себя больше не будет. И что они выйдут отсюда только когда она станет его возлюбленной... Или вообще не выйдут! Он убьёт и её, и себя!.. 
     У брата, после такого признания, пропали все чувства к девушке. Он не захотел продолжать с ней отношения... 
     Сколько судеб и сколько жизней красавиц было искалечено подобными угрозами!.. А бывало, что они воплощались и в реальность!..
     Как искоренить насилие? Никто не знает... 

     Спросил у Лилии: 
     – Ты говорила про фотографию... Она сохранилась?
     Лиля достала пачку фотографий, нашла нужную.
     На любительском снимке она в цветной панаме, совсем юная, худенькая, симпатичная. Капельки воды на красивой фигурке. Явно, только что вышла с моря на берег. Пляжный фотограф, намеренно присел, чтобы фотка была сделана снизу. Ничего не подозревающая девчонка, улыбалась во все щёки. Но в центре внимания было не её лицо, а мокрый, светло-голубой купальник, плотно прилипший к телу. Высокий, соблазнительно выпуклый холм с ложбинкой посредине занимал добрую треть пространства между бёдрами худенькой девушки, смотрелся роскошно. Стало понятно, отчего возбудился Артём!.. 
     – Классная фотка!..  
     – Я её порву!
     – Я тебе порву! – улыбаясь, возразил я. – Фотка – шедевр! Ни у каждой женщины есть такая красивая, выступающая вперёд... «выпуклость»!..
     Мне хотелось ещё порассуждать на тему девичьей привлекательности. Добавить, что любой здоровый мужчина не сможет оставаться равнодушным, увидев подобное! Только мужики по-разному воспринимают увиденное. Одни любуются как природным явлением и источником вдохновения, а у других мозги «слетают с катушек» и они идут на всё, чтобы редкая красота стала их собственностью.  
     Однако, рассуждения мои Лилия могла бы неправильно истолковать...
     Спросил о другом:
     –  Вы, как семья, жили вместе или нет?
     –  По большей части, мы жили врозь. По настоянию мамы сразу после школы я поступила в пединститут на дневное отделение. Артём был против, но относился ко мне нормально, согласился.
     Пока я находилась в Ростове, сын жил у моих родителей. Правда, деньги для него Артём передавал маме регулярно; приходил к сыну... Приезжая на каникулы, я жила у родителей. Своего дома у нас с Артёмом не было. Но мы встречались... Во время моей учёбы в институте он активно уговаривал меня родить второго ребёнка, чтобы ему не идти в армию. Я отказалась категорически!..
     От признаний Лилии впечатления оставались... мутными,.. размытыми: «Своего дома у нас не было, но мы встречались...», «Уговаривал меня родить второго ребёнка...».  Похоже, что Артём всё-таки был ей в то время не совсем безразличен...

     Процесс развода Лилии с мужем прошёл незаметно. Артём безропотно подписал все документы, а поскольку имелся общий ребёнок, то они были направлены в суд. Брак был расторгнут, Лилия стала свободной. 
     Мы съездили в Горный, познакомились с родителями девушки, с её сыном, объявили о своём решении пожениться... Меня приняли доброжелательно. 
     Затем, почти сразу, подали заявление в загс на регистрацию нашего брака.
     Получив документ об официальном статусе жениха и невесты, я счёл необходимым посетить нашего участкового уполномоченного милиционера. 
     Рассказал ему свою историю. Сообщил, что Лилия будет жить со мной в моей комнате, пока без прописки, до регистрации. Попросил переговорить с моей бывшей женой, с соседями. Во избежания с их стороны каких-то придирок, претензий и скандалов...   
     Помог Лилии перевезти свои вещи ко мне. 
     Бывшая жена приняла новый факт спокойно. Возможно, участковый с ней уже переговорил, а возможно потому, что сама она вскоре приняла к себе на жительство какого-то молодого, внешне симпатичного парня. 
     Сына своего я познакомил с Лилией. Он принял наше решение пожениться с интересом и одобрением. Заходил к нам, как к себе домой. Часто приходил от матери и оставался у нас спать.
     Вроде, всё было нормально. 
     Но я чувствовал: Лилия оставалась всё-таки замкнутой. Ко мне, по-прежнему, относилась с любовью, даже с обожанием. Однако, сама, по большей части, молчала, как будто закрывала от меня свою душу. Что-то явно мне не досказывала. 
     Однажды, после почти месяца совместной жизни, она опять исчезла. Не предупредив. Ничего мне не сказав. 
     Меня это как громом поразило. 
     Как так!? Мы подали заявление в загс. Живём вместе. Пусть пока без её сына, но тем не менее!.. Отношения, как я считал, у нас доверительные. По крайней мере, я всегда предупреждаю, если куда ухожу или уезжаю, и когда вернусь. Рассказываю, что меня волнует. Вроде, всё было открыто, по семейному. 
     И  вдруг такое: хоп – исчезла! Не позвонила. Не оставила записки. Что можно было думать? Где искать? 
     В ответ на тревожные вопросы, не возникало ни одной хорошей мысли. 
     Через два дня, отправляюсь за ней в Горный, к её родителям. Но, оказалось, её не было и там.  
     Мать Лилии не проявила особого беспокойства, сказав: «Не волнуйся, Никита. Объявится! Она четыре года жила сама в Ростове, привыкла делать всё, что хочет, никому не отчитываться. Скорее всего, где-то с подругой. Возможно, готовятся к экзаменам...».
     Подобные объяснения меня не успокаивали. Я не находил себе места. 
     Дома внимательно пересмотрел все её вещи, книги, тетрадки. 
     И вдруг наткнулся на её блокнот.
     В нём были разные записи. 
     График занятий в институте по каждому дню недели, названия лекций, время консультаций у разных преподавателей. Многочисленные адреса и телефоны подруг (чему я очень обрадовался!). Какие-то краткие конспекты... 
     Но, самое главное – в блокноте оказались личные дневниковые записи Лилии. 
     Я стал их читать. 
     И оторопел!

     «У Никиты всё легко и просто. Ему всё ясно. А вот мне ничего не ясно. Опять запуталась!.. Что делать? Что же делать?!
     Я стала свободной, но что из этого!. Никита принимает меня за другую. Он меня не знает... Когда узнает, отвернётся. 
     Как не хочется мне расставаться с ним!.. Ведь это человек, о котором я мечтала!..
     Боже, как я люблю Никиту! Люблю, люблю, люблю его очень сильно!
     Если оставлю Никиту, брошу институт, где устроиться?, где работать?.. 
     Не могу я жить без Никиты! Но не могу жить и с ним!  Моя смерть единственный выход!..
     Никитушка, родной! Когда меня не станет, умоляю тебя, позаботься о Захарке, кровинушке моей!..
     Ничего не хочу делать. Я равнодушна ко всему!..
     Что со мной творится?..
     Забываю всё, что знала, что говорю. Ничего не помню. Перестала узнавать знакомых...
     Люблю Никиту до беспамятства!..
     Жалости нет ни к кому. Даже к себе!..
     Слушаю. И тут же всё забываю.
     Никитушка, любимый мой! Чувствую, мы с тобой расстанемся...
     Врать я никогда не умела, не хочу врать. Но и правду говорить не могу.
     Опять вру, выкручиваюсь, обманываю Никиту, себя, всех!.. 
     Очень люблю Никиту! Сижу и пишу, а он лежит, дремлет. Я его поцеловала, он заулыбался... Люблю Никиту так, что за него готова в огонь и в воду! А он в это время лежит и начинает засыпать... Мои глазки, мой нос, мои тёплые губы! Всё это моё и только моё! Столько теплоты, нежности вызывает он во мне! Радость моя, счастье моё! Любимый, родной, милый  мой человек! Как я тебя люблю! Как сильно я люблю тебя! 
     Никитушка, люблю, люблю, люблю и буду любить тебя вечно!.. Люблю за то, что ты честный, добрый, заботливый, нежный, красивый, ласковый, сдержанный, отзывчивый! Ты моя первая и единственная любовь! 
     Но я не достойна! Не достойна!..
     Боже, что будет, когда всё откроется?.. Нет, лучше смерть, чем позорная жизнь! 
     Уехать! Уехать! Но куда? И зачем?.. 
     Никита говорит, что у меня всё впереди. Нет. У меня ничего нет впереди.
     Жизнь моя кончена. Такое ничтожество как я, не имеет право на жизнь. И не должно жить! Я не тот человек за которого меня принимают!..
     Никитушка, только смерть мне поможет. Ты говорил, что я – рай для твоих глаз! Но ты не знаешь меня! А когда поймёшь, кто я на самом деле, то перестанешь не только любить меня, но даже уважать. Ты скажешь, как я мог полюбить такое ничтожество! Куда я смотрел?..
     Никитушка, милый мой, прошу только одно: простить меня. 
     Страшно! Очень страшно!..
     Мысли! Мысли! Но я настолько глупа, что не могу даже высказать свои мысли, не могу изложить их. Слов не хватает.
     Всё, что пишу – не то! Нужно конкретно, а конкретно не получается.
     Нет! Больше не могу и не хочу жить! Я слабый человек...
     Когда ты это прочтёшь, наверное, меня не будет в живых... 
     Ты ни в чём не виноват, Никита! Ни в чём! Просто я не умею и ничего не могу тебе объяснить!..»

     Конец первой части.

 

      Часть вторая.
 
      ЧЁРНЫЕ  КОПАТЕЛИ

   

        НАВЕРХ!

      На второе утро, проснувшись, я сладко потянулся и подумал: «Ну, что мне эти блиндажи копать?!.. Сейчас бы наверх! Ближе к перевалу! Мои хозяева тут всё изучили, всё знают!.. Помогут разведать тропы!.. Сориентироваться!...».
      Попросил: «Парни, если есть возможность, давайте на Клухорское озеро сегодня сходим? Мне к высоте привыкать надо... Осмотреться... Блиндажи потом!..»
      На метеостанции дежурить остался Василий Амосов.
      Кочетов и Сидоренко повели меня наверх.
      Шли не быстро. Парни впереди, я за ними. Тропа петляла между валунов небольшой каменистой долины, мы постепенно поднимались по пологому склону. Справа и слева, на небольшом удалении, нас сопровождала гряда суровых вершин.  Время от времени останавливались. 
      Толя Сидоренко с удовольствием рассказывал об окружающих скалах. 
      Я быстро понял: парень большой энтузиаст здешних мест, настоящий альпинист!  Обеспечил себя необходимым снаряжением, исследовал в округе практически все вершины и перевалы. Эх, мне бы так!..
      Первым интересным объектом на пути стал для меня огромный валун в конце каменистой долины, по которой мы поднимались; он преграждал нам путь наверх. 
      Это был обломок скалы, величиной с четырех этажный дом. По тропе мы стали обходить его справа.   
      Когда-то очень давно обломок оторвался от одной из соседних стен. Можно представить, с каким грохотом он покатился по крутому склону вниз, на каменистую долину! Но не рассыпался! Остался монолитным и остановился в долине перед подъёмом на Клухорское озеро. 
      Многие сотни лет гигантский монолит обрабатывался ветром, дождём, снегом, ледником, наконец, превратился в достопримечательность для туристов.
      Но не только для туристов.
      Во время войны большой скальный обломок, по словам парней, служил немцам своеобразным щитом, который прикрывал егерей от обстрела нашими бойцами с юга, со стороны перевала. Пользуясь этим, горные егеря оборудовали с северной стороны защитного камня полевой госпиталь. Точнее, сборный пункт для раненых. 
      Под огнём наших бойцов, раненых егерей, получивших наверху пули и осколки, стаскивали с перевала сюда, под скальную защиту, с тем, чтобы в дальнейшем переправить вниз, к озеру Туманлыкёль. 
      Там, внизу, в долине, около озера, немцы оборудовали высокогорный аэродром, с ровной посадочной площадкой. Самолётами к озеру доставлялись боеприпасы, медикаменты, провизия. Обратными рейсами вывозились раненые.

      За обломком скалы начинался крутой подъём к озеру, в некоторых местах почти вертикальный. 
      Переступая ногами по камням, словно по ступенькам, «аборигены» уверенно и привычно вели меня наверх по туристской тропе, петлявшей серпантином между выступами камней. Чувствовалось, тут они бывали много раз. Мы поднимались и у меня создавалось впечатление, что вместе с нами всё выше и выше вытягивались к небу, вершины гор, обступавшие нас со всех сторон. 
      На удобных площадках мы  останавливались, оборачивались назад, смотрели вниз и по сторонам. Я обратил внимание на короткие, прорубленные в скалах линии серпантинной дороги, петлявшей вверх по пологим склонам левой стороны Клухорского ущелья, по ходу нашего движения. Глаза скользили дальше по скалам, отмечая и восторгаясь величественными видами долины Гоначхира. Со всех сторон долину обрамляли грандиозные и причудливые очертания вершин массивов Бу-Ульгена, Домбая и Чотчи, вызывая невольное восхищение и космическое чувство неземной реальности.
      Подъём был хоть и очень крутым, но преодолён незаметно, без особого  напряжения. 
      – Теперь эта часть Военно-Сухумской дороги, на которую ты смотрел, повреждена обвалами и не используется, – пояснял Жора Кочетов. – После войны год или два она ещё действовала, но потом была заброшена за ненадобностью. Давно уже по ней никто не ездит и не ходит. Туристы используют свой, более прямой путь, по которому мы сейчас идём, он пеший, но более короткий и безопасный.
      – Туристский маршрут, кстати, и самый древний, – добавил Толя Сидоренко. – Когда-то он назывался караванной тропой Шёлкового пути. В восьмом веке нашей эры с юга, через Клухорской перевал на Северный Кавказ по этой тропе прорвалась арабская конница. Вооружённые саблями и пиками арабы на лошадях неожиданно напали на государство аланов, которое занимало тогда обширную территорию на Северном Кавказе... Пользовались этой тропой и русские войска во время войны с турками в девятнадцатом веке... Но сами туристы освоили тропу сравнительно недавно, уже в нашем веке. Ты пойдёшь именно по ней на перевал!.. Так что запоминай!.. Хотя, сбиться с пути, тем более заблудиться, тут практически невозможно!.. Ну, если только сильно постараться!..
           
           «КИНО И НЕМЦЫ»

      Советы Лилиной мамы: «не волноваться», мол, «сама объявится», не  устраивали меня, от слова совсем. Особенно после прочтения дневника Лили с пугающей концовкой о возможной её смерти. Сидеть в неведении, не зная что случилось, «выпучивать глаза  в окно» и тупо ждать - не серьёзно как-то, да и не по-мужски это!..
      Вдруг с девчонкой случилось что-то?  Вдруг её силой удерживают и она ждёт моей помощи?! Мало ли что бывает!... Может, она в больнице уже лежит!..
      Я решил во что бы то ни стало докопаться до истины. Установить: что произошло? Где моя невеста находится? У подруг? Хорошо! Пойду по адресам подруг. Не найду у подруг, в институт, в деканат отправлюсь, узнаю: ходит ли на лекции? 
      Переписал из блокнота адреса её сокурсниц. Все они находились в центре города, недалеко от пединститута. Решил начать поиски с наиболее близких.
      Адрес первой находился буквально через четыре квартала от моего дома. 
      Подхожу к входной двери квартиры на первом этаже дома на Пушкинской. Хотел уже нажимать кнопку звонка, вдруг слышу из открытого окна квартиры, голос двух спокойно беседующих девушек, один голос показался мне знакомым. 
      Прислушиваюсь. Точно! Это был голос моей Лилии! 
      Обрадовался: быстро нашёл! Хотел окликнуть, но удержался. Решил сначала взглянуть: чем там подруги занимаются? 
      Оставаясь незамеченным, осторожно подхожу к окну. Через прозрачную занавеску вижу совершенно умиротворяющую картину.  
      Моя Лиля сидит, вернее, полулежит на диванчике, металлической пилочкой, не торопясь, старательно и беззаботно делает себе маникюр, иногда отводит в сторону ладонь, любуясь своей работой.  
      Радуюсь, что с ней всё нормально! Потом удивляюсь. Потом меня смех разобрал. 
      Судя по дневниковым записям, Лиля собиралась помирать... Но... сначала решила сделать себе маникюр. И то правда! В самом деле, не умирать же,  красавице с неухоженными пальчиками?!  Что тогда люди подумают о ней на похоронах?!.. Скажут: не могла даже маникюр себе нормальный сделать!..
      В общем, «кино и немцы»!..
      Тихонечко, чтобы не напугать, окликаю Лилю.
      Она вздрагивает. Но увидев меня через занавеску улыбающимся, подходит к окну.
      – Лиля, я за тобой!
      Она удивилась:
      – Никита!.. Как ты меня нашёл?
      – По интуиции. Любовь привела!..
      – Иду!..

          ЧУВСТВА СИЛЬНЕЕ ЗНАНИЙ!..

      Дома у нас состоялся разговор более серьёзный.
      Поначалу Лиля повторила примерно тоже, что и писала  в своих записях.
      – Никита, мы с тобой, наверное, не сможем жить...
      Я удивился:
      – Ты меня разлюбила?
      – Нет, Никитушка! Я ещё сильней тебя люблю!.. Я благодарна тебе!.. Ты открыл мне глаза на многое... Ты моя первая и единственная любовь!.. Но жить с тобой мы не сможем... Это я точно знаю...
      – Почему?! 
      – Не могу объяснить тебе! Всё сложно! Мне тяжело!.. Не могу!..
      – Лиля, давай так, – сказал я. – Если ты действительно меня любишь, рассказывай! Выложи всё, что у тебя на душе!.. Освободись от тяжестей!..
      Девушка посмотрела на меня, чуть не плача, как бы умоляя о пощаде. 
      – Не могу, Никита!.. – Не освобожусь!.. И... ты не знаешь меня... А узнаешь, разлюбишь...
      – Этого быть не может, Лиля!.., – почти возмутился я. – У тебя нет и не может быть какой-то сверх тайны! Чего-то такого сверхъестественного, чтобы изменить моё мнение о тебе!.. Нет и не может быть!.., – запротестовал я энергично. – Когда я тебя увидел в первый раз... и сейчас вот, когда смотрю на тебя в сотый, в тысячный раз!.. Я вижу обаятельную девушку! Милые глаза, взгляд!, красивое лицо, редкую женственность!..  Всё это мне очень дорого!..
      Я обнял Лилю, поцеловал её глаза.
      – Может быть, какие-то твои тайны я и не знаю!.. Они мне, честно говоря, и не нужны! Я чувствую тебя, Лиличка! Чувствую твою душу!.. И люблю...ту, которую вижу, вот сейчас, прямо перед собой, которую обнимаю вот сейчас своими руками!..
      Я поцеловал Лилю в обе щеки. Подумал с тревогой: «Чушь какая-то! Что она там себе понагородила?!..» 
      – Понимаешь, Лиля, мои чувства – сильнее любых знаний о тебе!.., – продолжал я возражать. – Любых!.. Они не изменятся, чтобы ты мне ни рассказала!.. Моё мнение и моё представление о тебе сложилось окончательно!.. Оно сильнее всех твоих тайн!.. Ничто не сможет изменить во мне твой образ! Это не возможно!.. Твои тайны угнетают только тебя! Не таи, не держи их в себе! Расскажи и ты  избавишься от всех своих тяжестей!..
      Лилия помолчала в раздумье. Потом сказала:
      – Не знаю... Может быть... Но мы с тобой... всё равно расстанемся... И мне после этого станет просто не интересно жить... 
      Обречённость, с какой Лилия произнесла свои слова вгоняли и меня в состояние тоски и отчаянной безвыходности. 
      Я задумался, не зная что делать и говорить. Расставаться с полюбившейся девушкой мне категорически не хотелось. Я спросил, хотя и сам боялся своего вопроса:
      – Скажи, Лиличка, искренне: у тебя есть желание расстаться со мной сегодня, прямо сейчас?
      – Нет! – быстро и твёрдо ответила девушка.
      – Отлично! – обрадовался я.
      Тогда у меня предложение: давай продолжим жить вместе! Твои тайны меня совершенно не беспокоят! Есть они у тебя и ладно! Когда захочешь рассказать о них, расскажешь! А пока будем просто радоваться друг другу и совместной жизни. Одна лишь единственная просьба!..
      Чувствуй себя свободной, посещай кого хочешь и когда хочешь, только не исчезай внезапно! Не уходи без предупреждения! Чтобы я всегда знал, что у тебя всё хорошо!..

                ЖЕМЧУЖИНА  ВЫСОКОГОРЬЯ

      К озеру мы поднялись довольно быстро, хоть и с остановками. 
      Глазам моим открылась совершенно неожиданная  картина! 
      Парад дикой красоты! Демонстрация могущества и величия исполинских Сил Природы, поднявших высоко в небо фантастические каменные изваяния! Чудо, на которое душа немедленно встрепенулась, затрепетала и готова была сама вознестись на вершины Главного Кавказского хребта!.. 

      Вспомнилось, как пророчество: "Внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою счастливую жизнь десятую долю таких красот и чудес!"...

      Клухорское озеро расположилось почти на вершине перевала, на головокружительной высоте – 2700 метров! Сам перевал находился всего лишь на 80 метров выше. Даже в окружении гигантских каменных стражей озеро выглядело огромным: полкилометра в длину и около четырёхсот метров, в ширину. Являлось самым высокогорным в Тебердинском заповеднике.
      С восточной и с северо-восточной стороны над бирюзовой гладью озера нависали суровые и мрачные скальные стены, голубовато-серые, со снегом в ложбинах и высотой более полукилометра – это был отрог Даутского хребта, примыкающий к Главному Кавказскому.  
      Выше этих стен ещё на полкилометра взметнулись в небо две огромные царственные горы, с острыми вершинами. 
      Словно Повелитель и его Жена, увенчанные коронами вечных снегов, эти два величественных пика торжественно и грозно царили над ледяным зеркалом озера. 
      У подножья наиболее близкой к зеркалу, самой высокой и внушительной, поистине царской вершины, Клухор-баши, отчётливо просматривалась прямая черта остатков перевальной части Военно-Сухумской дороги. Почти сто лет назад она была пробита взрывами в отвесных скалах. Но и до сих пор следы тех давних работ виднелись в виде осыпей скользящих к озеру камней. 
      Мы подошли к самому озеру. Гладь его была сплошь покрыта льдом молочно-голубого цвета. Зимой и летом лёд вместе со снегом скатывался с окружающих стен  и подпитывал его чашу. Полностью ото льда поверхность озера освобождалась всего лишь один, редко, два месяца в году – в июле и августе. Сейчас, в конце мая, только самая малая часть его, с нашей, северо-западной стороны, подтаяла и в виде небольшого ручья вода сбрасывалась вниз, давая начало одному из притоков Гоначхира.
      Я с удовольствием исполнил ритуал уважения и почтения, и к озеру, и к окружающим его стражам. Подошёл к оттаявшему участку, нагнулся, набрал руками ледяной воды, умыл лицо и сделал несколько глотков... 

      Туристская тропа повела нас по небольшой и пологой скальной возвышенности с западной стороны озера, на юг, к малому Клухорскому озеру, а затем и к перевалу. Подъём был не крутым, несложным, однако тропа огибала вокруг большого и малого озёр и была довольно длинной, в общей сложности, километра полтора или даже более того. Мы проделали с половину оставшегося до перевала пути и решили, что перевал вот он, уже рукой подать, но идти дальше смысла нет - слишком долго, нудно, скучно – да и обзор отсюда лучше.

      Остановились на площадке скальной возвышенности, над большим Клухорским озером, чтобы осмотреться, всласть налюбоваться и впитать в себя всю окружающую нас грандиозную красоту...

      Когда-то и где-то я вычитал фразу, врезавшуюся мне в память на всю жизнь: «Красота и смерть ходят рядом».
      Я вспомнил её почему-то именно здесь, на Клухорском перевале, в одном из самых красивых уголков Большого Кавказа. Вспомнил, любуясь зеркалом чуда-озера изумрудного цвета.  
      И вдруг подумал, что эта фраза – удивительная правда! 
      Да! Как ни странно, но именно здесь, необыкновенная красота и гордое величие тысячелетиями ходили  напрямую, рука об руку, со смертью! Особенно ярко и активно происходило это в последние четыре месяца 1942 года!
      Прекрасное и вместе с тем страшное место! 
      Именно  в окружении этой восхитительной красоты и гордого величия проживали свои последние дни и принимали быструю (а может и медленную, мученическую) смерть сотни молодых мужчин – русских, немцев, парней разных других национальностей!
      Камни, на которых мы стоим, безусловно, много раз поливались горячей кровью! 
      Здесь, в окружении красоты и великолепия, произносились последние слова, приходили и обрывались последние мысли, заканчивали свой жизненный путь и уходили в мир иной очень многие люди!..
      Красивое место! И одновременно своеобразные ворота на тот свет!                                                                                                                                 

      Ворота в небеса!  
      Говорят, вода – отлично сохраняет память о событиях, которым она является свидетелем. 
      Если когда-нибудь, кому-то удастся извлечь память Клухорского озера – сколько всего важного и интересного узнают люди о происходивших около него событиях!...

      Словно угадав мои мысли, глядя на бирюзовую гладь, Толя Сидоренко заметил, что уже многие тысячи лет люди проходят по этой тропе мимо озера, пересекая Водораздельный хребет и двигаясь через Клухорский перевал, с одной стороны Кавказа на другую. 
      – Есть такой учёный, Юрий Николаевич Воронов, археолог, доктор наук, родился и живёт в Абхазии, – просвещал меня Анатолий. – Его книгу «Древности Военно-Сухумской дороги», я купил в Сухуме. Рекомендую найти и почитать! – Отличная книга! Так вот, Юрий Николаевич доказал, что регулярные движения через Клухорский перевал с юга на север и обратно начались здесь ещё в каменном веке – сотни тысяч лет назад! Оно не прерывалось ни в бронзовом, ни железном веке – это 4-10 тысяч лет до нашей эры, ни в периоды Скифских походов. В шестом – четвёртом веках до нашей эры перевалом активно пользовались греческие купцы. В римскую эпоху он использовался, как один из ответвлений Шёлкового пути... Без сомнения, за эти многие тысячи лет озеро накопило в себе массу тайн и загадок. Легенды говорят, что в древности хозяева караванных путей иногда вынуждены были сбрасывать в озеро ценные предметы с тем, чтобы они не достались промышлявшим здесь местным бандам. Ходит легенда, что в конце 1942-го, начале 43 года, при срочном отступлении, немцы, якобы, затопили в озере металлические ящики с какими-то ценными предметами и важными документами... И, вроде, даже планируется специальная экспедиция с водолазами для обследования дна озера и поднятия наверх всего, что там будет найдено. Но, как это часто бывает, всё у нас так и остаётся в планах... 
      Много тайн хранят в себе и мрачные скалы вокруг озера, – продолжал Анатолий. – Я сам излазил здесь все отвесные стены, пытаясь установить конкретные точки немецких огневых позиций, державших под прицелом Клухорский перевал. А также найти и увидеть следы, оставшиеся от ожесточённых боёв красноармейцев с горными егерями...

                 «ДЕРЖАТЬ  ЛЮБОЙ  ЦЕНОЙ!»

     Для Германии начало боёв на Кавказе складывалось на редкость удачно. Отсутствие наших войск на перевале, позволило эдельвейсовцам быстро взять его под свой контроль. Поначалу фашистам удалось даже спуститься вниз на несколько километров, в сторону Южного приюта. 
      На других участках Кавказского фронта положение было для нас не легче. На одном из них немцам удалось даже перейти Санчарский перевал и взять, правда не надолго, под контроль село Псху, которое находилось уже в Абхазии, за Кавказским хребтом.
      Клухорский перевал был главной целью горных егерей Вермахта; он открывал им самый прямой и самый короткий путь к Сухуму. Именно поэтому в конце августа 1942-го года положение здесь для наших войск сложилось крайне опасное...
      Командование Красной Армии в спешке сколачивало сборные воинские отряды и срочно отправляло их в горы с одним единственным приказом: захватить перевалы, держать их любой ценой, не пускать врага в Закавказье. 
      Случались критические моменты, когда Клухорский перевал с нашей стороны некому было защищать. Будь здесь у немцев побольше сил и средств, они могли бы без особых проблем не только захватить и удержать его, но и спуститься вниз, к Сухуму. 
      Кто-то из туристов рассказал Анатолию одно из трагических событий битвы в горах.  
      Чтобы «заткнуть Клухорскую дыру», с кораблей Черноморского флота был спешно снят и послан на перевал сборный отряд гудаутских моряков. 
      Это был, крайне отчаянный шаг. Родной стихией для моряков были широкие морские просторы. Парни знали море, умели воевать на кораблях. Но гор не знали, опыта передвижений в горах не имели. В результате, весь сборный отряд гудаутских моряков бесследно исчез, даже не дойдя до перевала и не вступив в бой.  
      Зима в 1942 году на Кавказе наступила рано. В сентябре уже повалил снег,  горные проходы и тропы стало заметать. Весь отряд моряков мог, как предполагают, сбиться с пути, заблудиться, попасть под лавину. Никто из парней не выжил, никаких следов от отряда не осталось.  
      Однако выпавший рано снег и всё же подоспевшие снизу другие отряды красноармейцев, не позволили и немецким егерям продолжить своё успешное наступление на Сухум. Наши защитники Кавказа, ценой огромных усилий, не дали возможности частям Вермахта перейти перевал и закрепиться на Южном склоне хребта. Враг вынужден был откатиться назад, наверх, к перевалу и уже здесь организовать свою оборону. 
      Ценой невероятных усилий, кровью и жизнями тысяч красноармейцев на Клухорском и других перевалах Главного Кавказского хребта удалось остановить и не допустить в Закавказье самые лучшие, элитные, горно пехотные части Вермахта. 
      Самоотверженные защитники Кавказа вынудили фашистское командование остановить, а затем и отложить до лета следующего года выполнение грандиозной операции «Эдельвейс». 
      Начались высокогорные позиционные бои.   

           ВОЙНА - ЗАНЯТИЕ  ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ!..

      Рассказывать про войну мой отец, Минай Кузьмич, категорически не любил, поэтому его военную историю я знал только в общих чертах. 
      Что был он призван в армию в конце февраля 1943 года, сразу, после освобождения родного ему хутора Жукова Ростовской области и как только исполнилось восемнадцать лет. 
      Двухмесячные курсы молодого бойца проходил в Новочеркасске, где учился владеть пулемётом Дегтярёва. 
      В мае попал на Миус-фронт, где принимал активное участие в боях в составе 2-й гвардейской армии, которая прошла от Волги до Миуса, после полного разгрома немцев под Сталинградом. 
      Весь май и июнь отец воевал с немцами в своей родной Ростовской области, в составе 1273-го стрелкового полка. Сначала под Матвеево-Курганом, потом участвовал в сильнейших боях под селом Куйбышево. Тяжёлые осколочные ранения в конце июля, он получил уже под знаменитой горой Саур-Могила, на Донбассе.
      Когда я учился в школе, в пятом, шестом, седьмом классах, я всё время просил отца прийти к нам в класс с рассказами о войне и своих подвигах, совершённых там!.. Мечтал, представляя, как он будет выступать перед моими одноклассниками, а я слушать его вместе с другими пацанами и гордиться тем, что мой отец – настоящий герой! 
      Не раз укорял его за отказ:
      – Папа, почему ты ничего не хочешь рассказывать о войне? О подвигах наших бойцов, которые они совершали? О своих собственных подвигах?! К нам в школу приходят многие ветераны. Встречаются с ребятами, делятся воспоминаниями, рассказывают!.. А от тебя слова не вытащишь! Но ты тоже ведь и ветеран, и инвалид войны!..
      Однако от подобных разговоров отец всегда старался уходить. 
      Позднее, повзрослев, я, видимо, всё-таки «достал» его своими расспросами; однажды он серьёзно и откровенно ответил.
      «Понимаешь сынок! Война – самое грязное, самое отвратительное и страшное дело, каким только люди могут заниматься!.. Ходить по школам – значит, надо рассказывать о героизме, о романтике побед!.. А какой героизм, какие подвиги  и какая романтика в том, что одни люди убивают других!.. Притом убивают друг друга беспощадно, в огромных количествах, будто не люди это, а какой-то скот, который согнали на убой с одной и с другой стороны!.. 
      Главная задача солдата на войне – убивать солдат противника! Да, они были наши враги, фашисты! Они пришли уничтожать нас! Но всё-таки они живые люди!.. Мне было тогда 18 лет! Пацаном, в хуторе, я даже на охоту не ходил и в зверей не стрелял. Только рыбалкой увлекался, ну, музыкой ещё!.. А тут с пулемёта приходилось косить людей, как траву!..»

            ОЧЕРЕДЬ  ПУЛЬ  ПОЛЕТЕЛА  В  НЕБО...

      Однажды, позднее, отец приехал ко мне в Новочеркасск, где я учился тогда в ремесленном училище. 
      Проходим мы вместе с ним по площади Ермака, главной площади города. Любуемся памятником Ермаку и чудом сохранившимся, огромным Вознесенским Войсковым собором Донских казаков; горожане считали его третьим в мире по величине, после собора  Петра и Павла в Риме, и Исаакиевского собора в Питере.
      И тут отец вспомнил случай, приключившийся с ним здесь, на площади, весной 1943 года, уже во время окончания его обучения на курсах молодого бойца.
      «Наша рота шла на стрельбище. Проходим мы через эту площадь, вот  здесь, строем. 
      Я нёсу в руках свой пулемёт Дегтярёва. Круглый диск магазина был полностью заряжен патронами.
      Чувствую себя героем, готовым к бою. Держу пулемёт в руках, а указательный палец на спусковом крючке, хотя это и запрещалось. Вдобавок, я забыл поставить защёлку на предохранитель, во избежание случайного выстрела. 
      Площадь, как и сейчас, была вымощена булыжником. Но во время оккупации города, немецкими танками во многих местах, часть булыжников была вдавлена в землю, образовались ямки; часть, наоборот, выдавлена на верх. На одной из ямок я оступился и самопроизвольно нажал на спусковой крючок — целая очередь пуль полетела в небо. Хорошо, что ствол пулемёта был направлен вверх и никто не пострадал!
      Конечно, меня сразу схватили. Стали допрашивать, не являюсь ли я шпионом, диверсантом?.. Но по моим ответам и испуганному лицу, поняли, что я просто растяпа неаккуратный. Отругали – и меня, и моего командира за то, что не проконтролировал выполнение команды о постановке защёлки на предохранитель. А, поскольку никто не пострадал, и, вдобавок, рота готовилась к отправке на фронт, происшествие оставили без последствий...

                 ЛЕГЕНДА  О  ДОТЕ  И  ПЕЩЕРЕ

      Среди немецких туристов, посещавших перевал по путёвкам, ходили упорные слухи, что в одной из скальных стен, в гроте, или даже в пещере, были размещены и успешно действовали горные орудия и миномёты, постоянно державшие под прицелом перевальный участок.
      Когда наши бойцы подтягивались с юга и начинали штурм, с боем поднимались на перевал, пытались его захватить и сбросить врага вниз, к Северному приюту, немецкие орудия и миномёты открывали в ответ шквальный обстрел перевального участка, не давая нашим бойцам возможности закрепиться на нём. 
      – Смертоносный огонь вёлся не только ружейно-пулемётный, но также миномётный и артиллерийский! И был таким плотным что шансов нашим бойцам не оставлял никаких, – рассказывал Толя Сидоренко.
      – Наслушавшись баек немецких туристов про пещеру, я решил во чтобы то ни стало, разыскать её, – продолжал Анатолий вечером того же дня, когда мы спустились вниз, на метеостанцию.
      Говорил Толя охотно, подробно. Чувствовалось, парень рад возможности рассказать о своих изысканиях журналисту. 
      – В общем, я стал методично обследовать, и сам перевал, и все подступы к нему с северной стороны. Долго ничего не находил. Потом стал рассуждать логически: где бы эти точки в скалах могли разместиться?.. Примерно, определил местоположение, стал их обследовать. 
      Много раз проходил я по одному и тому же скальному карнизу, около одного и того же места, ничего не обнаруживал. Однажды опять пошёл в это место. Мне упорно казалось, что грот или пещера немецкого ДОТа (долговременной огневой точки) должна располагаться где-то именно здесь. 
      Снова прошёл до конца карниза. Дальше был большой выступ скалы и поворот. 
      Хотел было уже назад возвращаться, опять ни с чем, но подумал: дай-ка загляну, что там за этим выступом? Закрепился, застраховался, подтянулся, заглянул. И вдруг вижу: карниз продолжается и за поворотом. 
      У меня было полное альпинистское снаряжение. Сделал всё, что было надо для своей безопасности, перелез через выступ, прошёл несколько метров по карнизу и... о-ба!!.. Увидел искомую пещеру!..  
      Захожу в неё, и поражаюсь! В пещере стоит горная пушка, два миномёта и ящики со снарядами к ним. Хоть сейчас пыль со снарядов сметай и можно опять перевал обстреливать!..
      – О-го! Ничё се!.. Представляю, как ты тогда обрадовался!, – с нескрываемой завистью сказал я.
      – Не то слово!, – подтвердил Анатолий. – Это был взрыв ликования!..    
      Немцы, как видно, не сомневались, что обязательно вернутся на свою секретную точку, – продолжал поисковик свой рассказ. – Наверное поэтому, и орудия, и боеприпасы оставили на месте. Но вернуться назад, как теперь ясно, у них не получилось...
      ...Я знал: трогать в пещере ничего нельзя, всё могло быть заминировано. Спустился вниз. Заявил в военкомат, приехали военные специалисты. Всё забрали.
      – Толя, а как егеря могли доставлять наверх, в пещеру, в такое труднодоступное место, орудия, боеприпасы, снаряды, мины, провиант? – Спрашиваю у него.
      – Ну, это организовать просто!.. Вверху над пещерой вбивался мощный крюк, или несколько крюков, закреплялся роликовый каток, натягивался трос металлический и по нему снизу доставлялось наверх всё, что было необходимо. Я думаю, канаткой, во время ротации, пользовались и сами егеря – расчёты орудия и миномётов...

                    БИТВА  СНАЙПЕРОВ

      – С этой пещерой связана была ещё одна загадка, – продолжал Анатолий.
      Наши командиры, как видно, скоро поняли, что где-то в скалах, около озера, замаскирован, укреплён и действует орудийный вражеский ДОТ. И что перевал не возможно будет взять до тех пор, пока этот дот действовал. 
      Прислали нашего снайпера. Тот выследил пещеру с которой идёт обстрел  перевала. Нашёл точку, с которой пещера эта отлично просматривалась. Оборудовал в ней своё гнездо и стал  методично уничтожать расчёт немецкого дота. 
      Фашисты быстро догадались: на перевале появился русский снайпер. Вызвали своего. Тот не спеша выследил нашего стрелка и, улучив подходящий момент, сумел его «снять». 
      – Но вот проблема: тело нашего погибшего снайпера не смогли найти ни немцы, ни наши, сколько не искали, даже и после освобождения перевала. Тело исчезло, словно в воздухе растворилось...
      – Я решил найти следы нашего снайпера, – продолжал рассказ Анатолий. – Зная расположение пещеры немецкого дота, уже по собственной методике, стал просчитывать место, где мог бы разместить своё «гнездо» наш снайпер. Притом, разместить так, чтобы хорошо обозревать и пещеру, и егерей в нёй. Примерное место вычислил – оно находилось в противоположной стороне ущелья. Стал искать тело нашего стрелка. Искал долго, но, в конце-концов, нашёл его! Оказывается, после смертельного выстрела немецкого снайпера наш боец сорвался вниз, пролетел метров сто и упал в расселину между основной каменной стеной и отслоившейся от неё частью скалы. Истлевшие останки нашего снайпера лежали на самом дне расселины.
      Как положено, опять заявил в военкомат, приехали военные альпинисты. Достали останки тела бойца, вместе с его винтовкой. В истлевшей шинели был найден медальон с фамилией, именем и отчеством снайпера, в нём прочли также адрес его родственников.
      Парень оказался азербайджанцем. Жил в Баку. Военкомат разыскал его родственников. Останки парня похоронили с воинскими почестями. Из Баку на похороны приезжала его сестра. Ей отдали медальон брата и что-то из его личных вещей. 
      Хорошо сохранившуюся снайперскую винтовку забрал военкомат для музея обороны Кавказа. А мне, как автору находки, по моей просьбе, оставили на память оптический прицел от винтовки. Теперь прицел вот он, в музее нашей метеостанции, можешь его подержать и посмотреть...

            ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ  «РАСКОПКИ»

      Вечером перед сном опять вспомнилась Лилия. Жаль, она не слышала всех этих историй. Ничего не знает ни о перевале, ни о здешних событиях, ни о метеостанции и её обитателях...
      После нашей договорённости Лилия уже не исчезала. 
      По утрам я уходил на работу, она оставалась дома, якобы, «готовилась к госэкзаменам». Однако, скоро я убедился: никакой подготовки к заключительным испытаниям в вузе, на самом деле, девушка не вела. Напротив, Лиля почти полностью охладела к учёбе, к окончанию института вообще. Выглядела вялой, рассеянной, погружённой в себя, в какие-то свои внутренние проблемы, совершенно равнодушной к насущным  делам. 
      Я этого не понимал. Казалось бы: последний год учёбы! Считанные недели остались! Логика подсказывала: надо напрячь все силы, рвануть и добежать до финиша. Но!..
      Я по-своему объяснял поведение Лилии. Не без моего участия и «помощи», именно в эти последние месяцы, на девчонку свалилось огромное количество событий! Развод!, встреча со мной!, намечаемое новое замужество!, окончание института!.. Это всё могло так измотать её дух и психику, что сил на учёбу, видимо, уже не оставалось.    
      Чтобы «загладить» собственную вину, я, как мог, пытался помогать невесте. 
      Буквально брал её за руку, приводил на важные лекции и консультации, стоял в коридоре и ждал, пока она освободится и выйдет.
      Совместные  усилия, кажется, не пропали даром. Настоящим праздником стал для меня день, когда Лилия наконец, сдала все «госы» и получила диплом.
      Однако, ей самой, ни окончание учёбы, ни диплом вуза, особой радости не доставляли. Девушка по-прежнему находилась в каком-то рассеянно-неопределённом состоянии. Разными способами я пытался веселить её, тормошить, а когда это у меня получалось плохо, пытался понять: в чём, наконец, дело?! 
      Но... без особого успеха. 
      Приближалось время нашей регистрации, а я видел удручающе-плачевное состояние своей невесты. Ко мне Лилия относилась, со всё большей нежностью. Но несколько странной: как к человеку, с которым она, будто бы, готовилась... расставаться, а не заключать брак. Хуже всего было то, что несмотря на наши хорошие отношения, к мысли о своей смерти девушка время от времени возвращалась. 
      Меня это пугало. 
      Я не понимал её настроения, не понимал угрюмости, частого молчания, ухода «в себя». Однако же чувствовал: «что-то явно идёт не так». 
      Наконец, вопреки своему собственному твёрдому обещанию, «не лезть ей в душу», всё-таки решил серьёзно поговорить. 
      Выяснить всё и расставить все точки над і.  
      Однажды Лилия, находясь опять в рассеянно-растрёпанно-угрюмом настроении, спросила у меня: «Никит, скажи: есть способ умереть легко, беззаботно, так, чтобы никому не доставить ни страданий, ни боли, ни обиды?..»  
      Я оторопел: "Вот это мысли!.." - Был поражён. Просто убит!.. 
      Сначала хотел возмутится. Потом отшутиться. Слова молодой и красивой девушки как-то не воспринимались мною до конца серьёзно и буквально. 
      Чудовищно!.. Не игра ли это у неё такая!?.. Но, с другой стороны!.. Мало ли что у человека на уме?!.. 
      Чувствуя трагичность вопроса и настроения, с каким он был задан, ответил всё же на полном серьёзе:

      – Нет таких способов, Лиличка!.. Если из жизни уходит молодой, дорогой и близкий человек, родные, любимые, друзья, даже просто знакомые, никогда не останутся равнодушными! Это исключено!.. По любому, люди будут испытывать страдания и боль! 
      Вопрос Лили мне был также и обиден: человек живёт со мной, говорит, что любит меня и думает... о смерти!? Быть может я в чём виноват? Что-то не то или не так делаю?!.. 
      Спросил:
      – Лиль! Скажи честно: что-то не устраивает тебя в нашей жизни?
      – Нет, Никитушка, меня всё устраивает!..
      – Почему тогда ты задаёшь такие, согласись, ненормальные вопросы? Мне обидно даже их слышать!..  
      Девушка опять посмотрела на меня так, будто просила пощады.  
      – Не могу сказать! Всё сложно!.. Трудно!.. Очень тяжело!
      – Сложно, трудно!.. Ты в Бога веруешь?..
      – Нет!.. Почему ты спросил?
      – Пошла бы к батюшке в церковь! Исповедовалась!.. Говорят, помогает!..
      – Рассказывать чужому мужчине?!..  Какой смысл?
      Я продолжал смотреть на Лилию молча, вопросительно, в ожидании ответа.     
      – Ты разочаруешься во мне!.. – ответила она.
      – Мы уже говорили об этом!.. Лучше скажи конкретно, что тебя мучает?.. 
      – Не могу, Никита!.. Честно!.. Мне легче умереть, чем рассказывать!..
      – Лиль, надо!.. Твои мучения будут продолжаться бесконечно, пока ты их не выплеснешь!..  – Настаивал я. – С этим не шути!.. Запертые в душе страдания, могут даже к болезням привести... серьёзным! 
      Помолчал. 
      Посмотрел на девушку. 
      – А, знаешь, Лиль! Не рассказывай ничего!.. Лучше выпиши!..
      – Как?
      – Очень просто! Каждое утро я ухожу на работу. Ты остаёшься одна, на весь день. Вопросами тебя никто не потревожит. День, два, три! Сколько хочешь! Времени у тебя полно!. Сиди, и потихоньку выписывай всё, что тебя угнетает. Прямо, честно! Как на духу! Пусть всё у тебя будет резко... даже  грубо!.. Но вытряхни из своей души всё, что тебя мучает!.. Очистись от всего!.. Сама увидишь, легче дышать станет!.. Заново родишься!.. Уверяю!.. Попробуй!
      Пошли «молчаливые» дни. 
      Но я чувствовал: Лиля начала работать. Непонятные разговоры прекратились. На светлом лице девушки появилась определённость, спокойствие, некоторая даже решимость.
      Через неделю она положила передо мной семь листов, исписанных чётким, крупным почерком. 
      Попросила упавшим голосом.
      – Пожалуйста, прочти без меня... Я на два дня уеду в Горный.  Обдумаешь всё, взвесишь... Приеду, поговорим... 
      – Добро, – согласился я. 
      Лилия уехала. Я остался один, достал её листы.
      Развернул, прочёл заголовок: «Прощальное письмо»...

               ТАЙНА  КЛУХОРСКОГО  ВАЛУНА

      В качестве отдыха, на третий день моего пребывания на метеостанции мы решили немножко подняться вверх и покопаться около валуна, где в конце 1942 года размещался сборный пункт раненых егерей. Со мной, как обычно вызвались идти Жора Кочетов и Толя Сидоренко.
      Во время ожесточённых боёв, раненые егеря, стаскивались под защиту огромного камня. Здесь им оказывалась первая, экстренная помощь. Кому-то делали перевязку, кому-то срочно пережимали жгутом конечности, чтобы боец не истекал кровью. Кто-то счастливый дожидался своей отправки вниз, к самолёту. А кто-то не выдерживал смертельного ранения, и умирал прямо здесь, под камнем, за тысячи километров от родных мест...
      Мы начали активно копаться у камня, разгребая сорокалетние наслоения.  Работали в лёгких рабочих перчатках, откидывали мелкие камешки. Рылись в земле подручными средствами. Но ничего особенного не находили. 
      Так, мелочь! Мелкие пустые флакончики, в которых когда-то хранилась медицинская жидкость, разные тюбики с высохшими и перегнившими мазями. Возможно мази были от ушибов или от обморожения, или какие-то обезболивающие. 
      Тюбики, сорок лет пролежали засыпанными землёй, пылью, под дождём, снегом, на жаре, на морозе и почти все полностью истлели. На некоторых, наиболее сохранившихся, мы пытались прочесть названия, но это оказалось невозможно. Буквы истерлись, трудно было даже их угадать. Кроме тюбиков, старого стекла, каких-то ржавых банок, ничего интересного не попадалось. 
      Рылись долго, наконец, ко мне подоспела удача. В одном, месте копался-копался, вдруг – бац, нахожу монету! 
      Очищаю её. Вижу: монета достоинством в две динары. Югославская, 38 года, из металла жёлтого цвета, похожего на какой-то сплав бронзы или латуни. На обратной стороне монеты большая корона. Вокруг неё надпись кирилицей на югославском языке, которую я прочёл как «Крайевина Югославия». – Ух ты!, думаю. Интересно!.. 
      В одном месте, на самом краю, монета была слегка поцарапана, будто посечена острым камнем или пулей.    
      Показываю парням. Стали обсуждать. 
      Первый вопрос: почему именно югославская монета? Ни немецкий рейхспфенинг ни металлическая рейсхмарка, не французкий франк металлический, а именно югославская? 
      Никто никогда не слышал, чтобы югославские части воевали на стороне немцев. Тем более в элитной, Первой горно пехотной дивизии Вермахта. Каким же тогда образом югославская монета могла оказаться здесь, в окружении кавказских гор, среди раненых эдельвейсовцев?
      Стали рассуждать. Понятно: монета принадлежала какому-то немецкому егерю.  Но, навряд ли рядовому солдату. Простые немецкие егеря, конечно романтики, но не до такой же степени, чтобы таскать в кармане монету чужой страны! Скорее всего монету хранил и больше года таскал с собой по всей Европе один из молодых немецких егерей-офицеров. Притом, не очень высокого ранга, поскольку принимал личное и непосредственное участие в боях . 
      Вероятно, на подступах к гребню перевального участка офицер получил, серьёзное ранение. Под огнём русских штурмовиков, эдельвейсовца стащили сюда, вниз, под прикрытие огромного камня, на сборный пункт раненых. Здесь он лежал в ожидании помощи и спуска вниз, к озеру Туманлыкёль, для отправки на самолёте. 
      Насколько серьёзно егерь был ранен, неизвестно. Вполне возможно, что именно здесь, под этим камнем, офицер и умер. Югославская монета выпала из его кармана или же из его руки, если он, до последнего, держал её. И на 40 лет затерялась  среди мусора, камней и пыли, в окружении заснеженных вершин. 
      Ещё вопросы. Почему именно югославскую монету хранил немецкий офицер? Чем она была для него так дорога и ценна? Как она оказалась у него? И каким образом попала сюда, на Клухорский перевал Главного Кавказского хребта?
      Анатолий вспомнил, что когда-то ему на глаза попадалась интересная газетная заметка. Оказывается, в апреле-мае 1941 года, за два месяца до начала исполнения плана «Барбаросса» по нападению на СССР, в Югославии неожиданно вспыхнул антигерманский переворот. Гитлер пришёл в ярость. На подавление переворота он бросил несколько германских дивизий. Одну, танковую дивизию, приготовленную для нападения на СССР, снял даже с советско-германской границы. И, поскольку большая часть территории Югославии расположена в горах, то скорее всего, на подавление югославского мятежа была брошена и Первая горно-пехотная дивизия Вермахта. Мятеж был подавлен в течение месяца. Югославия капитулировала и была оккупирована. Нападение на СССР, состоялось, как и было запланировано, 22 июня. Около 160 дивизий Вермахта двинулись на нашу страну, среди них, естественно, была и Первая горно-пехотная.
      В апрельской войне против Югославии, вероятнее всего, принимал участие и молодой немецкий егерь-офицер, по какой-то причине решивший сохранить монету на память. Возможно, она была для него, своего рода, талисманом победы. Или напоминала ему какие-то тёплые и приятные моменты в жизни. Возможно даже конкретного человека, например югославскую девушку... которая подарила ему эти две динары на память... 
      Как там было на самом деле теперь никто никогда не узнает. Но для моих фантазий югославская монета, найденная на Клухорском перевале представляла самое широкое, поистине необъятное поле... 
      Ясно было одно: егерь немецкой дивизии очень дорожил монетой. Несколько лет хранил её, не расставаясь. Везде возил её с собой, пока не наступил его очевидный конец в России. Конкретно, на Клухорском перевале, где егерь монету потерял, возможно вместе со своей жизнью. 
      А возможно, он остался в живых, приезжал сюда и даже искал свою потерю...
      Я забрал монету с собой. Она стала для меня важной находкой, интересной и таинственной загадкой Клухорского перевала.

      Пока шли назад я, как всегда, по привычке, присматривался к камням под ногами и к обнажениям скальных пород, в надежде найти чего-нибудь интересненькое – геология была ещё одной моей страстью.
      Естественно, поинтересовался у Анатолия: не попадались ли ему в горах какие-то ценные минералы, красивые камни, кристаллы или даже самородки? 
      Анатолий ответил, что минералогией никогда не интересовался но, слышал, что полезных ископаемых на Кавказе немало. Среди загадок и тайн Приэльбрусья, в частности Теберды и Домбая, у местного населения, до сих пор ходит легенда о том, что в этих краях применялась страшная казнь для жаждущих поживиться за чужой счёт. Ворам, грабителям и убийцам, промышлявших своим преступным промыслом, в качестве наказания заливали в горло расплавленное золото, которое раньше добывалось в большом количестве в районе Приэльбрусья. 
      Однако, в Тебердинском государственном природном биосферном заповеднике запрещены любые поисковые работы, тем более промышленная разработка ископаемых месторождений. Так что, если здесь даже золотые жилы будут найдены добывать их никому не разрешат.

                ПРОЩАЛЬНОЕ  ПИСЬМО

      «Никитушка, любимый мой!
      Наконец, я решилась выписать всё, что меня мучает, честно во всём признаться.
 
      Всё началось с первой нашей встречи, там, в больнице. 
      С твоего объяснения синергической любви. 
      Оно стало для меня сладким шоком; буквально привело в восторг!  Я никогда, ничего подобного не слышала! Твоё представление Настоящей Любви проникло мне в самое сердце! Как будто я сама всегда мечтала о такой любви и именно с таким парнем, как ты!
      Захотелось быть с тобой рядом! Быть твоей мечтой, именно той женщиной, которую ты долго ждал! Всегда видеть твои ясные, добрые, всё понимающие глаза!.. Любоваться тобой! Чувствовать твоё ухаживание, твою нежность и ласку ко мне! 
      По утрам, когда ты уходил на работу, мне хотелось лететь за тобой ласточкой и ни на шаг не отпускать тебя!.. Я знаю, в моей жизни не было и не будет лучшего человека, чем ты. 

      Но скоро наступило отрезвление. 
      Я стала догадываться, что твоя любовь относится вовсе не ко мне...  
      Главное для тебя – твоя работа. Талант у тебя огромный, ты превзойдёшь всех. Я читала  рукопись твоей книги – ты поднимаешь в ней такие глубокие проблемы – голова моя ходила кругом! Ты спрашивал меня о прочитанном, желая вовлечь в свою работу, а я ничего не могла сказать, избегала всяких обсуждений, тупо молчала, потому что своих мыслей у меня не было вообще.
      Наконец, я поняла, что тебе нужна другая жена, равная тебе. 
      Такая же талантливая, увлечённая, способная быть помощницей. 
      Я с горечью и болью признаюсь  себе, что такой женой быть тебе не смогу. 
      Для выполнения той роли, которую ты ждёшь от жены, девочка должна готовиться с детства. Она даже родиться должна в особой семье, где все друг друга любят, ценят, уважают. 
      Она должна быть воспитанной, высокообразованной, честной! Иметь разные увлечения, способности, таланты.  
      А я другой человек. 
      Моё детство было иным.  
      Ты сейчас на работе, а мне так хочется скорее увидеться с тобой, рассказать, как сильно тебя люблю. Как сильно хочу быть рядом, другом твоим. Но знаю: наши отношения обречены.
      После моих признаний, ты увидишь меня другой. Но, я всё-равно расскажу тебе прямо и откровенно всё! Поэтому и называю своё письмо прощальным. 

      Никитушка, мне тяжело и грустно, потому что я осознала, что я плохой человек; у меня  очень много недостатков. 
      Я никогда ничему не училась, и сейчас не хочу учиться. 
      С детства я была воспитана ленивой и сейчас не хочу и не могу бороться со своей ленью. 
      С детства меня приучили ничего не делать и сейчас я делать ничего не хочу.  
      Я всегда чувствовала себя обузой в чужом доме. Мне никто не был рад, я не испытывала к себе ни любви, ни ласки, ни от мамы, ни от отца, точнее, от моего отчима. 
      Меня не научили любви. И я не умею любить по-настоящему.
      С детства меня приучили к вранью, ко лжи. И я до сих пор не в силах отучиться от этих привычек. 
      Семья, в которой мы с мамой жили, была очень известной в районе, мой неродной дедушка Герой Социалистического Труда. В образцово-показательной семье всё должно выглядеть чинно и благородно.
      Мама внушала мне постоянно, что мы должны быть благодарны семье за то, что нас в неё приняли. 
      Мама моя работала главным бухгалтером на нефтебазе, в деньгах мы не нуждались... 
      Я нечестным путём поступила в институт; за моё поступление мама заплатила огромную сумму, 2500 рублей.  Я знала об этом, но даже и не пыталась сопротивляться, родители своим воспитанием обезволили меня, я боялась им прекословить. 
      В институте я училась без интереса, у меня не было ни одной пятёрки. В моей зачётке половина троек, половина четвёрок. Да и тем тройкам и четвёркам я обязана не знаниям своим, которых у меня нет, а тому что, я четыре года тупо просидела на всех лекциях. Хотя ничего там не делала и ничего особенно не записывала. 
      Всем своим положительным оценкам в зачётке я обязана только маме, которая каждый раз, после «успешных» зачётов и экзаменов, приезжала в Ростов и «благодарила» моих преподавателей. 
      Мне стыдно было ходить в институт. Казалось, каждый смотрел на меня, тыкал пальцем и кричал: «Ты поступила за деньги!..».
      Когда я приходила на занятия, то старалась идти коридорами, где меня меньше бы видели. Старалась ходить с опущенными веками и не смотреть людям в глаза. 
      Не раз я говорила обо всём этом маме. Но она отвечала, что в институт просто так, самой, поступить невозможно! Уверяла, что все поступают таким способом, то есть, за взятки или по блату. 
      В последний месяц-полтора до выпуска ты брал меня за руку, водил на лекции, консультации и, наверное, думаешь, что, в какой-то мере, помог мне окончить институт. Но это вовсе не так. 
      Я заранее была уверена в «благополучном» окончании, потому что знала: мама заплатила за это большую сумму, хотя, не знаю, сколько.

      Помню в детстве, когда я получала плохую оценку в школе, я шла домой как на казнь, как на смерть. Мать смотрела на меня так, будто я совершила страшное преступление. У меня душа «уходила в пятки». Я никогда не испытывала радости от учёбы, учиться для меня было мукой.
      В школе у меня не было подруг. Одноклассницы считали меня высокомерной, не любили. Но мальчишкам я нравилась, они считали меня красивой, особенно Артём. Его папа занимал в нашем районе какую-то высокую должность, поэтому кроме Артёма, никто к нам в дом не приходил. Мне просто запрещали кого-то приглашать и приводить.
      Отец, дедушка, бабушка были мне не родные. Родного отца я никогда не видела и не знала. Они с мамой расстались за полгода до моего рождения. От бабушки по маме я слышала, что отец мой был красивым и умным парнем, но с мамой жить не захотел. О моём родном отце мама мне никогда ничего не рассказывала. 
      Через год после моего рождения мама вышла замуж и мы переехали в семью Героя Соц. Труда. Через полгода у мамы и отчима родился сын, мой брат по маме. Я всегда чувствовала себя в доме лишней, но о том, что мой отец мне не родной, впервые узнала только в школе.
      Однажды на уроке я с гордостью похвасталась тем, что мой дедушка Герой Социалистического Труда. Наверное одноклассницы рассказали об этом своим родителям, потому что через день или два кто-то из девочек мне заявил  что мой дедушка мне вовсе не родной. Что в семью героя мою маму взяли из жалости, уже беременной. Да ещё и с «чужим прицепом». А «чужой прицеп» – это я. 
      Дома я со слезами рассказала всё маме, она подтвердила слова одноклассниц. 
      С тех пор я замкнулась в себе, стала раздражительной, злой.  
      Мама и раньше относилась ко мне холодно, но когда я всё узнала, стала постоянно говорить мне, что я должна быть благодарна приёмным бабушке, дедушке, отчему, за то, что мы живём с ней в их доме. Особенно, она прессовала меня, когда я делала или поступала «не так».  
      Всё это, наверное, было причиной и моей ранней половой жизни, и моего раннего замужества. 
      Никита, я тебя обманула. Отношения с Артёмом у нас начались на два года раньше, не после девятого, как я сказала, а после седьмого класса, когда мне было ещё 13 лет.  
      Хотя, всё произошло примерно так, как я и рассказывала. 
      Свои отношения мы скрывали долго, почти три года... Когда я заканчивала десятый класс, то была уже беременной...
      Пришлось открыться родителям. Они нас зарегистрировали.
      Но настоящей женой Артёму я никогда не была. 
      Как мужа я его не воспринимала и не любила, иногда до отвращения. Хотя жила с ним, точнее мы встречалась, когда я на каникулах приезжала из Ростова домой. Если кто спрашивал меня о семейной жизни – я врала, что у нас с мужем всё отлично. Говорила так, чтобы не приставали с расспросами. 
      К сыну, Захарке, я тоже не испытывала особой любви, поскольку он напоминал мне Артёма. Я чувствовала себя словно закабалённой ими двоими. Моё замужество и рождение ребёнка было явно преждевременным, совершенно мне не нужным.  
      Ребёнок всегда жил  у моей мамы. А сама я жила, не задумываясь ни над чем. Что меня ждёт? Как я буду жить дальше? Для себя лишь твёрдо решила: с мужем рано или поздно разведусь.
      Ещё я стремилась во что бы то ни стало уехать из дома. Об этом я не раз говорила маме. Наверное, поэтому согласилась учиться на её условиях. Лишь бы уехать хотя бы таким образом. 
      Но учёба мне никогда не давалась. Помню ещё в школе я была невнимательной, рассеянной, об этом моей маме говорила даже преподавательница русского языка и литературы. 
      Когда я в институте не сдавала какой-нибудь зачёт или экзамен, приехав домой, я говорила об этом маме. Она внушала, что надо обязательно сдать. А я нарочно затягивала сдачу экзамена, в надежде на то, что меня выгонят из вуза. Но всякий раз приезжала мама и всё устраивалось. Мне же становилось всё противнее и противнее. Я всё больше ненавидела людей и себя за вранье и нечестные отношения, ставшие для всех привычной нормой...

      Встретившись с тобой, я задумалась. 
      Ты открыл мне другой мир, показал, что есть другие люди, до самозабвения увлечённые полезным делом. 
      И ещё я вдруг поняла, какой я гадкий, уродливо воспитанный, нехороший человек. 
      Ты же видел меня другой!.. И я молчала, купаясь в твоей любви и ласке! 
      Прости, но я стыдилась и боялась говорить тебе правду! Умалчивала её. Да, фактически, обманывала тебя. 
      Планка, в виде синергической любви, которую ты поставил, слишком для меня высока, недостижима. Как бы ни старалась, я не смогу стать той, какая тебе нужна. 
      Правда, я и стараться не хочу; знаю, что бесполезно. 
      Сейчас тебя притягивает моя внешность, красота. Но это продлится недолго. Через какое-то время тебе станет скучно жить с симпатичной, но пустой девушкой, без увлечений, без талантов и способностей.
      И последнее. Мои мысли о смерти. 
      Они приходят. Но я не хочу никому приносить горе. 
      Да, я согласна с тобой: мне нельзя умирать, это глупо! 
      Смерть – удел слабых. А я хочу быть сильной, значительной личностью!
      Но хотеть и быть – не одно и тоже. 
      Боюсь! Да почти точно знаю, что не смогу!... Мечтать легко. А вот быть!?.. 
      Благодарю тебя за всё то, очень многое, что ты для меня сделал! 
      В первую очередь за то, что заставил думать!..
      Я ничего не прошу у тебя. 
      И ничего не предлагаю. 
      Что и как ты решишь, так и будет!..»

            «ПИОНЕРСКИЕ  ЗОРЬКИ»

      На четвёртый день моего пребывания, мы с Жорой Кочетовым вышли, наконец, на раскопки блиндажей. Вооружились ломом, двумя лопатами и... большой сумкой для находок. 
      Предпосылка для наших «чёрных копаний» была следующая.
      После того, как немцы потерпели сокрушительное поражение под Сталинградом, фронт на Дону стал стремительно откатываться на запад. До последнего немцы пытались его остановить. И до последнего на Кавказе шли ожесточённые бои за перевалы. 
      Однако в конце декабря 1942-го, начале января 1943-го немцам стало ясно окончательно: план «Б» всей летней кампании Вермахта полностью провалился. 
      На Волге германские войска получили сокрушительное поражение. В результате, теперь уже для них сложилась гигантская опасность: не только полного разгрома под Сталинградом, но окружения и разгрома ещё большей группировки войск, сосредоточенной на Кавказском направлении. 
      Германское командование поняло: группу армий «А» с Кавказа необходимо  срочно выводить. Пока ещё русские не вернули себе Ростов-на-Дону и не захлопнули крышку гроба покруче Сталинградского. Отступать через Дон после этого будет уже невозможно. Останется только один путь – через Тамань и Керченский пролив в Крым, который всё ещё находился под немцами.
      После провала под Сталинградом, натиск русской армии усилился и на Кавказе.  
      В ночь на 28 декабря 1942 года начальник немецкого генерального штаба сухопутных войск Курт Цейтцлер заявил Адольфу Гитлеру: «Если вы теперь не отдадите приказ об отступлении с Кавказа, то вскоре нам придётся пережить второй Сталинград»... 

      Началось спешное оставление перевалов Главного Кавказского хребта.
      Немцы взрывали собственные укрытия, блиндажи, огневые точки, оставляли Кавказ и спешно отступали в двух направлениях. 
      Одно из них – в сторону Ростова через Дон, под прикрытие заранее подготовленных мощнейших укреплений на Миус-фронте, который был объявлен незыблемой твердыней восточных границ Третьего рейха. 
      Второе, через Тамань и Керченский пролив в сторону Крыма, который, по замыслу Гитлера должен был стать привилегированным местом отдыха высшей германской знати... 
      Какие-то части Первой горно-стрелковой дивизии Вермахта всё-таки успели проскользнуть через Дон под прикрытие Миус-фронта.
      Однако уже 14 февраля 43-го года Ростов-на-Дону, был освобожден. «Ворота Кавказа» для немцев, убегавших с этого самого Кавказа на север, были наглухо закрыты. Путь для отступления на Миус-фронт оказался отрезанным. 
      Оставался Керченский пролив. Туда и устремились остатки группы «армии А». 
      В спешном порядке через пролив сооружался временный мост, проводились канатные дороги для переправки техники и солдат. Для сдерживания наступающих частей Красной Армии и защиты своих войск на Тамани между Чёрным и Азовским морями была сооружена знаменитая, мощнейшая, глубоко эшелонированная  оборонительная «Голубая линия». В небе над Кубанью и Таманью в апреле-мае-июне 1943 года состоялись крупнейшие во Второй мировой войне воздушные сражения между самолётами Люфтваффе и эскадрильями Сталинских соколов. С обоих сторон в этом сражении приняли участие, в общей сложности, более двух тысяч самолётов – истребителей, штурмовиков, ближних и дальних бомбардировщиков. В битве за стратегическое господство в воздухе верх взяли тогда наши лётчики и до конца войны они это господство уже не уступали..

      Но всё это было потом. А нас с Жорой интересовали блиндажи немецких солдат и офицеров, срочно покинутые именно в начале января 1943 года. Мы надеялись, что в спешке немцы могли бросить, оставить и забыть в этих блиндажах что-нибудь для нас очень интересное. Лично я мечтал найти какой-нибудь ржавый «шмайсер», офицерский «парабеллум» или что-то похожее на эти вещи. Такие находки можно было бы оставить в домашнем музее и демонстрировать друзьям, как трофеи с Клухорского перевала. 
      Но конечно, высшим счастьем для меня была бы находка металлического значка цветка Эдельвейс – нагрудного, нарукавного или крепившегося на кепи немецких горных пехотинцев. 
      Увы, ничего такого не попадалось.
      Порылись в двух местах, ничего  особенного не нашли. Одни лишь пустые, а также разорванные взрывами гильзы, сгнившие тюбики от каких-то мазей, пустые стеклянные флакончики и большие пустые бутылки, видимо из под шнапса... 
      Только в одном месте, раскапывая блиндаж, мы углубились в него, наверное, более чем на метр. И вдруг сверху, со стены на нас посыпались боевые патроны – сухие, чистенькие, хоть сейчас протирай их, загоняй в карабин – и на охоту.  
      Жора Кочетов обрадовался.  
      – О-го! Есть что будет предложить сванам на той стороне перевала! У многих из них с войны до сих пор сохранились немецкие карабины – сразу после отступления немцев они ходили по перевалам и собирали оружие для себя. 
      Все сваны большие любители поохотиться на туров. А патроны в дефиците. Покупают по два рубля за штуку и очень довольны! Один патрон – один тур – месяц семью кормить можно!.. И нам прибыль! У меня зарплата 120 р., а тут больше ста патронов – это почти две моей месячной зарплаты!.. 
      Однако, вернувшись на метеостанцию с боевыми патронами, мы, взрослые мужики, не удержались. Жора Кочетов тут же забыл про свой «бизнес-план». Все вспомнили босоногое детство и с десяток  патронов решили «испытать». Поиграть в «пиф-паф».
      Со смехом и прибаутками, Жора соорудил на площадке за домом, что-то вроде крошечной печи из кирпичей, закрыл её камнями со всех сторон. Оставил открытой лишь одну сторону – в направлении каньона и таинственной долины за ним. На дно «печи» положил сухие мелкие дровишки, сверху уложил боевой патрон, с пулей, направил её в незакрытую сторону. Положил на патрон сухую тряпочку, сверху слегка придавил камнем. Полил тряпочку бензином, поджёг. 
      Все мужики – «наблюдатели от ООН» – на всякий случай, благоразумно попрятались за угол дома-крепости и с любопытством выглядывали из-за него. 
      Через несколько минут раздался сильный хлопок. 
      – Ушла пуля! – с пионерской радостью прокомментировал Жора Кочетов. – Можно выходить. Два рубля улетели!
      В «печи» мы нашли разорванную гильзу – точь в точь такую, какие находили в сгоревших блиндажах.
      На радостях провели ещё несколько подобных «экспериментов», причём один раз заложили сразу четыре или пять патронов. Получили аналогичные результаты; разве что с ещё большим эффектом озвучки «грохочущего боя в горах». Ну и, конечно, получили «море» мальчишеского восторга и удовольствия. 
      И ещё мы убедились: мужики, они, конечно, хоть и взрослеют, но, в чём-то по-прежнему остаются детьми. Во всяком случае, «пионерские зорьки» в одном месте у них играют, очевидно, до самой старости. 

            НА  МОТОЦИКЛЕ  ПО  МЕСТАМ  БОЁВ...

      Поняв, что никаких рассказов о войне и ничего такого особого, тем более, детального, об участии в боях, мне из отца не вытянуть, я решил действовать по-другому. 
      Поставил себе задачу: во чтобы то ни стало уговорить отца отправиться со мной на Миус-фронт. Конкретно в те места, где происходили сражения с немцами, в которых он принимал самое непосредственное и активное участие. 
      И вот там, на местах его военной молодости, попытаться разговорить. 
      Задумка мне удалось. 
      Я был тогда сам ещё молодым, 26-ти или 27-летним парнем. Только-только начинал свою журналистскую деятельность. Мечтал о больших путешествиях по всей стране. 
      Для этого купил себе в рассрочку мотоцикл, «Восход-2». Планировал, для начала, кататься на нём по близости, по субботам-воскресеньям; посещать новые, интересные для меня места на Дону. А позднее изъездить уже весь Крым, Кавказ – да, хорошо бы и весь Союз!...
      Предложение: отправиться со мной на мотоцикле по местам боевой юности, отец воспринял всерьёз, с интересом. Даже с некоторым энтузиазмом.       

      Видимо, фронтовая память не давала ему покоя. И он сам втайне мечтал о подобном путешествии в своё собственное 18-летнее прошлое. Но вот как именно осуществить его не представлял. 
      Моё предложение оказалось ему по душе. И, несмотря на то, что по натуре, отец был заядлым рыбаком и примерным домоседом, он согласился поехать со мной без долгих уговоров.
      Мама с пониманием одобрила нашу поездку.
      В назначенный день после обеда мы с отцом надели мотоциклетные каски, уселись на «Восход-2». Я впереди, за руль, он сзади, пассажиром. 
      Торжественно и гордо помахали провожающей нас маме руками и потихоньку выдвинулись из Семикаракорска в Ростов. 
      Переночевали в моей однокомнатной, коммунальной квартире. А рано утром отправились в посёлок и районный центр, Матвеево-Курган. 
      Именно в этот посёлок, в мае 1943 года, на Миус-фронт, в состав 1273-го стрелкового полка, 2-й гвардейской армии, поступило из Новочеркасска новое пополнение – рота молодых бойцов.
      Вместе с ротой на фронт прибыл, с пулемётом Дегтярёва в руках, и мой будущий отец, тогда ещё молодой, 18-летний хуторской паренёк, Минай.

           НИ  СИНЕРГИИ,  НИ  СОТВОРЧЕСТВА,  УВЫ!..

      Закончив чтение «Прощального письма», я положил листы на столик. 
      Да-а-а-а-а!!.. 
      Вот это да-а-а!..  
      Такого не ожидал!..   
      Задумался. 
      Хорошо, что Лиля уехала, не знал бы сейчас, что и говорить!..
      Ну, и жизнь у красавицы была!..
      Не позавидуешь!..     

      Бедная девочка!.. 
      Как жаль, когда люди - и особенно дети(!) - вот так страдают ни за что - ни про что! Просто потому, что им с родителями не повезло!.. Хуже всего, что ничем тут не поможешь!..     
      И что теперь? С чего начинать разговор, когда она приедет? 
      Что говорить? Как комментировать?..
      А наши отношения?!..
      Понятно: расставаться не хочу и не буду! Об этом нет речи!.. 
      Слишком милая и приятная девушка, чтобы ею разбрасываться? 
      Но как же быть? Что ответить?

      До приезда Лилии оставался ещё целый день. Времени было достаточно, чтобы подготовиться к беседе!..
      Раза два или три перечитал текст. 
      Снова и снова пытался осмыслить ситуацию. Определиться.
      Ну, да! Тут Лилия, конечно, права! 
      Жаль, но, действительно, ни синергической любви, ни сотворчества, скорее всего, ждать не следует. 
      Об этом она написала прямо и обоснованно. 
      Только вот диво! Девушка по прежнему притягивает, как магнит!.. 
      Чем именно? 
      Да, понятно чем!..
      Опыт 35-лет жизни,  в том числе и семилетней, семейной, подсказывал нехитрые умозаключения. 
      По крайней мере, я уже точно знал «великую тайну» семейного бытия!

      У каждой красивой девушке есть два «золотых ключика» к любому мужику. 
      Внешняя красота и внутреннее содержание.
      В первую очередь и сильнее всего на нашего брата-мужика, естественно, действует внешняя красота! 
      Проще говоря, красота нежного девичьего тела. 
      Если оно превосходное, то, при желании, девушка возьмёт в плен практически любого, кто ей приглянется! Главное для неё тут - не сделать ошибку в выборе.
      Надо честно сказать! Девичья внешность – худенькое, нежное тело, притягательно-женственные формы, обаятельные черты красивого лица – это, на самом деле, рай для мужских глаз! Когда же в постели мужчина начинает этот рай осваивать, сливаться с ним, то уже не только его глаза, но вся мужицкая сущность начинает испытывать непревзойдённые райские наслаждения!.. Ну, вот так распорядилась наша матушка-Природа! Она, таким образом, решает свои задачи!.. Типа: «Вы там наслаждайтесь друг другом от души, а я свои собственные цели в это время буду преследовать!.. Они у меня очень важные! Мне жизнь людей надо продолжать!..» 
      Мужчина с удовольствием поселяется в предлагаемом ему «райском саду», блаженствует в нём, становиться его частью. Отказаться от этого не каждый сможет. Если, конечно, не препятствуют какие-то особые обстоятельства...
      Но вот как долго мужчина будет испытывать райское блаженство в этом саду – зависит уже от внутреннего, духовно-нравственного и интеллектуального содержания девушки. От её мудрости, ума, воспитания, способностей, от её талантов.
      Может быть, оно продлится всего день, может, несколько дней, лет; а может и всю жизнь!
      Райским телом Лилии я только начал наслаждаться!.. Но не в этом одном уже было дело. Отчаянная сверх откровенность девчонки сильно задевала душу и сердце.  О расставании не хотелось и думать!..

             РЕШЕНИЕ

      В конце-концов, принимаю «соломоново» решение. 
      Продолжать совместную жизнь! 
      О «Прощальном письме» не упоминать ни слова; ничего о нём не говорить! 
      Содержание его не обсуждать! 
      Разговаривать только о текущих делах и планах!..
 
      Как и обещала, Лилия вернулась через два дня. 
      Поздоровалась. 
      С тревогой на меня взглянула, пытаясь угадать настроение. 
      Затем, стараясь не смотреть мне в глаза, прошла в комнату, поставила сумку. 
      Присела. 
      Наконец, всё же посмотрела на меня вопросительным взглядом. Спросила с тревогой:
      – Никита, ты принял решение?
      – Принял, – ответил я.
      – Какое?..
      Делаю паузу. 
      Беру приготовленный заранее блокнот.
      – Дней через двадцать, в середине августа, у меня начинается отпуск. Предлагаю отправиться в путешествие на целый месяц! Сначала, конечно, мы должны зарегистрироваться в загсе, тогда в гостиницах селить нас будут вместе... И вперёд!..
      Лилия смотрела на меня ещё не совсем понимая. 
      Поясняю:
      – Ты когда-нибудь была с экскурсиями по Лермонтовским местам? В Пятигорске, в Кисловодске?
      – Нет.
      – А в горах? В Приэльбрусье?, в Северной Осетии? На Военно-грузинской дороге? 

      – Никогда!
      – А в Тбилисси, в Бакуриани, в Борджоми, в Батуми, в горах Верхней Сванетии – доводилось бывать?
      Лилия с удивлением и с, ещё не совсем уверенной, радостью отрицательно помотала головой.
      – Пока тебя не было, я тут подготовил маршрут. Посмотри вот!..
      Положил перед нею новенький блокнот в твёрдой обложке. На первых страницах в нём под заголовком «Маршрут путешествия 1981 года» были расписаны города Северного Кавказа и грузинского Закавказья, где мы должны побывать, с указанием дней пребывания в каждом пункте. 
      – Вот по этим местам мы с тобой будем путешествовать целый месяц!.. Всё остальное... то, что ты написала... мелочи!.. О них потом!..
      – У меня лишь одна просьба к тебе будет, Лиличка! В путешествии ты, вот в этом блокноте, должна вести дневник, записывать в него свои наблюдения, впечатления, чувства, мысли... Идёт?
      – А денег хватит?.. На такое путешествие?
      – С головой!  Наш главный редактор завёл порядок. Каждый журналист пишет заявление о материальной помощи на лечение в связи с уходом в отпуск. 
      Выдаётся материальная помощь в размере одного оклада. Вместе с зарплатой, отпускными, вот этой помощью и моим гонораром, у нас будет больше 500 рублей! Хватит на всё, ещё и останется!.. Как тебе, мое предложение? Одобряешь?..  
      Лиля прильнула ко мне. Ласково обняла, поцеловала.
      В глазах, которые она по привычке пыталась от меня прятать, я заметил блеснувшие слёзы... 

       Конец второй части.

 

        Часть третья.
 
        ЛИК ВЕЧНОСТИ

     

     ВЫДВИГАЕМСЯ  НА  ТРОПУ

      Едва стало светать, я вышел на площадку перед домом.  
      Размялся, посмотрел на скалы по сторонам. Поднял глаза к небу, увидел плывущие облачка. 
      Лёгкие, пушистые, небольшие. Но они мне очень не понравились. 
      Четыре прошедших дня, по утрам облаков не было. 
      Стало быть, погода начинает портиться. 
      Всё!.. Идти надо сегодня!
      Понял: вот он, долгожданный момент истины! День будет серьёзным! 
      Сразу весь собрался, сконцентрировался, почувствовал прилив энергии.
      В голове зазвучали строки Высоцкого:

      «Ну вот, исчезла дрожь в руках. 
      Теперь – наверх! 
      Ну вот, сорвался в пропасть страх –
      Навек, навек.
      Для остановки нет причин – 
      Иду, скользя.
      И в мире нет таких вершин, 
      Что взять нельзя!..»

      Василий Амосов вслед за мной вышел на площадку, также посмотрел на небо, сказал:  
      –  Ладно! Прогуляюсь-ка я с тобой! Доведу до перевала. А дальше, на ту сторону, уже сам пойдешь... 
    
      Василий предложил мне резиновые сапоги с условием, что на перевале он их у меня заберёт: сапоги казённые, пара выдаётся на целый год. Подошва у них с глубоким протектором, не скользкая. Часть подъёма придётся идти по снегу, в сапогах подниматься будет гораздо легче. 
      Скоренько попили чайку с моим любимым бутербродом с салом. Завернул несколько бутербродов с собой. Воду брать не стал, лишнюю тяжесть таскать не хотелось. Решил: почувствую жажду, поем снега или чуть-чуть попью ледниковой водички.
      Оделся по-походному: джинсы, футболка, фланелевая рубашка с длинными рукавами, сверху лёгкая куртка, на голове синяя кепка «Аэрофлот». 
      Василий оделся также легко: сапоги, рубашка, куртка с капюшоном, черноволосую голову оставил открытой. Накинул парусиновый рюкзак, в руки взял самодельный альпеншток.
      Я тоже накинул на плечи свой почти пустой рюкзак. В руки взял посох. Тепло попрощался с Жорой и с Анатолием. От души поблагодарил их за всё.
      Не мешкая, примерно, в пять тридцать, мы выдвинулись на тропу.

      Василий сильно облегчил мне восхождение. 
      Не надо было думать: куда идти, как ставить ногу, где поворачивать, с какой стороны обходить валуны. Я просто шёл след в след за проводником, да смотрел себе под ноги. По сторонам глазеть, любоваться красотой не было времени. К тому же путь был для меня знакомым.

      ТАЙНЫЙ  ПРОХОД

      По проторенной тропке поднялись почти к озеру. Остановились передохнуть. 
      Василий говорит:
      –  На Клухорский перевал мы с тобой не пойдём. Ты там уже был, когда ходили к озеру. Путь к нему слишком длинный. Ты сам видел: тропа петляет, огибает большое, а за ним и малое озеро, и долго тянется. Противный такой тягун будет! Набор высоты медленный, длинный и долгий...
      Мы с тобой пойдем через перевал Горных инженеров. Он рядом с Клухорским. Чуть правее его. Высота у него побольше, примерно 3200, зато подход короче. Подъём на этот перевал круче, но спуск с него будет легче. Поднимемся на перевал Горных инженеров, вместе перейдём гребень, а на другой стороне ты сразу начнёшь спускаться вниз по тропе. Сначала дойдёшь до Клухорского перевала. Он будет левее по ходу и ниже... По вертикали, примерно, метров на 300-400 ниже. В целом, с перевала Горных инженеров до Клухорского недалеко, меньше километра. Будешь идти всё время понижаясь. Спустишься на той стороне хребта до Клухорского, а дальше по тропке начнётся крутой спуск уже с самого Клухорского.

      Скоро я убедился: перевал Горных инженеров сильно отличается от Клухорского. 
      Во-первых, он выше.
      Клухорский — 2781 метр, Горных инженеров, по словам Василия, 3200. Подъём на перевал Горных инженеров оказался для меня неожиданно крутым и тяжким. Притом, последние 300 - 400 метров пришлось подниматься по довольно глубокому снегу. 
      В добавок, в конце подъёма путь нам перекрыла грандиозная стена неприступных скал, взметнувшихся в небо. Серая стена со снегом в  ложбинах представляла собой гребень Главного Кавказского хребта, его высшие, скальные точки. 
      В гребне, как оказалась, была небольшая, шириной всего в несколько метров  расселина – узкий проход в отвесных скалах на другую сторону хребта. 
      Проход был похож на тайный. 
      Ни разу, ни на одной из карт, которые специально рассматривал позднее, я не обнаружил обозначения перевала Горных инженеров. Знали о нём, вероятно, только местные жители здешних гор, сваны или карачаевцы, да и то не все. Ну, и о нём прекрасно знали, как я мог убедиться, наши «аборигены»-метеорологи, излазившие тут все места. 
      Теперь о тайном проходе Горных инженеров в гребне скал Главного Кавказского хребта узнал и я, ростовский бродячий журналист.
      Почему проход назван в честь горных инженеров, Василий не объяснил, можно было лишь догадываться. Скорее всего, ещё сто лет тому назад, во время исследования местности, перед прокладкой Военно-Сухумской дороги, горные инженеры впервые этот проход обнаружили, в честь них он и был назван.
      Позднее я вычитал, что подобными проходами в скальных гребнях Главного Кавказского хребта с успехом пользовались наши военные альпинисты. Проникая  через них, они словно ниоткуда, неожиданно появлялись в тылу врага, наводя среди горных егерей жуткий «шорох» и панику.
 
      На подъёме к тайному проходу я немного притомился. К тому же, мы торопились, старались не останавливаться. Хотя, по моей просьбе, раза три или четыре всё-таки пришлось тормозить, чтобы элементарно перевести дыхание. 
      Успокаивал себя тем, что спуск будет легче. Всё-таки идти вниз всегда проще. 
      Такая мысль-надежда была моей первой ошибкой.

      Примерно часам к девяти утра мы вышли на верхнюю точку прохода Горных инженеров. 
      Продвигаясь по небольшим камням и неглубокому снегу на дне прохода, Василий подвёл меня к южному склону, до спуска. 
      Я снял сапоги, одел свои ботинки.  
      –  Отдохни немного здесь, – предложил Вася. – Я пока сбегаю на вершинку, она тут рядом. Всё-таки, пик Горных инженеров!.. А то нехорошо! Быть почти на вершине и не подняться!..
      Вася исчез, ступая по камням, как по ступенькам.
      «Сбегаю на вершинку!» – с иронией повторяю по себя его слова. – «Ничего себе! И это у нас называется: «туберкулёзный больной!..»
      Жду «больного» с удовольствием. Смотреть было не на что. Справа и слева проход через перевал закрывали скальные стенки. Опёрся на свой посох, опустил глаза на снег под ногами и старался вволю надышаться. 
      Василий отсутствовал минут двадцать, может полчаса. Вернулся быстро. Мы вместе постояли ещё пять-семь минут. 
      Я поздравил его: «С горой тебя!..» 
      Потом мы попрощались. 
      Уходя, он ещё раз напомнил: «Приедешь в Сухум – дай нам сразу телеграмму».
      Я остался один. 

      ПЕРВЫЙ  ШАГ            

      Подхожу к самому краю спуска с гребня. 
      Минуты две или три стою в окружении сплошного «белого безмолвия», привыкая к обстановке. 
      Огляделся. Запустил глаза вниз, насколько было возможно, но ничего особенного не увидел.  
      Меня обступали мрачно-серые, местами заснеженные, разной конфигурации, холодные и неприветливые вершины – 3400, 3500, 3600! Они закрывали дальний обзор; глаза упирались в скалы. 
      Радости, восторга не чувствовалось. Особой тревоги тоже. Сосредоточенность и готовность идти.
      На уровне глаз, передо мной и ниже, важно шествовали лиловые, подсвеченные солнцем, облачка. Странно было видеть их рядом и под ногами – обычно облака проплывали над головой! 
      Картина чинного шествия облаков меня, правда, настораживала. Я знал: в горах погода портится стремительно, немного побаивался этого. Но облака были не очень большими и их было не так много. 
      Во мне сидела упорная, спокойная уверенность: всё будет нормально. Пройду! 
      С одной стороны, уверенность эта подвергала меня смертельному риску. Но с другой – спасала от паники. 
      Вдыхаю полной грудью. И делаю решительный шаг к приключениям, о которых даже представить себе не мог. 

       МИУССКОЕ СРАЖЕНИЕ 
       СТАЛИНГРАДСКОМУ И КУРСКОМУ РАВНОЗНАЧНО!

      История сражений на Миус-фронте, пока ещё мало известна широкой общественности, однако великая роль сражений на Миусе в нашей Победе над нацисткой Германией постепенно начинает проясняться.
      ...Передовые части Вермахта вошли в село Куйбышево Ростовской области уже 29 октября 1941 года. Почти сразу же всех местных жителей под угрозой расстрела погнали на стройку. За два года немцы выстроили по западному берегу Миуса, вдоль отрогов Донецкого кряжа, на отрезке в 104 километра, неприступный бастион. Его не зря сравнивали с финской линией Маннергейма. 
      Неприступность рубежей обеспечивали траншеи общей протяжённостью более 2500 километров. Здесь были замаскированные противотанковые орудия, миномётные и гаубичные батареи, бронеколпаки, доты, дзоты и многое другое. На высоких сопках гитлеровцы выстроили цепочки ДОТов по 30 огневых точек на квадратный километр. Между ними траншеи в рост и подземные ходы. Глубина обороны доходила до 11 километров. Некоторые из укреплений сохранились до сих пор.
      Обнаруженные историками свидетельства позволили достаточно полно воссоздать события начала войны на юге нашей страны. Итогом кропотливой исследовательской работы учёных стала книга «Миус-фронт в Великой Отечественной войне 1941-1942 гг., 1943 г.». Эта долгожданная книга вышла в свет более 65 лет спустя после происходивших здесь событий. Инициатором и одним из её авторов выступил председатель Южного Научного Центра Российской академии наук, академик, Геннадий Григорьевич Матишов.
      Вот лишь некоторые факты из книги.
      Сражения на Миус-фронте продолжались 445 дней. И каждые сутки Красная Армия теряла здесь до 3 тысяч бойцов.
      Миус-фронт оттягивал на себя и перемалывал части, которых Вермахту не хватило для успеха в сражениях под Москвой, Ленинградом, на Курской дуге.
      В ноябре 1941-го под Ростовом была обескровлена 1-я танковая армия фон Клейста. Тогда на Миус из резерва немецкого командования были переброшены четыре дивизии и бригада из 156 новейших танков. Этих сил как раз не хватило Гитлеру для прорыва к Москве.
      В июле 1942-го прочная оборона советских войск на Миусе заставила Вермахт повернуть 4-ю танковую армию со Сталинградского направления на Ростовское. Это позволило выиграть две недели для создания обороны на подступах к Сталинграду.
      В 1943-м июльское наступление Южного фронта заставило немцев перебросить с Курской дуги — в самый разгар битвы(!) - на Миус фронт целых три танковые дивизии. И это помогло нам победить под Курском.
      Мало кто знает, что 30-31 июля 1943 года в сражении близ Миуса элитный танковый корпус СС потерял людей и техники больше, чем под Прохоровкой двумя неделями раньше.
      Воевать учились в боях. Потери несли огромные. Под Матвеевым Курганом, к примеру, при штурме Волковой горы и других высот только за 2 дня с 8 по 10 марта 1942 года было убито и ранено 20 тысяч бойцов Красной Армии. За три дня наступления с 30 июля по 1 августа 1943 года западнее села Куйбышево выбыло из строя 18 тысяч бойцов. На одного погибшего немецкого солдата здесь. приходилось по семь-восемь наших.
      Многие годы в отечественной литературе советского периода об этих фактах умалчивали, скрывали сведения о понесённых тогда потерях. Командовавшие в годы войны крупными соединениями на юге страны Р.Я. Малиновский и А.А. Гречко, бывшие в 1957-1976 годах министрами обороны СССР, предпочитали не вспоминать о неудачных эпизодах своих военных биографий. Битва на Миус-фронте оказалась вырванной из нашей истории.
      С годами пришло осознание масштаба произошедшего здесь кровопролития, осознание истинной значимости сражения на Миус-фронте в истории Великой Отечественной войны.
      Учёными Южного научного центра РАН, поисковиками объединения «Миус-фронт». Донского исторического музея, спустя многие десятилетия, проведены совместные раскопки на полях боёв. Делалась аэрофотосъёмка, были проведены опросы местных жителей. Изучались архивы Минобороны, Ростова и Таганрога. Анализировались военные и гражданские документы как советские, так и немецкие. 
      Всё это позволило установить: Красная Армия в те годы потеряла на Миус-фронте более 830 тысяч человек, из них 280 тысяч погибшими. Это примерно 25-30 дивизий, или три процента общих потерь нашей армии за всю войну. 
      ...Летом 1943 года, шеф-адъютант Адольфа Гитлера, обергруппенфюрер СС, Юлиус Шауб, лично проинспектировал войска южного участка фронта. По итогам своей инспекции Юлиус Шауб доложил фюреру: 
      «Миус-фронт это стальной пояс, преградивший путь большевикам. Штурмовать Миус-фронт равносильно попытке пробить головой гранитную стену.»
      Гитлер заявил, что Миус-фронт должен стать незыблемой восточной границей тысячелетнего рейха.
      Однако, «восточная, незыблемая, гранитная стена» была всё же пробита. В числе тех, кто пробивал её был и мой отец, 18-летний красноармеец, Минай, из хутора Жукова, Семикаракорского района. 

      НА  БОЕВЫХ  ПОЗИЦИЯХ

      ...Мотоцикл «Восход 2» прикатил нас с отцом в посёлок Матвеев Курган, на западе Ростовской области. 
      Поднялись на Волкову гору. 
      Весной и летом 1943 года именно здесь, на правом, высоком, берегу реки Миус, от Азовского поря до самого Харькова, пролегали мощнейшие немецкие укрепления. Та самая, «незыблемая восточная граница Третьего Рейха», – как утверждала гебельсовская пропаганда. 
      Наши окопы размещались внизу, за левым берегом Миуса, на менее выгодных позициях. Естественно, сверху враги хорошо просматривали, особенно в бинокль, и весь посёлок, и поля до горизонта и, конечно, все наши позиции.
      Глядя вниз, отец вспоминал, что и где находилось, во время войны. 
      – Вот там, правее от посёлка, стояло большое каменное здание мельницы, уже тогда полуразрушенное; сейчас его нет. У посёлка проходила первая линия наших окопов. А вот, примерно, там, ближе к Миусу, мы с напарником, моим вторым номером по пулемёту, стояли в «секрете». Точнее в боевом охранении. 
      «Секрет» выставлялся на нейтральной полосе. Примерно, на двести-триста метров впереди первой линии наших окопов. Маскировался, чтобы немцы не могли обнаружить. 
      Те, кто ходил в боевое охранение должны были днём и ночью сидеть тихо, ничем себя не выдавать. Курить, зажигать спички, громко разговаривать, особенно ночью, категорически запрещалось. Переговаривались только шёпотом. 
      Вместе с пулемётом Дегтярева, у нас был автомат ППШ и гранаты. Наша задача была первыми обнаружить врага, встретить его и вступить в бой, с тем, чтобы дать время для подготовки к бою бойцам первой линии наших окопов. 

      КОСОЙ ЛАЗУТЧИК

      Сильных сражений весной при мне здесь не было. Стычки, перестрелки иногда случались. Но не надолго. Скоро всё успокаивалось. 
      В боевом охранении стоять в маленьком окопе на двоих было, конечно, тревожно, особенно ночью. За спиной наши; впереди немцы. Понимали: если немцы захотят сделать вылазку к нашим позициям, то первой их задачей будет тихо к нам подползти и «снять». Так, чтобы затем внезапно напасть и захватить первые линии наших окопов. Естественно, о сне ночью в дозоре мы не думали. Глядели в оба вперёд и по сторонам. 
      С немецких позиций могли приползти разведчики. Ну, слава богу, никаких опасных случаев не было. 
      Кроме одного... почти комичного...
      Стоим в боевом охранении, я смотрю в темноту. Вдруг замечаю: кто-то тихо ползёт в нашу сторону. Притом, урывками. Сделает несколько движений, затаится. Потом опять ползёт.  И уже близко!.. Ночь, темно, но силуэт виден. Я прицеливаюсь из автомата одиночным – хлоп! Убил сразу! Подползаю к убитому разведчику, а это... заяц.
      Травку косой щипал, а мы сидели так тихо, что он даже не заметил нас. Подполз настолько близко, что в темноте показался нам вражеским лазутчиком. 
      Ну и страх конечно своё дело сделал. 
      Немцы услышали одиночный выстрел, не разобрались что к чему, открыли беспорядочную пальбу. Наши тоже встревожились. Подползают к нам, спрашивают: что случилось? 
      Мы объяснили. Потихоньку всё успокоилось. 
      Незадачливого «лазутчика» отдали на кухню...

      СНЕЖНОЕ БЕЗМОЛВИЕ

      Перед возвращением на метеостанцию Василий напутствовал меня: «Когда начнёшь спускаться с перевала, придерживайся левой стороны. Там должна быть тропочка. Её видно. Не торопись, присмотрись!..» 
      Немного спустившись вниз, я осмотрелся, но никакой тропки не увидел.  
      Хуже всего – было полное отсутствие камней под ногами.
      Когда мы с Василием поднимались наверх, снег был везде. Но также везде нас сопровождали камни и скальные выступы. Между ними не явно, но всё же угадывалась протоптанная многолетним хождением, извилистая туристская тропа. 
      Только при штурме самого перевала Горных инженеров, тропа исчезла. Подъём был сплошь завален снегом и Василий вёл меня, ориентируясь по каким-то своим неизвестным мне приметам... 
      На южном склоне хребта никаких камней и скальных выступов под ногами не оказалось. Толщина снежного покрова была здесь, видимо, слишком высокой. 
      Я стал спускаться вниз и очумел!.. 
      Перед подъёмом я рассуждал логично: на южном склоне солнца больше, оно греет сильнее, всё тает быстрее, снега здесь должно быть гораздо меньше. И когда рассматривал карту, перед походом, также обратил внимание: все ледники находились на северном склоне хребта. 
      Парни с метеостанции, очевидно, думали также; в конце мая никто из них, похоже, здесь не бывал... 
      В действительности оказалась всё наоборот: на южном склоне Главного Кавказского хребта снега лежало в сотни, в тысячу раз больше, чем на северном. 
      Причина стала мне понятна позднее. На южную сторону Водораздельного хребта с Чёрного моря, надвигаются тёплые, влажные ветры, идут частые муссонные дожди. Здесь, высоко в горах, водяные капли превращаются в снег. Скалы гребня Главного Кавказского хребта закрывают проход воздушным массам на север. Основные осадки выпадают на южном склоне. Снег за зиму накапливается многометровой толщиной. 
      Я сообразил сразу: обилие снега – это зловещая опасность. Ничего твёрдого под ногами не чувствовалось! Впереди сплошное белое молоко до горизонта. Да и сам горизонт не просматривался. Где оно это «молоко» заканчивалось? – трудно было определить. 
      Сплошное снежное безмолвие!  
      И гигантские, вздыбленные скалы, словно грозные стражи вокруг! Однако обращать внимание на красоту было не досуг.
      Любопытное открытие я сделал для себя. Когда шёл внизу по асфальтовой дороге на метеостанцию, то всё время обращал внимание на окружающую красоту, восхищался и наслаждался ею! Сейчас беглым взглядом и боковым зрением постоянно отмечаю и признаю: здесь дикая красота гор на порядок выше и грандиознее! Но вот диво: восторга и любования красотой не было. Мысли занимались совсем другим... 
      С первых шагов я невольно обратил внимание на свои ботинки – они сразу мне не понравилась – в сравнении с глубокими протекторами сапог, ботинки оказались скользкими!.. 

      ТРОПА

      Осторожно прохожу вниз между двумя небольшими ледничками. И тут, вроде как, обозначилась чёткая тропинка. Она повела меня вправо. 
      Позднее догадался, скорее всего это была звериная тропа. Весна, на южном склоне теплее, кабаны, туры, может, медведи, проделали тропу с севера на юг, через проход. 
      Подумал: ладно, сейчас тропа ведёт чуть правее, но потом, должна, повернутся влево – это же перевальный участок. Серпантин! 
      И тут – хоп! –  тропа пошла круто  вниз. 
      Даже очень круто. 
      Я доверился ей, пошёл вниз. Прошёл с полкилометра, спустился на дно какого-то ущелья, потратив, наверное, более получаса времени. 
      И вдруг моим глазам представилась неожиданная картина: колоссальный водопад с грохотом падает, метров, наверное, с двадцати – двадцати пяти, справа от меня. Причём, водопад широкий и мощный. Толстенная масса воды обрушивалась вниз, пробивала снег, лёд и исчезала под ними. 
      Чуть левее в стороне от ревущего водопада – вижу через реку мостик изо льда и снега. 
      Мостик и сама тропинка, явно приглашали меня перейти на ту сторону реки – там просматривались крутые склоны гор и густой хвойный лес. Тропа подвела меня прямо к этому природному мостику. 
      Тут я оробел. 
      Понимал отчётливо: мостик изо льда и снега, под которым со скоростью курьерского поезда  несётся могучий горный поток – не просто рискован – он смертельно опасен. Чуть треснет ледок или мягким окажется снег, и ты в одно мгновение – в ревущем потоке; тебя подхватит и понесёт. 
      Всё!
      Через минуту ты мертвец. Через десять минут части твоего тела – голова, руки, ноги, с огромной скоростью ударяясь об острые камни, валуны, скалы, начнут разделяться!.. 
      Возможно, размышлял я, под снегом и льдом, всё-таки, есть настоящий мостик из каменных глыб, просто сейчас он скрыт снегом. Но откуда здесь мостик? Кто его мог перекинуть на такой высоте? Кому он здесь нужен? Хотя... может он природный?, по нему ведь явно кто-то ходил!..
      Я подошёл к «мостику» поближе. Всмотрелся в несущийся поток воды, даже сделал по переходу несколько шагов. Попробовал твёрдость мостика ногами и посохом. 
      Вроде бы крепкий!
      Но остановился. 
      Стал вспоминать. 
      Ни разу! Ни Василий, ни Анатолий – не говорили мне, что первой большой приметой на моём пути будет водопад. И мостик под ним через реку чуть ниже. 
      Ни разу! 
      Про водопад вообще никто никогда не упоминал. 
      «Возможно, водопад бывает здесь только весной? – подумал я. – Летом от него остаётся лишь небольшая струйка?» 
      Но оценив поток срывающейся воды, я не мог вообразить, чтобы он пересыхал к лету. Слишком огромный объём извергался сверху – вряд ли такой поток  бывает здесь только весной.  
      Во-вторых, рассказывая о маршруте, ни Анатолий, ни Василий ни разу не говорили, что почти в самом начале пути мне надо будет спускаться круто вниз. Что там, внизу, я встречу водопад, недалеко от которого мне надо будет перейти мостик на правую сторону реки. 
      Стал догадываться, что зашёл не туда. 
      Быстро понял: не зная дороги, здесь можно легко заплутать. И что, в принципе, такое начало подсказывает мне самое разумное: опять подняться наверх, пока мои собственные следы видны на снегу. И вернуться на перевал, точнее на проход Горных инженеров. 
      Мелькнула даже мыслишка: «Так, может, вообще лучше назад?!..». По своим собственным следам, опять поднимусь к проходу, затем без проблем, опять же по своим следам, спущусь с него вниз, к парням, на метеостанцию? Это будет самым разумным и безопасным решением!.. 
      Ведь это же явно не очень хороший знак: начало пути – и сразу неудача – пошёл не туда. А что дальше будет?!.. 
      Однако представил себе кислые лица ребят, когда они увидят меня, вернувшемуся с «фронта» побеждённым. 
      Скажут: «Братан, не уверен, нечего было соваться!..». 
      Стыдно!..
      Однако и для возвращения к проходу надо сейчас опять подниматься наверх.
      Тяжело! 
      От метеостанции наверх я и так преодолел уже километров пять или шесть беспрерывного подъёма! Начну карабкаться сейчас вверх – выбьюсь из сил – хватит ли их на спуск вниз, по южному склону?!..
      Хотя и назад – совсем назад – тоже не вариант! 
      Назад – это позор! Сдача в плен!..  
      Не подходит! 
      Посмотрел на часы. Около 11. Время в запасе ещё имелось…
  
      РЕКА  ДОЛЖНА  БЫТЬ  СПРАВА!..

      Итак! 
      На мостик идти нельзя. Тут всё ясно. Про мощный водопад никто ничего мне не рассказывал. 
      На новый крутой подъём может не хватить сил. Слишком устал, спускаясь вниз.
      Что делать? 
      Стал думать. Вспоминать, что Толя Сидоренко мне говорил. 
      И вдруг вспомнил: 
      «Может случиться так, что ты не знаешь, куда тебе идти. Может туман выпасть. Может вообще что-то случиться. Так вот! Всегда проверяй себя тем, что сразу определись: на каком склоне  ущелья ты находишься. Ты должен всегда быть на левом слоне. Куда бы ущелье не вело! Как бы оно не крутилось, не извивалось, не поворачивало – упорно придерживайся левого склона! Река у тебя должна быть всегда только справа! Всегда! И течь вниз. Чтобы, спускаясь вниз, ты всегда видел, что идёшь по склону левой стороны реки, а река течёт от тебя справа. Справа по ходу». 
      Во-о-от!, – с каким-то злорадством подумал я. – А предательский мостик приглашает меня как раз на правый берег, на правый склон ущелья!.. Туда, где нет ни дорог, ни троп. И никто не ходит.., кроме зверей!.. Идти туда – это идти им на съедение!..
      «После перевала, по пробитой в скалах старой Военно-Сухумской дороге, в начале – не иди!, – напутствовал меня Анатолий. – Старая дорога, спускаясь с хребта, петляет туда-сюда серпантином. Там, у перевала, её практически нет. Наверху, за перевалом, она будет завалена камнями и заметена снегом. Увидишь ты её гораздо ниже, когда уже спустишься вниз. Обрати внимание! Ещё раз подчёркиваю: наверху, на перевальном участке этой старой Военно-Сухумской дороги почти нет – завалена камнями, лавинами, обвалами... Она, конечно, обозначена в горах серой ниткой, её можно увидеть – она же прорублена в скалах, но придерживайся её, просто как ориентира. Вверху идти старайся сначала по туристской тропе. Она должна просматриваться. Туристская тропа и легче, и короче, и прямее, и точнее, чем дорога!..» 
      Всё это я вспомнил, стоя перед «мостиком» на правый берег реки. 
      Сразу всё понял и резко дал ходу назад. 
      Ко мне вернулась уверенность! Повеселел, настроение улучшилось. Даже силы прибавились!
      Опять стал подниматься вверх. К перевалу-проходу Горных инженеров, с которого около часа назад спустился. 
      Мне всё стало ясно! Увидел весь свой дальнейший путь. Удивительно! Будто заново силу обрёл! 
      Довольно энергично поднялся наверх, к самому, знакомому уже мне проходу. Постоял около него, осмотрелся. Повернулся лицом на юг. 
      Прошел несколько метров – резко взял влево. И – вдоль южной стороны гребня скал Главного Кавказского хребта, по примороженному насту снега, опираясь на посох, ускоренным темпом погнал вниз по склону, в сторону Клухорского перевала. Который, как сказал Василий, должен был быть левее и ниже перевала Горных инженеров, по вертикали метров на 300-400. 
 
      БИТВА  ПРОПАГАНДИСТОВ

      «В апреле-мае, на линии наших и немецких окопов, в районе Матвеево-Кургана, стояла относительная тишина. И наши, и немцы накапливали силы, готовились к летней схватке, – рассказывал отец. – Больших стычек не было. Перестрелки были, даже сильные, но без движений войск. Сидели каждый на своих позициях, иногда обменяемся ударами друг с другом и снова тишина».
      –  А перестрелки от чего случались?, – спрашиваю.
      –  Разные причины были. Кто-то сделает случайный выстрел, ему сразу отвечают... Нередко, с пропаганды начиналось...
      –  С какой пропаганды?
      –  Сидим в своих окопах, тишина. Немцы выставляют громкоговорители, направляют рупоры на наши окопы и начинают на  русском языке вести против нас свою пропаганду. Притом, такую примитивную, даже удивительно! Мол, ваши отцы и деды воевали в гражданскую против царя, белогвардейцев и золотопогонников, за народную власть, за свободу и равенство. А теперь всё у вас вернулось. Сталин переодел вас в царскую форму. Опять вами командуют офицеры и генералы в золотых погонах, против которых бился Василий Иванович Чапаев, другие герои гражданкой.  А вы как были рабами до революции так и остались. За что вы теперь воюете? Чтобы гнуть спины ради красных помещиков и капиталистов?..
      Наши пропагандисты выставляли свои рупоры и на немецком языке начинали своё вещание на их окопы.
      Мы понимали только отдельные слова «фашизм», «Гитлер», «немецкие рабочие», что-то там ещё такое...  Чувствуем: наша пропаганда работает сильнее, правдивее. Задевает более чувствительно фашистское командование и солдат. Потому что фрицы всегда не выдерживали и первыми начинали стрелять по тому месту откуда шло наше вещание. 
      Сначала с автоматов. Наши в ответ тоже из автоматов. Немцы пулемёты подключали. Наши тоже отвечали с пулемётов. Немцы с миномётов и с пушек начинали палить, наши тоже пушками отвечали. Наконец заворчали немецкие «Ванюши» – это у них такой шестиствольный миномёт был – очень сильный. Но, смотрим, уже наши «Катюши» - гвардейские ракетные миномёты, с визжанием полетели к ним через наши головы.
      «Катюш» фрицы очень боялись. Когда «Катюши» начинали работать, они прятались и замолкали. 
      Потихоньку всё затихало. Мы сидим в своих окопах, смеёмся. 
      –  Ну вот! Поговорили с фрицами по душам!..
      –  Пап, а что опаснее мины или снаряды?
      –  Для пехоты мины опаснее. Снаряд зарывается в землю, осколки в основном вверх летят. А мины взрываются чуть только прикоснувшись к земле, осколки разлетаются веером по поверхности... 
      Вот такая обстановка была здесь в апреле-мае. 
      А в начале июня нас перебросили под село Куйбышево. 
      Вот там началась мясорубка. 

      МИМО КЛУХОРСКОГО

      Наконец-то! Вижу знаменитый и легендарный Клухорский перевал с его южной стороны! 
      Стою на одном уровне с ним. Ясно и отчётливо просматривается он между высоких заснеженных скал. И, как бы приглашает, открывая путь туристам с юга на север. Мол, проходите, пожалуйста! И спускайтесь вниз!  
      Сначала в сторону Клухорского озера, где я был с метеорологами всего три дня назад. 
      Затем ещё ниже, на метеостанцию, где прожил целых четыре дня. 
      Через перевальный проём увидел, как бы уже родные мне места на северном склоне!
      На три-четыре минуты задержался, пытаясь представить себе, какие жуткие бои шли сорок два года назад здесь, на огромной высоте. И сколько пролитой крови впитали в себя эти серые, заснеженные скалы!

      Возвращаться назад, однако, и не подумал. 
      Прошёл мимо Клухорского, стараясь догнать упущенное время. 
      Стал спускаться вниз, на  юг, уже, как бы, с самого Клухорского перевала. Но не по дороге, которая, вижу, сразу сворачивала влево, по пологому склону для серпантинного спуска. А, как и советовал мне Толя Сидоренко, по более прямому и крутому, туристскому склону. 
      И... сорвался!.. 

      ПУТЬ НА СОПКУ

      Небольшой посёлок Куйбышево. В центре обелиск. 
      Подошли к нему с отцом. Постояли. Поклонились погибшим здесь его товарищам. 
      Подъехали к сопке, буквально нависающей над посёлком.  
      Я предложил:
      – Папа, а покажи именно то место, где ты ходил в атаку на эту сопку?..
      Мы подошли к правому «плечу» горы.
      –  Примерно вот здесь, были наши окопы. А вот отсюда мы поднимались в атаку. 
      Что интересно!, – продолжал рассказывать отец. – Перед атакой по полчаса, а то и больше, немецкие окопы на сопке обрабатывались нашими «Катюшами». Кажется, там живого места не должно оставаться! Земля тряслась. Пыль и дым поднимались до небес. Мы смотрели как над нашими головами в сторону немецких окопов пролетали «Катюши», оставляя реактивный след в небе. И сердце наше радовалось! Понимали: это за нас! Это нас, пехоту, защищают и оберегают наши артиллеристы!.. 
      Но вот звучала команда: «Приготовиться к атаке!». 
      И наступала наша очередь. Очередь пехоты... 
    
     Перед самой атакой нам раздавали по сто граммов спирта. Чтобы в бой идти было не так страшно.    
     Притом, пить разрешалось строго по команде. Ровно за 15 минут до атаки... Но я никогда не пил, отдавал свою порцию тому, кто хотел...  
      По команде мы начинали штурм.
      –  Пап, а давай с тобой вместе подниматься на сопку именно по тому пути, где ты шёл в атаку тогда!
      –  Давай!
      Мы с отцом стали подниматься по крутой горе наверх. Подъём оказался очень тяжёлым, даже мне идущему налегке... На полпути я запросил:
      – Па, давай с минуту отдохнём!
      Мы остановились. Отец заметил:
       – Во время атаки, останавливаться нам было нельзя, убьют сразу! Вдобавок, трупами наших бойцов, которые погибали в предыдущих атаках, был завален здесь весь склон сопки. Трупы бойцов лежали на жарком солнце по много дней, разлагались. Забирать их даже ночью, было невозможно, склон плотно простреливался.
      Дышать было нечем! Трупного смрада, даже немцы не выдерживали. Они обливали сверху бензином трупы наших бойцов и поджигали их. Воздух от горелого человеческого мяса, смешанного с бензином, стоял невыносимо тяжкий! Но дышать им было всё же легче, чем просто воздухом от разлагавшихся трупов. 
      В атаку нас посылали беспрерывно. В иные дни по 15 раз ходили на эту гору! 
      По 15 раз в день! 
      Но немцы снова и снова сбрасывали нас назад, вниз, к своим окопам 
      А командиры опять поднимали нас в атаку.

      СПУСК

      ...Я сорвался.
      Там был очень крутой снежный склон, я не удержался на ногах. Покатился. 
      Сначала буквально кубарем, потом с помощью посоха выровнялся и заскользил на «пятой точке». 
      Можно было подняться – посох был у меня в руках, я держал его крепко, из рук  не выпускал. Словно веслом по воде, регулировал им свой бешеный спуск. 
     Конечно, я понимал: можно было посох воткнуть в снег, остановиться и подняться. Но вдруг я даже немножко обрадовался! Потому что увидел: столь быстрый «спуск» по снегу – фактически падение камнем на «пятой точке», как на лыже – это гораздо более быстрый и экономный спуск, чем обычный пеший, ногами по склону.
      Я вспомнил (где-то читал), что опытные альпинисты, чтобы ускорить спуск с Эльбруса, когда есть желание быстрее соскользнуть вниз и сэкономить силы и время, садятся на ледоруб и катятся на нём, как на лыже. Ледоруб, в случае чего, можно сразу воткнуть и остановиться, если видишь какую-то опасность. 
      Поначалу я также катился на «пятой точке». 
      Пытался «держать под контролем» процесс своего падения по склону, но не останавливал его. 
      Я всё ещё чувствовал: можно было остановиться! 
      Но... видел: скользящий спуск мой был невероятно быстрым. Если бы я решил проделать тот же путь пешком, на ногах, то на то же самое расстояние затратил бы в  пять раз  больше сил и времени, чем это тратилось на скользящий спуск...  
«Ладно!, – думаю, – снег глубокой. Если буду идти – стану беспрестанно  проваливаться –  быстро утомлюсь и время потеряю...»
      Продолжаю скользящее падение. 
      В какой-то момент чувствую: начинаю скатываться слишком быстро! Даже с ускорением!  
      Всё же думаю: «Ладно, пока ничего страшного! Ниже по склону, по идее, должен быть какой-то более пологий спуск. Там остановлюсь. Но вот эту «тянучку» снеговую пролечу». 
      Однако, вижу: скорость увеличивается. 
      Начинаю бояться. Чувствую: ещё немного, и уже не смогу остановиться в случае опасности. 
      А вдруг впереди помехи? Яма? Или трещина?..
      Не дай бог, попадётся навстречу камешек с футбольный мяч! Я об этот камешек шмякнусь! И больше мне идти уже никуда не надо будет!.. Или из рюкзака может что-нибудь выпасть. Или, ещё хуже – впереди окажется обрыв и падение со скалы. Не успею даже среагировать. 
      Пока не поздно, надо останавливаться! 
      Посохом начинаю тормозить. 
      Постепенно останавливаюсь. 
      Встаю на ноги. Осматриваю самого себя, проверяю карманы, рюкзак. 
      С досадой обнаруживаю: потерял блокнот. В нём мои записи путешествия, схема спуска с  перевала, который мне нарисовал Толя Сидоренко, его советы по переходу. 
      Хотел их просмотреть, свериться. Обшарил все верхние клапаны рюкзака, куда намеревался положить, чтобы  можно было быстро достать. 
      Блокнота нигде не нашёл. 
      Расстроился очень сильно. Решил: потерял блокнот при падении-скольжении по снегу, когда несколько раз пришлось лететь даже кувырком через голову. 
      Был убеждён, что положил блокнот в какой-то карманчик, и при спуске он элементарно выскользнул. Естественно, блокнот с записями пропал навеки-вечные. 
      Было жаль! Ещё и потому, что в этом блокноте записаны все мои мысли, чувства, размышления и впечатления первой половины похода – до подъёма на перевал. 

      Что делать дальше?!..
      Скатываться и дальше по крутому склону больше не рискнул. Стал просто спускаться ногами. Решил: лучше идти медленнее. Это надежнее и безопаснее, чем лететь с риском свернуть себе голову... 
      Пошёл по снегу. И сразу стал проваливаться. Иногда по колено. Иногда чуть ли не по пояс. Выкарабкивался. И шёл дальше...  Снега было много! 
      Хорошо, что облака ходили рядом, на уровне гор. Но не касались их. Если бы облака опустились на склоны, как это в горах часто бывает, я бы не знал, куда двигаться; пришлось бы идти вслепую... А так передо мной хорошо просматривалась долина реки Клыч – вся в обрамлении скальных вершин. И до самых дальних склонов этой долины, куда только можно было видеть, моим глазам открывалось одно сплошное молоко снега. 
      Я шёл без очков. Понимал: могла накрыть «горняшка» – снежная слепота. Но, к счастью, на уровне глаз и выше проплывали кучевые облака и не давали солнцу слишком ослеплять меня. 
      Идти оказалось тяжело. Час, может быть два, я только и делал, что шагал. Опускал ногу в снег. Проваливался. Вытаскивал другую. Переступал. И опять проваливался. 
      А впереди до горизонта виден был только один сплошной снег. 
      И величественные стражи по сторонам.

      ВОЗМУЩЕНИЕ...

      Я помнил: толщина снежного покрова в иных местах может достигать многие десятки метров. Тает он здесь поздно. Апрель, май, начало июня, а снег всё тает, тает, тает! Если раньше я только слышал, то теперь, что называется «ногами понимал»: почему через Клухорский перевал туристов пропускают только два месяца в году: в июле и в августе. Просто потому что все остальные месяцы склоны завалены снегом и опасны для перехода. 
      Но я знал и другое: в конце 1942 года, здесь были ожесточённые бои. Притом, как раз в самые опасные месяцы – в октябре, ноябре, декабре. Особенно опасными были последние два месяца года – ноябрь и декабрь, когда здесь идут сильные снегопады и беспрерывно срываются лавины.  
      Я это постоянно помнил. И когда становилось достаточно тяжело, в глубине души начинал себя совестить: «Раз наши солдаты – не обученные, без специальных средств, без подготовки, некоторые, может впервые даже, оказавшиеся в горах – выстояли (а по возрасту они были такие же, как я, и даже моложе меня на много).  Выстояли и не дали вышколенным «эдельвейсовцам» спуститься с перевала на юг, – значит, и я должен выстоять и пройти! Тем более, что в сравнении со многими нашими солдатами тех лет, я в горах не новичок!..».

      После трёх или четырёх километров пути, я стал чувствовать, что начинаю выбиваться из сил. Хуже всего, что нельзя было где-нибудь присесть и передохнуть – везде только снег. 
      И останавливаться было нельзя: время уходит. Сколько ещё надо было идти, я плохо себе представлял.
      Время было обеденное. А впереди был виден только снег, снег и снег! Мысленно я уже стал возмущаться: сколько ещё снег будет вот так тянутся!? Столько километров прошёл уже! Кажется, пора бы и заканчиваться снегу! Он что, вообще, до самого Сухума будет что-ли?!.. Уже конец мая! Пора бы, появиться из под снега чему-то более твёрдому и крепкому!..

      ЛОБОВЫЕ  АТАКИ!..

      Отец вспоминал:
      – Перед Курским сражением и непосредственно в дни его проведения, здесь, на Миус-фронте, для нашей пехоты были самые страшные дни! Нас посылали в беспрерывные атаки!. Немцы сбрасывали нас вниз. Но командиры опять поднимали в бой.  
      Помню, как сейчас, призыв командира: «Минай – вперёд! Займём сопку, награда будет!..».
      А какой «займём»! 
      «Катюши» перед нашей атакой каждый раз обрабатывали сопку. Мы шли в атаку, но немцы всё равно оказывали сопротивление. Сначала мы удивлялись: как они выживали после таких артобстрелов? Потом поняли. 
      Оказалось, у каждого немецкого солдата имелся индивидуальный броне-колпак из стали. Как только наша артиллерия и «Катюши» начинали обрабатывать их окопы, каждый солдат укрывал себя броне-колпаком. Только прямое попадание снаряда или мины могло вывести его из строя. Прекращалась артподготовка, солдаты снимали с себя броне-колпаки и начинали стрелять по наступающим. Приходилось прыгать к ним в окопы, вступать с ними в рукопашную – вот тут я активно работал своим пулемётом, иногда даже его прикладом!..
      Но это было ещё не всё.    
      Немцы отличные математики! Просчитывали всё с точностью до сантиметров! 
      Только мы займём их окопы на вершине сопки, а со второй линии их обороны нас начинала обстреливать немецкая артиллерия и миномёты. Притом, их снаряды ложились прямо в занятые нами окопы! Прямо в окопы!..
      Слышу крики моих друзей: «Ой!.. Ай!.. Помогите!..» 
      Кому-то руку оторвало, кому-то ногу! 
      Мы начинаем отстреливаться. Пытаемся закрепиться в занятых окопах. Смотрим, а на нас уже танки выдвигаются с их стороны. 
      Наши танки и артиллерия помочь нам не могут. Гора крутая! Ни танки ни пушки к нам на подмогу не подойдут, на гору не поднимутся. А с их стороны склон горы более пологий – танки, хоть и с трудом, но поднимались! 
      Через наши головы «Катюши» пытаются их танки остановить. Но нашим артиллеристам из-за горы ничего не видно, прицельно бить не могут. Лупасят по- площадям! Но толку от этого мало. 
      Танки приближаются, начинают расстреливать нас прямой наводкой, мы не выдерживаем, скатываемся назад. 
      В одной из таких атак в мой пулемёт влетает осколок снаряда. Вернулся назад без оружия.  Но через полчаса командиры опять поднимают нас. И опять: «Вперёд! За Родину! За Сталина!..».
      Прошу: «Дайте, хоть винтовку, хоть автомат! Как с голыми руками идти в атаку!?».  
      Но командиры кричат: «В атаку! Оружие в бою добудешь!». 
      Приходилось опять бежать по трупам убитых, вместе со всеми, наверх и смотреть когда убьют товарища рядом, чтобы подхватить его оружие!.. Ужас! Как мы это выдерживали не понятно!.. Наверное, просто потому что молодые были. Силы быстро восстанавливались. 
      Но сколько погибло здесь моих товарищей!.. Можно ли обо всём об этом рассказывать... детям... в школе?!..
      Отец ходил вдоль немецких окопов когда-то многократно занимаемых им и его боевыми друзьями. Останавливался в некоторые местах. Всматривался в остатки заросших и обвалившихся траншей, видимо, вспоминал события своей юности и... плакал. 
      Я молча ходил за ним, смотрел и не мешал.
      -  Наши беспрерывные, бешеные атаки немцев, всё-таки, сильно напугали, – продолжал отец свои воспоминания. – Потому что их командование решило, очевидно, что главный удар наши войска нанесут именно здесь, на Миус фронте.
      В самый разгар Курской битвы фашисты вынуждены были снять с Курского направления целых четыре дивизии. Притом три дивизии – танковые. И переправить их сюда, на Миус-фронт, с тем, чтобы сдержать наше наступление. 
      Представь! Во время решающей Курской битвы были сняты целых три танковых дивизии! И направлены сюда, на нас!
      Мне везло. Каждый раз я уходил в атаку и прощался со своим другом, Павлом Скосырским, твоим будущим крёстным отцом, он оставался в обороне. Всё, говорю, Паша, прощай, наверное на этот раз  меня убьют!   
      Но вот чудо! Немцы сбрасывали нас опять, а я снова возвращался невредимым! Весь чёрный!, в поту!, в пыли!, в грязи! 
      Только одни белки глаз видны были. 
      Но живой и невредимый!! Лишь слегка кое-где посечённый камешками. 
      После нескольких дней беспрерывного штурма сопки под Куйбышевым, нас вечером вдруг решили перебросить ближе к Саур Могиле – высота 277,9 – доминирующая на Миус-фронте. Говорят, там в обороне немцев образовалась брешь и намечался наш прорыв.
      Всю ночь мы шли вдоль Миус-фронта на север. Прошли километров 10-15, может, больше. 
      Утром, не доходя до Саур-Могилы, остановились около первой линии наших окопов. 
      Было темно. Нашу роту развернули на запад в сторону немцев. Объяснили, что в этом месте в обороне противника образовалась брешь. Наша задача окончательно её прорвать и закрепиться.
 
       НА  «БАРАНЬЕМ  ЛБУ»

      Сколько я прошёл, на самом деле, трудно было определить. 
      Вдруг вижу, облегчение! И радость неимоверную! Первый гладкий валун на своём пути! 
      «Бараний лоб», как называют его альпинисты. 
      Ровная, отполированная, чуть ли не до блеска, как мне показалось, вершинка камня, широким пологим куполом высотой метра на полтора поднималась над коркой снега. 
      Бегу бегом к этому камню, чтобы присесть и посидеть на нём, хотя бы минут пятнадцать. Передохнуть. Перевести дух. 
      Залезаю. Тёмно серый камень оказался шершавым, словно ободран был крупной наждачкой. 
      Поднимаюсь на его верхнюю точку. 
      Приседаю. Вытягиваю перед собой ноги. 
      Солнышко припекает. Чувствую: камень нагрелся и был приятно горячим. 
      Перевожу дух. 
      Так радостно стало – наконец, увидел что-то твёрдое! 
      Сижу, отдыхаю.  
      И... вдруг  меня начинает обуревать страх. 
      Внезапно вспоминаю предупреждение Толи Сидоренко. 
      «На спуске с Клухора, когда будут заканчиваться снежные поля, и ты начнёшь выходить на скальную основу, увидишь первые, так называемые, «бараньи лбы» – выглядывающие из под многометровой толщи снега. Круглые, обточенные ледником камни. Гладкие, но сухие валуны. Тысячи лет обрабатывались они мощными ледниками, которые здесь когда-то были. 
      К «бараньим лбам» ни в коем случае не подходи! Сейчас это смертельно опасно. Сколько альпинистов погибло при спуске, приблизившись к ним! 
      Почему погибают? 
      На большой высоте, весной и даже в начале лета, температура, преимущественно, минусовая, снег почти не тает. Камень, заваленный за зиму толстым слоем льда и снега, может быть огромным. Высота его от основания до верхушки до пяти и более метров может доходить! «Лоб бараний» весной сверху нагревается горячим солнцем. От нагрева вокруг камня по всей его высоте, снег подтаивает... Между камнем и слоем снега образовывается пустое пространство, иногда шириной до метра и больше. Когда последний снежок выпадет, пустое пространство сверху прикрывается тонким ледком. На корку льда ногу ставишь, чтобы опереться и залезть на камень, ледок обламывается и ты проваливаешься вниз, в пустое пространство. Оно всегда образовывается между камнем и стеной фирнового льда. Схватиться за камень не сможешь – он гладкий, без выступов. Полетишь вниз. Ударишься головой, переломаешь руки-ноги!.. Упадёшь на дно или застрянешь в расщелине... Сам никогда не выползешь оттуда. Помочь тебе никто не сможет – в это время туристы и альпинисты там не ходят... 
      У тебя останется только одна перспектива: боль и медленная гибель. 
      Но если даже ты не расшибёшься сразу, и не поранишься сильно, то тебя будет ожидать голодная и холодная смерть. В ближайшие месяц-два тебя не найдут... Вот так при спуске там погибло много парней. Особенно в конце весны – начале лета, когда камни сильно нагреваются...» 
      Слова Толи Сидоренко вспомнились мгновенно. Я перепугался. 
      Сижу на камне. 
      Думаю: «Хорошо, что не провалился сразу. Возможно, корка фирновая ещё прочная. Но сейчас вот начну вставать с камня, наступлю на неё и могу провалиться. 
      Испытываю досаду: «Как можно так глупо и нелепо погибнуть!..». 
      Немного посидел, отдохнул. Поднялся. 
      Беру рюкзак за лямки, раскачиваю посильнее и кидаю на снег – подальше, метра на три от камня. 
      Так! Одно дело сделано! Если и провалюсь теперь, так хоть по рюкзаку труп мой найдут... Но... нет... мне такое не подходит!.. 
      Сижу. 
      Думаю. 
      С какой стороны может быть наибольший прогрев камня? Решил – с южной. Значит, надо слезать с северной стороны. С той самой, с которой и залез на него. Хотел прыгнуть, но решил: прыгать опаснее – удар ногами по корке будет сильнее, она может обрушиться... Была бы кошка и верёвка, кинул бы её, подстраховался. А так!..
      Попробовал посохом, ударил несколько раз. 
      Фирновая корка льда, вроде бы, крепкая. 
      Вроде ничего. Держит... 
      Аккуратненько сползаю на корточках на самый край «лба». Поднимаюсь на ноги. 
      Сжимаюсь. 
      И резко, как можно сильнее, отталкиваюсь от края «лба».  
      Прыгаю! 
      И сразу делаю максимально широкий и быстрый шаг по снегу.
      Уф-ф!.. 
      Перевожу дух. Встаю во весь рост. Не спеша одеваю рюкзак.  
      Пронесло! Живой! Здоровенький!  

       ГОРОТРЯСЕНИЕ

      Слава Богу: с «бараньим лбом» всё обошлось благополучно!
      Иду дальше, радуюсь. 
      И вдруг – ощущаю всем телом мощнейший удар! 
      Притом, удар столь огромной силы, что затряслись горы вокруг! 
      О-го!.. 
      Мне стало не по себе!..
      Никогда не думал, что величественные каменные громады могут трястись. В моём представлении, гигантские скалы – нечто незыблемое! Надёжное! Прочное! Самое неколебимое из всего, что есть на Земле! 
      Какова же сила удара должна быть, чтобы поколебать такие твердыни! 
      Почва на равнине ещё может трястись. Но ведь тут огромные пространства глыб! Миллиарды тонн сплошного камня! Какой мощности должен быть удар, чтобы заставить эти миллиарды содрогнуться и затрястись?! 
      Что это было?!..
      От непонятки, испугался. –  Землетрясение? 
      Но сразу отклонил предположение: навряд ли! 
      Землетрясение не могло быть одномоментным ударом; потрясло хотя бы несколько секунд.
      Скорей всего, на одной из вершин Главного хребта скопилась и нависла тысячетонная масса снега. Возможно, с камнями. Она подтаяла. И вся масса – все эти тысячи тонн сорвались. Пролетели с полкилометра вниз. И нанесли удар огромной силы. 
      Я с опаской огляделся. Если удар был направлен в мою сторону, то сейчас понесётся лавина такой мощности, что меня сметёт как пушинку. 
      Сразу вспомнилось ещё одно наставление Толи Сидоренко: 
      «Весной часто бывают обвалы. Если сверху вдруг полетят камни, не пытайся от них бежать. Не убежишь! Камни бьются о скалы и постоянно меняют траекторию, направление своего падения. Остановись! Подожди, пока они подлетят ближе и уворачивайся от них только в самый последний момент. Уклоняйся так, чтобы они пролетали мимо...».
      Быстро оглядываюсь. 
      Жду и снова оглядываясь по сторонам. 
      Вроде, всё тихо! 
      Нигде, ничто ко мне не летит. 
      Слава Богу! Значит, удар был где-то за поворотом, сзади. И лавина ушла в другую сторону. 
      Успокаиваюсь. Иду дальше.
      Скоро замечаю: «бараньи лбы» стали встречаться чаще. Но к ним уже не приближаюсь. Обхожу стороной. 
      Решил: буду идти, пока не упаду. Но отдыхать на «бараньих лбах» больше не стану. 
      Естественно, всё время придерживаюсь левого склона ущелья. 
      Контролирую. Река у меня шумит справа. Где-то внизу. Значит, всё нормально. 
      И вдруг – о Боже! 

      УЖЕ  НЕ  ЗАБЛУЖУСЬ!

      Неожиданно, выхожу на старую Военно-Сухумскую дорогу! Она спустилась вниз и пристыковалась к моей тропе! 
      Дорога где-то долго петляла в горах. Извивалась многосложным серпантином. Наконец, спустилась вниз, догнала меня. А я, как мне и советовали,  спустился более прямым, коротким путём. 
      Правда, приглядываюсь, и скоро вижу: от примкнувшей к моей тропе «дороги» одно только название осталось. Старая – престарая! Полностью разбитая. Местами завалена камнями. 
      Но главное – и самое важное для меня(!) – дорога была! Её видно! Она чётко обозначалась в скалах! 
      А стало быть, уже не заблужусь!.. 
      Обрадовался чрезвычайно!. 
      Даже немного расслабился. 
      Но скоро понял: слишком рано... 

      ЧЕРЕЗ  «ЯЗЫКИ»  ЛАВИН

      Новая проблема: остатки снежных лавин. 
      Дорогу мне стали часто перекрывать снежные лавины, точнее их остатки.  Осенью, зимой и весной, срываясь с вершин, они буквально пролетали сверху вниз, пересекая дорогу. Теперь остатки этих лавин – длинные, снежные следы-языки – то и дело перекрывали мне путь. 

      В зависимости от высоты дороги, над уровнем моря, «языки» лавин были разные. И по величине, и по структуре. 
      В верхней части – снежные, рыхлые, прочные, как крупная наждачка; в нижней части дороги – скользкие, как лед. 

      Высокий и крутой склон хребта, по которому я спускался, во многих местах был разрезан ложбинами, разной величины. По дну ложбин проходили, годами и столетиями, вымытые водой углубления. По этим углублениям шёл непрерывный сброс воды – тающего в тёплое время льда и снега. 
       В иных местах сброс воды был в виде быстрых ручьёв и струй. Но иногда дорогу пересекали и мощные потоки небольших речек.
      По ложбинам с гребня высокого хребта, особенно зимой и весной, в некоторых местах, срывались также и очень мощные снеговые лавины. Пролетая через дорогу глубоко вниз, в пропасть, такие лавины оставляли выпуклые снеговые следы разной величины. Сначала я эти следы считал, насчитал до сотни, но скоро бросил – их было слишком много. 
      В верхней части дороги, на которую вышел, то и дело, приходилось преодолевать остатки этих лавинных следов.      
      Притом, с опаской. 
      Часто под остатками лавин через дорогу проносились вниз бурные потоки небольших речек, разной мощности. 
      Получался «пирог». Ленту старой дороги пересекала небольшая, но бурная река. А сверху эту реку, толстой коркой, закрывал фирновый остаток лавины, которую мне приходилось преодолевать. 
      Поначалу я переходил эти остатки бодро и в темпе. Но, один раз подскользнулся, упал и покатился. (Пересекающие дорогу старые лавины опасны тем, что они проходили по очень крутому склону и устремлялись резко вниз. Притом, в некоторых местах, за дорогой, лавины обрывались в полукилометровую пропасть. По дну которой проходило русло бурной реки Клыч – главного водосборника всех здешних ручьёв и малых рек...)  
      Выйдя на дорогу, я почувствовал твёрдую, без снега почву, обрадовался, даже немножко расслабился и двинулся вперёд слишком бодро и смело. 

      КОРОВА  НА  ЛЬДУ

      На одной из таких вот, крутых снежных лавин упал и покатился вниз. 
      Но! Опёрся на посох, поднялся. Пошёл дальше. Вскоре, на одной из следующих лавин, опять упал. Покатился даже. 
      Но снова сумел подняться. 
      Чем ниже опускался по дороге, тем чаще стал падать. 
      К сожалению, причину падений, как следует, не проанализировал. 
      Решил, что падаю просто потому, что иду не аккуратно, даже неряшливо. Расслабился!
      Настоящую причину понял слишком поздно. 
      В верхней части дороги остатки лавин в основном были в виде снега. Нередко рыхлого, комкообразного. Ботинки на мне были обычные, туристические, на твёрдой резиновой подошве. Однако не новые. 
      На подошве оставались ещё небольшие выступы – шипы-вибрамы. Но не металлические, а резиновые. 
      Когда резиновые шипы в верхней части дороги упирались в рыхлый, мягкий снег, то продавливали его, держали ногу и я чувствовал себя более-менее уверенно. Однако, чем ниже спускался по дороге, тем чаще стали попадаться фирновые остатки лавин. Днём снег на солнце прогревался, таял, ночью мороз сковывал его в фирновый лёд. Всякий раз, когда своей твёрдой протекторной резиной я опирался на такой лёд, то превращался в настоящую «корову на льду». 

      Очередная фирновая лавина попалась очень широкая. Метров до тридцати в поперечнике. Хуже всего, что под ней с рёвом проносился мощнейший поток небольшой реки.
      В горах нельзя расслабляться. Однако я счёл, что основные опасности позади и что совсем близко окончание всех трудностей вообще.
      Треть остатка роковой лавины я прошёл без проблем. Осмелел. И тут же упал. 
      Казалось бы: предупреждающий знак – будь осторожней! Пойми настоящую причину падения! Но я предупреждающий знак не понял. Быстро поднялся и пошёл дальше. 
      Второй раз поскользнулся на этой же лавине, упал. 
      С досадой возмутился даже на самого себя: «Да, что такое?!.. Можно идти поаккуратнее?!» – Опять поднялся, не проанализировав ситуацию, как следует.
      В третий раз упал, когда уже был на самой середине лавины. 
      На этот раз покатился вниз. Чувствую: остановится не могу. 
      Хуже всего, замечаю впереди полынью. И открывшийся в ней бурлящий поток. Почти водопад! Он бешено летел по склону, в сторону пропасти. Вниз. К реке...  
      Корка фирнового ледника, по которой я соскальзываю на «пятой точке» ногами вперёд, в одном месте обвалилась, образовалась полынья. Меня к ней неудержимо тянуло по склону. 
      Вижу происходящее и мгновенно соображаю: 
      «Все! – Остановиться не смогу. Через десять-пятнадцать секунд, соскользну в полынью. Тонкая прозрачная корка фирнового льда обломается. Зацепиться будет не за что. Бурный поток подхватит меня, затянет вниз, под лёд!..» 

      «В МЕШКЕ»

      Атака в брешь противника длилась не так долго. И не очень глубоко. 
      Пройдя по балке с полкилометра, может, чуть больше, рота вдруг наткнулись на твёрдую и сильно укреплённую немецкую оборону, выстроенную на возвышенности впереди нас, полукругом. Ружейно-пулемётный огонь преградил нам путь. 
      Мы залегли, чтобы перевести дух. Лежали недолго. Вдруг слышим чёткую речь через громкоговоритель:
      – Русские солдаты, сдавайтесь! Вы попали в мешок! Все окружены! Сдавайтесь! Вам гарантируется жизнь и питание. Раненым будет оказана медицинская помощь... В случае отказа вы все будете уничтожены!
      Пролежали мы так минут пять или десять. Сдаваться никто не хотел.
      Ко мне подползает командир роты.
      – Минай, готовь гранаты! Через пятнадцать минут по моей команде начнём прорываться назад, к своим. Тянуть нельзя, скоро поднимется солнце. Немцы с возвышенности увидят нас словно на ладони! Перестреляют, как куропаток!.. 
      Вскоре прозвучала команда: 
      «Рота! К своим окопам! Вперёд!..
      Все развернулись на восток. Забросали гранатами только что закрытый немцами проход. Стали отстреливаться и отходить. 
      И вот тут начался ад!.. 
 
      НА  КРАЮ  ЖИЗНИ

      Судорожно пытаюсь остановить скольжение. 
      Автоматически – со всей силы(!) бью между ног заострённым концом посоха в мокрый фирновый лёд. Заострённый конец на семь-десять сантиметров входит в отвердевшую кашицу льда. 
      Под тяжестью тела посох сразу же прогибается вперёд буквой «Г». 
      Длинный его конец мгновенно ложится на лёд. 
      По инерции, держась за древко обоими руками, соскальзываю на посохе ещё на 15-20 сантиметров вниз. 
      Останавливаюсь верхом на посохе!.. 
      В трёх-четырёх метрах от полыньи с ревущим потоком воды.
      Понимаю, посох меня удержал, благодаря тому, что дерево было живым. Если бы посох был сухим, мгновенно, сломался бы! 
       Вспомнил, как сожалел, когда отрезал от живого дерева длинную, ровную и красивую ветвь, толщиной в два с половиной пальца, для посоха. Даже сказал дереву, оправдываясь: «Прости, пожалуйста, мне очень надо!..».
      Меня спасло также и полное отсутствие паники. 
      Я видел и хорошо понимал всё, что со мной происходит. 
      Но, был как-то странно спокоен. Даже успел удивиться своему спокойствию. 
      Сползание было остановлено. Я благоразумно не стал суетиться, торопиться, что-то лихорадочно предпринимать. 
      Просто замер. 
      Сижу на льду, верхом на посохе, держусь за древко. 
      И не шевелюсь. 
      Понимаю: любое шевеление может спровоцировать скольжение и сползание в полынью...   
      Дёргаться, двигаться – тоже нельзя. Посох может обломаться или выскочить из фирнового углубления... 
      Вариантов было два. Или абсолютная обездвиженность. Или быстрая гибель... 
      «Ладно, – сказал я себе – сиди-нешевелись! Пока сидишь, не двигаясь, ты живой! Сиди ото и наслаждайся жизнью!..» 
      Это была реальность. 
      В трёх-четырёх метрах от гибели я сидел и, действительно наслаждался жизнью, отчётливо понимая, что возможно живу последние минуты... 
      Искренне радовался жизни и тому, что живой!..
      Снова и снова видел: оставалось три-четыре метра. Дёрнусь! Шевельнусь – посох обломается или выскочит из углубления – меня потянет в полынью... 
      Но пока я сидел живым и здоровым – условно конечно(!) – и только потому, что мой посох не ломался. 
      Чувствовал своё бессилие. Под рукой не было даже ножа, чтобы им зацепиться. Складной нож лежал в рюкзаке. 
      Решил: буду держаться за посох и... жить, как можно дольше!.. 
      Умирать неохота. 
      Помочь – никто не поможет. 
      Кричать, звать на помощь – бесполезно и глупо! 
      «Смешно даже! Кого звать?!.. Глазеющие на тебя снеговые вершины не откликнуться. Им всё равно: живой ты или уже труп. Так что радуйся пока!..» – убеждал я сам себя логическими выкладками.
      Что и делал! Сидел, не двигался и, в буквальном смысле, наслаждался жизнью, радовался, что живой!.. 
      И ещё. С интересом анализировал собственные ощущения! 

      ПЕРСПЕКТИВЫ

      Положение своё паршивое отлично понимал. 
      Сам себе даже немного удивлялся. 
      Правда – странные чувства! 
      Ни паники, ни отчаяния! Только некая жалость к себе, что вот, очевидно, придётся сейчас погибать и всё на этом закончится.
      Чётко осознавал происходящее. 
      Воочию видел дальнейшие события. 
      Если покачусь дальше, вниз – свалюсь в полынью... 
      Поток меня тут же подхватит, затянет под ледяную корку.
      Через минуту захлебнусь, потеряю сознание. Ещё метров 15-20 бурлящий поток протащит меня под ледником. 
      Затем «выплюнет». И выкинет в пропасть. 
      Мёртвое тело пролетит вниз, грохнется в бурлящий поток дикой реки Клыч. 
      Начнёт биться о камни, разделяться... 
 
      ВСТРЕЧА  С  ВЕЧНОСТЬЮ

      Обо всём этом догадался мгновенно.  
      И испытывал странное, вселенское спокойствие. 
      Холодное и отстранённое. 
      Будто не я это вовсе, а некий Двойник мой сидит у полыньи, держится крепко двумя руками за посох и уже всматривается в Лик Вечности.
      А Лик Вечности такой интересный! 
      Взирает равнодушно на отчаянную борьбу Двойника за своё существование, на его странное желание оставаться в живых. И думает с чёрным юмором: «Как это, интересно, он будет умирать? Наверное, как все!..» 
      А я сам, вроде, как Бессмертный. 
      Наблюдаю за происходящим со стороны. 
      И даже усмехаюсь «Двойнику» внутренне: 
      «Ну, что, дорогуша, приплыл!?.. И что теперь  будем делать?.. Уходить из пространства и времени, в... Вечность?.. Прекращать своё существование?  Бесследно исчезать?.. 
      Видимо, придётся!.. Только не торопись!.. Сиди тихо, не двигайся! Поживи ещё  немного!.. Порадуйся жизни – вон она какая хорошая и приятная!.. 
      Молодец!.. Философию сдал на «отлично»!.. Доказал, что Время – всего лишь мера движения материи. 
      Что само по себе время не существует. Оно есть только у материального тела. Или у какой-то движущейся материальной системы. Причём, у каждого тела-системы собственное время. Пока существует тело – существует его время. Исчезнет тело – исчезнет и его время. 
      И для бывшего тела, бывшей системы наступит... Вечность. 
      То есть То, Что за пределами материи, пространства, времени!.. 
      Интересно!.. Что там в Вечности?.. – Никто не знает!.. 
      Оттуда никто не возвращался. Связи с Вечностью – никакой нет!.. И ничего там, скорее всего, тоже нет!.. Или, всё-таки, есть что-то?..»  

      Смерть — от слов «мера», «смерить». 
      «Умереть» - значит, остановиться "у меры", предстать перед "мерой"; получить возможность быть  «измеренным», обрести окончательную оценку своей жизни.
      Живого человека трудно «смерить» и «оценить». Живой человек постоянно меняется. Он то добрый и весёлый, то злой и угрюмый. То «активист», то «пофигист». Сегодня один, завтра другой, послезавтра третий. Ни измерить его, ни оценить!..
      Но умирает человек — и совсем другое дело! Тело его обездвижено. Связи с внешним миром прекращены. Все жизненные процессы остановлены  и распадаются. Человек получает первые  твёрдые измерения: «Родился...» — «Умер...». 
      Смерть позволяет подвести черту под морально-нравственной и духовно-интеллектуальной жизнью человека — позволяет «смерить», «измерить», «подсчитать», «определить» и «оценить» жизнь! Какой она была? Что успел человек сделать? Какую вершину покорил? В какой яме просуществовал?  Сколько в нём было «плюсов», сколько «минусов»? Чего было больше: добра или зла? Что оставил людям?
      Жизнь человека уже не изменится. С чем подошёл он к концу собственной жизни, к своему «измерению»-смерти, с тем и уйдёт в Вечность. 

      Всё просто и ясно! 
      Жаль только очень! Досадно умирать так рано и глупо?!.. Жизнь приблизилась к самому краю!.. Уже готова раствориться... Кануть в Вечность... А ничего существенного так и не сделано!..
      Раньше Вечность представлялась мне Великой Тайной! Иным устройством Вселенной! Особым Таинственным Миром!
      Теперь увидел: нет там никакой тайны! Там, кажется, вообще ничего нет! Ни света, ни мрака, ни пустоты, ни материи, ни времени, ни мира!  Вообще — НИ-ЧЕ-ГО!  Всё, что было — это было в тебе, в твоей жизни, пока жил!..  Тебя не станет — ничего не станет!!..
      НОЛЬ!
      Вот что обидно!..

      Странное, никогда не испытанное мною раньше состояние!.. 

      ПОБЕГ  ИЗ  АДА

      Наступавшая в темноте гвардейская рота рванула назад, в сторону своих окопов. 
      И сразу начался ад! 
      Засвистели пули. Заухали снаряды, зарываясь глубоко в землю. Затряслась почва под ногами. Земля стала бугриться, подниматься и взлетать вверх. Завизжали, разрываясь, мины. Осколки разлетались вдоль земли во все стороны. Справа и слева от меня начали вскрикивать и падать раненые и убитые товарищи. 
      Иногда я разворачивался, давая из ППШ короткие очереди в сторону немецких позиций. 
      Вижу: бойцов роты становится всё меньше. 
      Больше полпути пробежал целым, невредимым. Даже радоваться было начал. Автомат ППШ крепко держал в правой руке. До наших окопов оставалось уже не так далеко. 
      Вдруг – чирк! – по пальцам правой руки пуля прошла, пальцы оказались перебитыми. Автомат выпал. Пожалел его. Отличный был механизм! Работал безупречно!.. 
      Продолжаю бежать. Через некоторое время сзади разрывается мина. Осколок задевает правую ногу ниже щиколотки, отрывает кусок мяса и сносит часть кости. Кое-как опираюсь на оставшийся кусок кости, продолжаю бежать. Вернее, шкандылять, понимая, что падать нельзя. Упаду – погибну. 
      И тут сзади снаряд – У-У-Х!. 
      Мне, словно раскалённым железом, обжигает правую руку, чуть ниже плеча. 
      Сначала боли не почувствовал. Взглянул на руку, – а её нет. Вернее, она беспомощно болталась, как чужая. 
      Догадался: осколком навылет, по центру, полностью перебита кость. Кровь хлыщет. Рука безжизненно болтается на куске мяса и кожи. 
      Схватил её левой рукой. Прижал к себе. 
      Бегу, думаю: 
      «Всё! Сейчас в голову осколок снаряда попадёт и конец!..» 
      Замечаю – на востоке из-за степного горизонта навстречу мне только-только солнышко начинает подниматься. Такое ласковое, тёплое, бледно-оранжевого цвета!.. 
      Смотрю я на солнышко, выходящее из-за горизонта! И так жить захотелось!.. 
      Думаю: «Господи! Пусть покалеченным, пусть без руки, без ноги, но хотя бы живым остаться!..».
      Вижу: наши окопы уже совсем рядом. 
      Наши палят по немцам, пытаются нас прикрывать. 
      А нас, из 70 человек наступавшей в темноте роты, назад осталось бежать человек 10-15, не больше. Остальные все полегли... 
      Собираю последние остатки сил. Еле-еле дотягиваю до своих окопов. 
      Падаю на свой пулемет и теряю сознание...

      ПОЛЗКОМ  ОТ  ВЕЧНОСТИ

      Минут двадцать, может, и тридцать я просидел не двигаясь перед полыньёй, в философских размышлениях и в райских наслаждениях жизнью... 
      Почувствовал: холодно уже!.. 
      Ещё полчасика вот так просижу – околею. Тело начнёт замерзать, станет не таким гибким и поворотливым. 
      Думаю: ну, сколько можно ещё вот так сидеть и «наслаждаться»? 
      Перед смертью не надышишься!.. Надо что-то делать!?..
      Может, всё-таки попробовать пошевелиться? 
      Чувствую, посох мой пока меня держит. 
      Не ломается. Не выскакивает из своего ложа. 
      Попробовать?.. 
      Продолжаю держаться за спасительный посох. Гранью левого каблука ботинка начинаю тихонечко и осторожно водить вправо-влево, чтобы сделать под ним углубление в фирновом льду. Вижу: весенний фирн, хоть и нехотя, но поддаётся. 
      Через несколько минут делаю ступеньку. Углубляю её так, что уже могу упереться каблуком. 
      Пробую. Углубление надёжное. Каблук не выскакивает, не соскальзывает. 
      Опираюсь на сделанную ступеньку каблуком левого ботинка.
      Крепко держусь за посох. 
      Затем каблуком правого ботинка начинаю делать под ним такую же ступеньку. 
      Медленно, но получается. 
      Опираюсь на обе ступеньки. 
      Чувствую: углубления надёжные. За посох можно не держаться. 
      Аккуратненько распрямляю его, вытаскиваю. 
      И сразу снова с силой вбиваю посох в фирновый лёд – левее, ближе к выходу с лавины. 
      Держусь за посох. Снимаю левую ногу со ступеньки-опоры. На её место ставлю правую. Каблуком левого ботинка опять начинаю делать себе новое углубление-ступеньку. 
      Опираюсь двумя ногами. Передвигаюсь. Снова перебиваю посох. 
      Потихоньку, не торопясь, делая себе ступеньки и, перебивая посох, примерно, за полчаса, преодолеваю оставшиеся двенадцать-пятнадцать метров до выхода с лавины. 
       Убеждаюсь: наконец, могу без опаски встать на ноги...  

      «ТЕРПИ, СОЛДАТ!..»

      Отец продолжал свой рассказ:
      –  Очнулся я уже в Саратове. В эвакогоспитале. 
      Как меня вывезли с передовой, как переправили на Волгу, понятия не имею. 
      Военные хирурги сделали операцию. Удалили часть раздробленных костей, пришили оторванную руку к верхней, плечевой части... 
      Срасталось всё медленно, рана долго гноилась, не заживала. 
      Вдобавок, стояла июльско-августовская жара. В ране завелись какие-то черви. Жуткая боль и зуд! 
      Жалуюсь врачам, медсёстрам: перевяжите, ради Бога!.. 
      Но после Курской и Миусской битв, тяжело раненых, кроме меня, было очень много! Врачи падали от усталости! 
      Мне говорят: «Терпи, солдат!.. Это черви лечебные!..»  
      Потом всё-таки я упросил сестричку. Промыла мне рану, перевязала; стало немного легче... 
      Рука с трудом, но всё-таки прижилась. Через год - полтора кости срослись, рана затянулась. 
      Но долго ещё правой рукой делать практически ничего не мог. Учился управляться левой, постепенно стал левшой. Ел, пил, что-то по хозяйству делал, удочку на рыбалке держал – всё левой рукой. После войны даже струны для себя на балалайке и мандолине перетянул под левую руку...  
      Нога заживала быстрее, но с тех пор стал прихрамывать...    
      Вот так и прошла моя молодость, мой 19-й и 20-й годы!..

      ИСПУГ

      На твёрдой скальной дороге, наконец, поднимаюсь на ноги. И тут только осознаю в полной мере, насколько опасную ситуацию преодолел. 
      Чувствую огромное облегчение. 
      И, одновременно, изнеможение. Тяжёлый нервный осадок. Просто сильнейшую физическую усталость.  
      Тело требовало отдыха. Присел на камень около дороги. Чувствую, как приятно он греет! 
      Ноги гудели. Я чуть вытянул их. Перевёл дух. 
      И в первый раз... испугался. 
      Сердце сжалось от страха. 
      Понял: только что около полыньи, я сидел на краю гибели. И ко мне уже внимательно присматривался холодный и безжалостный... Лик Вечности. 
      Снова пережил всё!..  
      «Двойник» мой и тут не удержался, чтобы не съязвить. 
      Теперь уже он – мне: 
      «Ну, что струхнул!?.. 
      Радуйся! В тебя хоть пули не летели! А вспомни парней, которым в 1942 году приказано было вернуть сданный немцам «Приют одиннадцати» на Эльбрусе! Их, всех, до единого, ползущих наверх в тёмных шинелях по белому снегу, было хорошо видно егерям, окопавшимся на «Приюте одиннадцати». И, естественно, все наши парни были расстреляны – легко, без проблем!..»  
      «А каково отцу твоему под станицей Куйбышевской было? Когда он поднимался в атаку на крутую гору, где немцы закрепились в окопах?» 
      «А «мешок» под Саур Могилой!?.. – Вот где было страшно и больно!.. Но отцы шли!..»   

      ПРОХОЖУ ЛАВИННЫЙ УЧАСТОК

      После воспоминаний о поездки с отцом по местам его юности, стало немного легче. 
      Достал бутерброд с салом, перекусил. 
      Раскрыл складной металлический стаканчик, зачерпнул водицы с бегущей рядом струйки, попил. 
      Посидел ещё немного. Поднялся. Иду дальше.
      Всё!, – решил твёрдо. – Теперь лавины буду переходить сверх осторожно!.. Хорошо, есть на что опереться!.. 
      И точно. Опираясь на посох, я прошёл ещё неисчислимое количество лавин.  Заканчивалась одна, начиналась другая. Проходишь короткий участок «чистой» и твёрдой дороги, её тут же пересекает ещё один остаток зимы... 
      От бесконечных переходов через лавины стал уже уставать. 
      И вдруг замечаю: лавин становится меньше. Они уже не такие широкие и мощные. И вообще лавинный участок стал заканчиваться. 
      Соображаю: мне повезло. Соберись я в поход чуть раньше, скажем, в марте- апреле, мог бы попасть непосредственно под сами лавины. Соберись на одну две недели позднее, то сто процентов не прошёл бы!  Сейчас хоть фирновые «мостики» имелись с мощными реками под ними. А когда полуледовые мостки растают, то дорогу станут преграждать сплошные реки. Причем, мощнейшие! Некоторые невозможно будет пройти! Реки в горах можно преодолевать лишь по специальной методике, держась друг за друга. Или перетянув специальный канат-верёвку. Есть целая система, даже наука прохождения горных речек. 
      В этом плане мне повезло: лавины уже прошли, а фирновые «мостки» пока сохранялись. Под ними мощные потоки, но лёд человека ещё держит. Через недельку-другую пройти здесь будет уже невозможно...
      Зона лавин, наконец, полностью закончилась. 
      Снега по сторонам дороги становилось всё меньше, чаще лежали голые камни.  По мере спуска вниз, на камнях кое-где даже пошла растительность. Мхи! Лишайники! Потом и травка весенняя рядом с камнями стала пробиваться! 
      Глаза и душа радуются! Думаю, Слава Богу! Зелень! Твёрдая почва! Наконец, ушли эти изматывающие лавины!..

      «УЛЫБКА»  ВЕЧНОСТИ 

      В одном месте увидел крокусы – нежнейшие и красивейшие цветы – символ Кавказа. Эдельвейсы встречаются в Альпах. В изобилии они растут на Тянь-Шане, Памире, в Тибете и в Гималаях. На Кавказе эдельвейсов нет. Зато на высоте от 1800 до 2500 метров, иногда прямо из под снега, весной растут потрясающей красоты крокусы, иногда целые массивы...
      Вид нежных весенних цветов меня расслабил. 
      Спускаюсь ниже и ниже. Уже по-настоящему наслаждаюсь окружающей красотой. 
      Ступил на дорогу прорубленной в скальной стенке прямо над пропастью реки Клыч.
      И тут передо мной открывается жуткая картина. 
      Гигантский водопад перекрывал дорогу!.. 
      Своеобразная «улыбка» Вечности. Видимо для того, чтобы я не радовался преждевременно... 

      Месяца два или три назад здесь явно прошла мощнейшая лавина, наподобие тех, что я видел выше. 
      Высота дороги, над уровнем моря, здесь была гораздо ниже перевального участка. Солнце пекло сильнее. Воздух был горячее. Лавинный след успел полностью растаять. Вместо него, с высокой скальной стены, на дорогу обрушивался колоссальный водопад. Фактически падала река с высоты примерно четырёх-пяти этажного дома. Сотни, может, и тысячи тонн воды с грохотом срывались на дорогу. В результате половина каменного дорожного полотна обвалилась в пропасть, как мне показалось, километровой глубины. 
      Я остановился. 
      Не спеша осмотрелся. 
      Что делать? 
      Выбор небольшой. Опять лишь два варианта. 
      Первый. Чтобы не попасть под сильнейший удар водопада – надо идти по самой кромке дороги. Прямо над пропастью. В этом случае, передвигаться надо будет крайне медленно и осторожно, ступая с камня на камень. 
      Но тут большая опасность – легко сорваться. Либо камень под ногой шевельнётся, ты потеряешь равновесие и упадёшь в пропасть. Либо ты сам на камне поскользнешься, оступишься и стремительно полетишь вниз. Либо водный поток может ударить тебя по ногам, смыть и снести в пропасть. 
      Второй вариант не лучше: держаться левее, ближе к скале. Идти прямо под поток срывающегося водопада. Этот водопад обрушится на тебя, ударит по голове. 
      Убить эти тонны воды тебя, может, и не убьют. Но есть опасность другая. Бывает, вместе с водным потоком срываются камни – вон сколько их, острых, лежит упавших, на дороге. Сама вода, пожалуй, не убьет, но если камень по голове ударит, то всё! 
      Думал-думал. Решил. Всё-таки по кромке, над пропастью, идти опаснее, чем прижиматься к скале, и принять на себя удар обрушивающихся тонн воды. 
      Там ты сорвёшься в пропасть и спасения никакого. Здесь, даже если и получишь удар камня по голове, останешься лежать на дороге. И если камень не убьёт тебя сразу, то ледяная вода быстро приведёт в чувство, как-нибудь выползешь, раненым, на другую сторону. В худшем случае, тебя рано или поздно обнаружат на дороге, пусть даже мёртвого. Если же сорвёшься в пропасть – там тебя не найдёт никто и никогда. Даже КСС.
      Ещё раз внимательно осматриваю водопад по всей его ширине. 
      Впечатление такое, что перед тобой Маленькая Ниагара, шириной 25-30 метров. Разумеется не столь высокая, как североамериканская достопримечательность. Зато идти надо будет по самому дну абхазской «Ниагары», когда падение воды достигает максимальной скорости и силы. 
      Мысленно, несколько раз «прохожу» глазами весь путь под потоком. Уже собрался сделать первый шаг. Но на мгновенье остановился. В памяти неожиданно всплыл тот самый холодный и равнодушный... Лик Вечности. По коже невольно пробежали мурашки...
      Но делать нечего. Время идёт. 
      Набираюсь духу.
      Втягиваю побольше воздуха. Весь сжимаюсь. Сосредоточиваюсь. И иду под поток.
      Делаю шаг. 
      И сразу получаю мощнейший удар ледяной воды. 
      Секунда! 
      И на мне нет ни одной сухой нитки. 
      В одно мгновение я весь – словно мокрая тряпка. 
      Впечатление такое, что водопад и вся окружающая природа с каким-то сладострастием, даже со злорадством дубасят меня, приговаривая: 
      «А-а-а, пришёл, герой!? Сопляк, ты, а не герой! Иди! Иди! Хочешь показать свою удаль! Ну, так вот тебе! Получи!..» 
      Вода сильно и больно била по голове, по плечам, по спине. Но с ног не сбивала, придавливала к земле. 
      Боялся лишь одного – камня. Но Бог оберегал. Вода больно дубасила по голове, по плечам, по спине, но не делала калекой. Вода била, но не смертельно. Била с каким-то остервенением, с отмашкой. Словно, проучая наглеца: 
      «Хочешь показать какой ты крутой? Так вот тебе! Почувствуй, кто ты такой есть на самом деле, в сравнении с Природой! Вот! Получи! Это тебе за то, что ты, такой безмозглый! За то, что припёрся сюда сейчас»!.. 
      На всю жизнь запомнил я эти двадцать-тридцать метров, пройденных под водопадом. 
      Вышел. 
      Уставший, обессиленный. Хотелось, хоть чуть, перевести дух. Но сознавал: ни присесть, ни отдохнуть, тем более, прилечь нельзя! Была вторая половина дня. Солнце, хоть и ярко светило, но часто пряталось за сгущающимися облаками и уже не грело. Надо идти! Так согреюсь быстрее! Ботинки мокрые, хлюпают. Ноги еле-еле двигаются!.. 
      Тем не менее чувствую радость разливающуюся по всему телу! 
      Ничего не случилось!.. 
      Не упал. Не ударился. Остался живым и невредимым. То, что искупался под водопадом – вообще не в счёт. 
      Думаю: ну всё! Получил все тридцать три удовольствия! Хватит уже, наверно! 
      Пошёл дальше по дороге. 
      Точнее и не пошёл даже, а поплёлся. 

       ИЗ  АДА  В  РАЙ

      Вот уже меня встречает мелкий лесок, корявые карликовые берёзки. Потом всё более крупный и густой лес. Вот уже пошли хвойные деревья огромного объёма и высоты, похожие на корабельные мачты. 
      Я словно попал из ада в рай. 
      Но радости особой не было. 
      Это был чужой – не мой рай. Мне – плетущемуся с посохом и мокрым рюкзаком за спиной, усталому и побитому – не хотелось останавливаться в этом раю.
      Вот уже и асфальт пошёл! И вдруг, на другой, правой, стороне реки вижу синие, деревянные домики Южного приюта! 
      Около домиков – автомобиль! Люди!.. 
      Ликую! Даже силы прибавились. Даже бодрость почувствовал. 
      Вот теперь уже точно всё! 
      Раз люди сюда приехали, значит дальше будет нормальная дорога. А это для меня сейчас самое главное! 
      Однако, окончательной радости всё же не чувствовал. Всё ещё боялся чего-то! А вдруг? Мало ли!.. 
      Был мокрым. И не просто мокрым – на мне не было ничего сухого и, казалось, живого... 
       Через ревущий поток реки увидел мостик. Настоящий! Прочный! По нему можно было и проехать на машине, и пройти пешком к домикам! Около домика увидел дымящийся мангал и несколько отдыхающих, которые добрались сюда на своих машинах. 
      Но почему-то подумал: «Нет! Останавливаться не буду. Люди приехали отдыхать. Может с Сухума. А может даже с ещё более дальних мест. Идти к ним? Создавать им хлопоты? Не надо! Пусть люди отдыхают. Нужен я им –  путешествующий идиот! Дойду уже до Гвандры. Там деревня. Там местные жители...».
      Прошёл мимо. Двигаюсь дальше. И тут, вдобавок ко всему, пустился дождь. Мне он как бы особого вреда не принёс, я и без него был весь мокрый, но всё же дождь и ветерок доставляли холод. 
      Там, на высоте, на уровне облаков, дождя не было. Одежда была сухая. Я энергично двигался под солнцем, чувствовал тепло. Здесь, внизу, небо закрыли облака, поливал дождь... 
      Иду и думаю: «Ну всё, теперь уж точно, все удовольствия получил!..». 
      За такими невесёлыми размышлениями, примерно через час-полтора, мне повстречались сначала коровы. А затем и пастух. 

      ЧУЖОЙ  СРЕДИ  ЖИВЫХ

      В первый момент беззаботно пасущиеся животные и стоящий человек около них представились мне будто существами с другой планеты. Мне всё ещё с трудом верилось, что наконец-то я спустился вниз.
      Было где-то часов пять или шесть вечера. Ещё не смеркалось, но солнце уже заходило за вершины. 
      Пастух, с длинным сухим посохом, в сапогах, в серой куртке, в накидке от дождя и сванской шапочке на голове, смотрел на меня, спускающегося вниз по дороге, как на привидение.  
      Подхожу к нему ближе. Пастух спрашивает с удивлением:
      – Ты откуда?? 
      Показываю рукой наверх: 
      – Оттуда...
      Пастух с недоумением: 
      – Откуда - оттуда? 
      Я: 
      – С Северного приюта. 
      Он: 
      – Брось ты! Там сейчас нельзя пройти... 
      Я: 
      – Да честно! Я прошёл. Видишь, весь мокрый.
      Он: 
      – Ты что, через перевал шёл??
      Я:
      –  Да. 
      Пастух понял, наконец, что я говорю правду... 
      Поверил, что я действительно спускаюсь с перевала. 
      Спросил сурово:
      –Ты что, идиот?? 
      И затем обрушил на меня поток, точнее, настоящий водопад, самых последних ругательных слов. Для пущей понятливости переходя иногда на отборный русский мат. 
      – Ты идиот!!
      Уже не спрашивал, а утверждал он.  
      – Ты зачем туда попёрся?.. Зачем?!.. Это же надо!.. Мы тут живем!.. Столетия! Тысячелетия живём тут! И мы в это время туда не ходим! Там сейчас – реальная смерть!.. Ходить там сейчас – смертельно опасно! Понимаешь-нет?!.. Сейчас это место непроходимое! Перевал вообще сейчас пройти нельзя!.. Как можно было пройти!?.. Ты что, по воздуху летал, что-ли? 
      Я говорю: 
      – Ну, почему, по воздуху? Я прошёл. 
      Он: 
      – Ты знаешь, что ты дурак? 
      Я, нехотя: 
      – Ну, теперь знаю, что дурак... 
      Он: 
      – Ладно, я потом с тобой поговорю! Иди в селение, в Гвандру. 
      Зайдешь в первый крайний дом. Там моя жена и два сына, немного постарше, чем ты. Скажи, что я тебя прислал. У нас сегодня переночуешь!.. 
      Я поплёлся вниз, как робот. Еле переставляя ноги. 
      Примерно через час вошёл в аул, в крайний дом. 
      Вышла жена и дочь свана. Посмотрели на меня с любопытством. 
      Сказал им, что меня прислал хозяин. 
      Вид у меня был, как у шелудивого пса: весь побитый, помятый, поколупанный, мокрый... Хотя я и пытался выглядеть, как можно бодрее. 
      Здрасьте...- здрасьте!, – говорю. – Так и так. Я с перевала иду.  Ваш муж и отец сказал, что могу сегодня у вас переспать. 
      Отвечают: 
      – Да, конечно, заходите. 
      Жена свана предложила: 
      – Возьми там какую-нибудь одежду моих детей, твою я посушу. 
      Я снял одежду. Она её забрала, сполоснула, повесила. 
      Одел, что предложили. Рубашку клетчатую, свитер, тёплое трико. 
      Сел, абсолютно обессиленный. Ноги, руки, всё тело было сковано словно льдом.
      Посидел немного. Затем открыл и проверил свой мокрый рюкзак. 
      Интересно, что мой второй блокнот – точнее, первый, который я вёл ещё во время подготовки к походу и в Теберде – был благоразумно завернут мной в полиэтилен, на всякий случай – вдруг дождь! Вместе с блокнотом был завернут также паспорт, другие документы. 
      Я удивился: и документы, и блокнот – остались сухими, не промокли. Значит, всё же хорошо их завернул! 
      А вот блокнота-дневника второй части похода, о пребывании на метеостанции, не нашёл. Стало быть, подумал я, всё-таки, потерял его при падении, на снегу... 
      Я сидел около печки, согревался.
      Вечером явился хозяин дома. Опять стал полоскать меня последними словами, какими только можно. Что я – дурак, что я недоумок, идиот, ну и так далее. 
      Я помалкивал. Не возражал. Понимал, что сван был абсолютно прав.
      Когда уже стемнело, за столом собралась вся семья. Пришли сыновья, жена одного из них, дочь (всего человек пять или шесть). Мужчины (без женщин) сели за стол. Хозяин предложил мне: 
      – Вот чача (подал большой гранёный стакан, наполненный доверху), выпей сразу весь, чтобы не заболел! 
      На стол поставили еду: фасоль, мамалыгу. Эта простая еда показалась мне невероятно вкусной! Истинно райской! 
      Своим сыновьям сван не хвалил меня, но как-то так странно сказал: 
      – Слушайте! Не то что не каждый русский!.. – Русские вообще гор не знают!.. – Не каждый наш, сван, прошёл бы сейчас через перевал. Тем более в это время. Там сейчас смертельно опасно!.. 
      Сыновья свана отреагировали, глядя на меня, по типу: «Ну, молодец!..». 
      И только вот в этот момент я почувствовал какую-то маленькую гордость. 
      Да, всё-таки я прошёл!.. 
      Сван рассказал за столом, специально для меня, поучительную историю. 
      В прошлом году летом, в августе(!), в самое благоприятное для перехода время(!), погиб на перевале профессор из Москвы. 
      Отдыхал с женой и дочерью в санатории в Сухуме. По окончанию отдыха, отправил жену с дочкой на поезде в Москву. А сам решил пройти через Клухорский перевал, с Южного приюта на Северный, одним днём, налегке... 
      Тело профессора нашли через несколько дней под скальной стеной Главного Кавказского хребта, мёртвым. Из его кармана достали блокнот, там была запись: «Проход через Клухорский перевал не нашёл. Выпал туман. Заблудился. Уже темно. Замерзаю.»... 
      Я подумал: если бы не мои наставники с метеостанции, не их помощь и советы, то, возможно, и мне грозила бы подобная участь...
      Когда сван, вечером, обругивал меня во второй раз, мне показалось, что в его голосе и ругани, кроме всего прочего, чувствовалась и некая ревность к горам. 
      К его горам! 
      Вроде того: «Ты смотри какой! Мы сейчас туда не суёмся! А он сунулся и прошел!.. Мы тут живём! Это всё наши горы! А русский их покорил. Как это вообще возможно?! Хотя, правду говорят: дуракам везет!..» 
      Я заснул быстро. 
      Утром проснулся бодрым, чувствовал себя превосходно. Чача пошла мне на пользу – я согрелся и выспался. 
      Надел свою высохшую одежду. Упаковал вещи в рюкзак. 
      Попрощался. 
      Как мог, от всей души поблагодарил семью сванов за приют. Сыновьям свана дал свой рабочий и домашний телефон. И адрес. Пригласил в гости, в Ростов.   
      Пастух говорит: 
      «Через полчаса подойдёт рейсовый автобус. Доедешь на нём до Квема-Аджара. А там пересядешь на автобус, который идёт в Сухум». 
      Мы попрощались с хозяином. Даже обнялись слегка. 
      Сван сказал мне своё напутствие:
      – В такое время больше через перевал не ходи!
      Я пообещал:

      –  Не буду!
      По привычке потянулся рукой за своим посохом у крыльца. Но вдруг подумал: "Пассажиры автобуса меня не поймут!.." - Погладил ласково зелёный стволик, сказал про себя: "Спасибо, дружище!.. Может, кому пригодишься ещё..."; оставил на месте.
      Трудный и опасный переход через перевал не изменил моего отношения к горам. Напротив, они стали для меня, как будто даже роднее. Спускаясь вниз по дороге, к автобусу, я засмотрелся на горы вокруг, невольно залюбовался. 
      Хвойные леса пошли! Огромные деревья! Вершины скал очень красивые... Пожить бы здесь с недельку! Походить! 
      Но не сейчас. Устал сильно. Да и время уже поджимало...
      В Квемо-Аджара ждал недолго, скоро пересел на автобус до Сухума. 
      Приехал в Сухум. 
      Первое, что сделал: узнал, где почтамт. Пошёл к нему. 
      Как и обещал: отбил сразу три телеграммы. 
      Директору заповедника, Салпагарову. 
      Руководителю КСС. 
      Парням, на метеостанцию. 
      Текст был один и тот же: 
      «Перевал прошёл. Всё нормально. Спасибо за приют». 

      Спустя год или два я опять побывал на метеостанции. Парни рассказывали: 
      «У нас от сердца отлегло, когда мы получили от тебя телеграмму...».
      Спустя лет шесть, я уже работал главным редактором областной ведомственной газеты. Однажды к нам в редакцию пришла группа казаков во главе со штабс-капитаном  ННН. Он протянул мне мой «потерянный» на перевале блокнот. Рассказал, что был в гостях на метеостанции «Клухорский перевал». Там ему и отдали этот блокнот. Пояснили, что вечером перед днём восхождения я сделал в нём последнюю запись, положил под подушку. 
      Но утром встал и ушёл на перевал вместе с Василием Амосовым. 
      А блокнот забыл.

      Месяца через два после моего перехода, из Ростова-на-Дону, руководители Северо-Кавказского управления по метеорологии и контролю окружающей среды, в чьём ведении находилась метеостанция «Клухорский перевал», прислали парням на метеостанцию мою путевую корреспонденцию с их фотографиями. Она была опубликована в «Серпе и Молоте» под заголовком «Живём и работаем в поднебесье». Статья рассказывала о работе троих метеорологов на станции. 
      Примерно в то же время, парни метеорологи, попросили «штабс-капитана», который побывал у них в гостях, найти меня и вернуть блокнот. Но тот, почему-то сразу не вернул. По потрёпанному, помятому и потёртому виду, чужим заметкам на листах, и подчёркнутым кем-то некоторых моих записей, были видно, что мой блокнот долго ходил по рукам. Но, к счастью, всё же сохранился. 
      Наконец, спустя шесть лет, через «Серп и Молот» казаки узнали, что теперь я работаю главным редактором ведомственной газеты и пришли ко мне в гости...

      ГЛАЗА  РЕБЁНКА...

      Как-то приехал я в Семикаракорск, на родину.  
      Отец вечером заснул быстро. Он вообще засыпал легко, когда рядом кто-то разговаривал, или когда во всю работал телевизор. Бывало, выключишь его или разговор замолкает, отец сразу просыпается. На вопрос, почему так, отец ответил: 
     «Привычка фронтовая. Когда на передовой идёт повседневная, ружейно-автоматная перестрелка, или пулемёт иногда очередь даст, или ракетницы пускают – это как бы привычный фон. Мы спокойно спим. Но если вдруг всё замолкает и становится тихо – вот это опасно! – Может неожиданно ударить артиллерия или миномётный обстрел начаться, перед наступлением фрицев. Тут нам уже не до сна!..».
      В тот вечер мы с мамой разговаривали долго. 
      Я спросил:  
      –  Мам! А вот ты помнишь, как познакомилась с отцом? Именно, первый день, самую первую встречу с ним, помнишь?
–  Ну, а как же, сыночек! Конечно помню!..
–  Расскажи! Где это было? Как?
–  В первый раз мы с ним встретились и познакомились в поле, недалеко от хутора Жукова. Я тогда 16-летней девчонкой была.
      Гнала гусей по дороге домой. А он навстречу мне вёл запряженных в повозку быков. Направлял их движение левой рукой. Правая рука у него была перевязана и подвешена за шею... Прихрамывал... 
      Раньше я видела его в хуторе, знала, что парня зовут Минай. Что он был на фронте, вернулся тяжело раненым. 
      Был конец апреля 1944 года. Тепло, солнце. Дул лёгкий такой весенний ветерок. Травка пробивалась ярко зелёная!  
      А накануне прошёл дождь. И в том месте, где мы встретились, как раз с бок дороги стояла такая огромная, непролазная лужа и грязь.
      Минай вёл быков по дороге. 
      Чтобы пропустить его и повозку с быками, я уже хотела отогнать гусей с дороги и обойти лужу с другой стороны. 
      Он увидел мои намерения, остановился. Посмотрел, как я пытаюсь управляться с гусями, заулыбался. 
      И говорит. Притом, явно заигрывая: 
      – Ну зачем такой красавице в грязь идти?! Не бойся меня, девочка! Иди по дороге! Я быков придержу!..
      –  Да не боюсь я тебя! – отвечаю ему, в обиде, что девчонкой назвал. – Чего ты решил, что я тебя боюсь?.. 
      Минай подвёл повозку ближе к краю дороги, остановился. 
       Я гусей стала прогонять мимо.
      Чуть задержалась около него. Поблагодарила, что пропустил. 
      Посмотрела ему в лицо и даже оробела. Глаза у него были такие светлые, серо-голубые, кристально-чистые и прозрачные, как у ребёнка!.. И очень добрые!.. Мне он сразу понравился!.. 
      Около той лужи мы немножко постояли. Познакомились. Поговорили... 
      Потом стали встречаться. 
      Через год в мае, после окончания войны, поженились. 
      А ещё через год уже родился ты...  

      УРОКИ     

      Чему научил меня Клухорский перевал? 
      И вообще научил ли он меня чему-нибудь?
      В целом, 1984-й год не стал в моей жизни каким-то переломным, как я того ожидал. 
      Не был он отмечен и особыми событиями в нашей с Лилей семейной жизни. 
      Жену мой переход мало интересовал: ну, прошёл и прошёл!.. Она давно сложила мнение: муж её человек упёртый, но предусмотрительный. Если что задумал – сделает! И ничего плохого с ним случиться просто не может! Сам я никаких деталей ей не рассказывал. 
      После нашего грандиозного «свадебного» путешествия по Северному Кавказу и грузинскому Закавказью, которое прошло успешно; хотя, в горах, и нелегко, Лилия почувствовала себя более спокойней и гораздо более в себе уверенной. Человеком, как бы, уже побывавшим в разных местах и ситуациях, и что-то уже повидавшим. 
      Путешествие также сблизило нас, сделало более понимающими друг друга. 
      Постепенно наша жизнь «устаканилась». Я прописал супругу в своей комнате, помог устроится на работу в школу. Сначала преподавателем русского языка и литературы в 5–6-х классах, затем, через год, по совету директора школы, Лилия стала учительницей начальных классов. 
      Через полгода совместной жизни Лилия забеременела и мы решили рожать. 
      Но, сбыться этим нашим планам было не суждено. 
      После поездки домой, в Горный, с сообщением о беременности, Лилия вернулась в Ростов вместе с мамой. 
      И совсем в другом настроении. 
      Тёща стала убеждать меня... «не делать глупостей». 
      «У вас с Лилей совсем ещё малые дети от первых браков. Захарка маму, считай, не видел, пока она училась в Ростове. Рос со мной, да с дедушкой; меня уже мамой называл!..  Да и твой Алексей только пошёл в школу!.. 
      Появится малыш, старшие опять будут обделены вниманием. Мальчишки начнут ревновать, расти обиженными, недосмотренными!.. 
      Поднимите на ноги уже имеющихся детей! Улучшите жилищные условия! В одной комнате с тремя малышами вам ох, как тяжко будет!.. Потом уже и о совместном ребёнке думайте!..»
      Соображения тёщи казались разумными. Лилия с мамой согласилась. Сам я, хоть и был в душе против, но под давлением «разума» пошёл на попятную... 
      Мы стали жить вчетвером, в одной комнате с нашими детьми.
      А через два года нам повезло: соседи по нашей коммуналке получили отдельную квартиру в новом доме, а нам разрешили занять две их освободившиеся большие комнаты. Свою маленькую комнату я отдал бывшей жене.
      После двух путешествий с рюкзаками за спиной и пешими многокилометровыми походами, да ещё и с ночёвками в горах, Лилия заявила, что путешествовать по горам больше не хочет. Что в горах ей тяжело, страшно, скучно и очень не уютно. Но что она с удовольствием и дальше будет ездить со мной на море, в Крым, в Ялту, или в Грузию, в Батуми. 
      Мне, напротив, сидеть на одном месте весь отпуск – наказание. Мы решили, что ничего страшного, если каждый из нас станет отдыхать там и так, где и как ему нравится. 
      И уже летом этого, 1984 года, мы наметили поездки врозь: Лилия с Захаром в Крым, я с Алексеем в Кабардино- Балкарию.
      Вроде, всё шло нормально, не хуже чем у других. Но, как и предупреждала ещё в самом начале, «ясновидящая» Лилия, совместного творчества, тем более синергии, у нас не получалось. 
      Честно говоря, меня это огорчало. Иногда даже вгоняло в тоску и разочарование. 
      Однако, Лилия оказалась отличной хозяйкой, прекрасно готовила, дети были сыты и ухожены. Наша коммунальная квартира – одна, а потом и две наших больших комнаты стали удобными и уютными. От сытой и спокойной жизни у меня даже наметился животик. Чему сам я был недоволен, а Лилия напротив гордилась моим животиком, как своим достоянием.
      Конечно, я по-прежнему мечтал о синергии в отношениях и мне по-прежнему хотелось иметь жену – разносторонне талантливую, творческую личность, соратницу и красавицу. Необходимую мне, как воздух! Единую со мной по духу и мировоззрению! Жену, с которой можно было бы всю жизнь работать вместе, делать одно большое, интересное дело и радовать людей! Чтобы даже столетия спустя, нас вспоминали добрыми словами, слагали стихи и рассказывали легенды о нас и наших детях.
      Однако я считал, что все эти мои «великие хотелки» – не белее, чем блажь сытого человека и совершенно нереальные, оторванные от жизни мечты. Где ты таких девушек-уникумов найдёшь? И водятся ли они вообще в природе?  
      Иногда, в запале осуществить несбыточные мечты о слиянии душ, я даже порывался высказать все эти свои тайные «хотелки» Лилии. Чтобы как-то мотивировать её на иной стиль жизни. Но в последний момент всегда твёрдо себя останавливал. 
      Во-первых, не хотелось несправедливо обижать человека. Она и так старается для меня, для семьи. И всё делает от души, как может. 
      Во-вторых, она сама, ещё в самом начале наших отношений предупреждала, что «планка», которую я поставил, слишком для неё высока и что она не сможет быть мне той, какую я хотел видеть. Даже уходила от меня, чтобы дать мне возможность всё обдумать, как следует... 
      Вместе с тем, в нашей жизни было много хорошего и приятного, и мне не хотелось ничего ломать. 
      «От добра добра не ищут!», – убеждал я себя народными пословицами. 
      «Что Бог дал, то и принимай!..» 
      «Господь даёт не то, что хочется, а то что тебе надо!» 
      «Выкинь из головы эту блажь! Радуйся и цени то, что имеешь!..» 

      1984 год стал особенным, главным образом, для меня одного. Именно самим переходом через Клухорский перевал. Тем, что стал для меня, своего рода, вторым рождением... 
      Годы и годы спустя, время от времени, вспоминая свой переход, я много раз, с напряжением ухватившись за спасительный посох, сидел перед полыньёй с клокочущим в ней потоком воды. Радовался жизни и не хотел расставаться с нею... 
      Я понял только одно: в моей жизни Клухорский перевал стал неким огромным многозначительным, даже знаковым событием. 
      Однако, что это был за знак? Что он означал? На что указывал и какие выводы призывал делать? Я, честно говоря, до сих пор пытаюсь это понять. 
      Хотя, я заметил: после Клухорского перевала я стал чувствовать себя несколько иным. 
      Вроде бы, таким, как и прежде – живым, весёлым, увлечённым разными делами и идеями. Однако, в душе моей с того события засела и осталась навсегда некая мрачная тень от встречи с... Ликом Вечности. 
      Тень, которая даже в самые весёлые и беззаботные минуты счастья и радости напоминала мне древнюю истину о том, что всё в этом прекрасном мире временно. «Впрочем, как и сам мир» – утверждают учёные... 
      И с каждым часом, с каждой минутой приближается то Вечное и Бесконечное, что без времени, без материи, без пространства. 
      Лик Вечности заставил меня быть более взрослым и ответственным; даже более смелым в каких-то ситуациях. И в тоже время больше ценить жизнь, понимая, насколько она коротка и хрупка. Даже из похода, который поначалу представлялся мне очередным романтически-красивым приключением, я мог элементарно не вернуться...
      У меня были и другие нелёгкие маршруты по горам. 
      Через два года я организовал восхождение целой команды журналистов Ростовской области на Эльбрус. И думаю, что если бы не было моего одиночного перехода через Кавказский хребет, то, пожалуй, не было бы и массового восхождения на Эльбрус донских журналистов. 
      Но оно случилось. Это было грандиозное мероприятие! Длительное, и такое же нелёгкое. 
      Но вот столь тяжелого и смертельно опасного горного похода у меня в жизни никогда больше не случалось. Даже и при восхождении на Эльбрус.

      Вообще в жизни у меня было несколько опасных моментов. Но каким-то чудом мне удавалось оставаться живым. 
      У меня даже сложилось впечатление, что, видимо, сам Господь Бог хранил меня. 
      Как будто Он говорил мне: 
      «Ну, хорошо, я вижу: ты человек любопытный, отчаянный!.. Уверенный в себе... Порой до дурости!.. За это получи по полной!.. Мало тебе, я думаю, не покажется. Но живым тебя я всё же оставлю. Поскольку у меня есть на тебя свои планы…» 
      Кажется, будто специально Господь меня вёл. Вёл и оберегал. 
      Для чего? Мне кажется, для того, чтобы, я написал необходимые книги. Думаю, только для этого...
      О своём переходе через Клухор я мало кому рассказывал. 
      Во всяком случае никогда не рассказывал ни отцу, ни маме. 
      Просто жалел их. 
      Не хотел портить им нервы. Тревожить понапрасну. 
      И конечно я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих сыновей, внуков или праправнуков повторил подобный одиночный переход.
      Правда, мой отец, очень гордившийся тем, что я работаю в главной газете области, и читавший все мои статьи, однажды прочёл в «Серпе и Молоте» мою путевую корреспонденцию под заголовком: «Живём и работаем в поднебесье!» – о Жоре Кочетове, Толе Сидоренко, Василии Амосове – об их житье-бытье у знаменитого перевала.
      Статья заканчивалась фразой: 
      «Рано утром прощаюсь с гостеприимными хозяевами метеостанции и начинаю подниматься наверх.
      Узкая тропа, петляя между камней, вела меня всё выше и выше по серпантину. 
      Дышать становилось труднее.
      Через несколько километров останавливаюсь, чтобы передохнуть. 
      Оглядываюсь назад. 
      Далеко внизу остался уютный домик метеорологов. 
      А впереди, сияя алмазными вершинами, меня поджидал таинственный и легендарный Клухорский перевал»...
      Отец, видимо, сразу понял, что о самом главном в своём путешествии – о самом переходе через перевал, я как раз ничего и не написал. 
      Спросил, осторожно, вкрадчиво, с некоторой даже тревогой: «Сынок, так ты что, – туда?.. Через перевал, один ходил?..» 
      Мне не хотелось волновать и беспокоить отца. Я сказал, как о чём-то обыденном:  
      «Да, ходил... Сложно было. Но ничего, прошёл»!.. 
      Отец понял, что я не хочу рассказывать о деталях. И не стал расспрашивать. Но в голосе его я почувствовал интонацию сдержанного удивления, уважения и даже молчаливой гордости за меня. 
      И вот эта интонация скрытой гордости отца, инвалида и кавалера Ордена Великой Отечественной войны Первой степени, за своего сына, стала для меня выше самых высоких похвал.
 

       Конец повести.

 

ОТКЛИКИ И КОММЕНТАРИИ на 1-ю часть повести,
поступающие автору на электронную почту и в соцсетях:

Александра Кархут, Москва.
Какая классная повесть! Какая интересная история любви! Очень красиво написал!

Татьяна Гончарова, 79 лет, Владивосток.
Повесть читается легко, повествование льётся как реки на Кавказе. Я там была в горах, правда, с группой в 20 человек; с удовольствием прошла с группой все перевалы, через Кабардино-Балкарию, Сванетию и в Сухум.
Но мне хочется читать только о вашем переходе через перевал, а остальные вкрапления, на мой взгляд, лишние.

Лидия Никитинская (Уракова), 73 года, Иошкар-Ола.
Ваша повесть читается легко. И пусть вы в одиночку решили пройти Клухорский перевал, я, как бы второй раз прохожу и вспоминаю молодость вместе с вами!
В 1974 г в мае группа наших альпинистов поехала в Домбай, две девочки и три парня вместе с марийским инструктором Мосуновым. Задача была восхождение на вершину Мусса-Ачитара и мы все майские праздники провели в подготовке к этой цели. Но в день выхода испортилась погода и нам запретили выход на вершину. Но в августе этого же года я вновь вернулась в этот край. Путевка была в альплагерь "Алибек", попала в подразделение разрядников к инструктору Шутову С.Т. Смена прошла удачно получила 3 разряд и подружилась с московскими ребятами. С которыми затем и прошла  Клухорский перевал, с последующим выездом на машине в Сухуми из Южного приюта.

Наталия Сазонова (Землянухина), Ставрополь.
Огромное спасибо!.. Прочла на одном дыхании. Буду ждать продолжения. Горы - моя страсть, болезнь, если можно так сказать. Была на Клухорском перевале и озере. Впечатления незабываемые!

Дмитрий Бобков, Ярославль.
Спасибо автору за повесть. Прочёл с интересом.

Владимир Плечкин, Майкоп.
Заинтересовался повестью, так как сам ходил через Клухор в школьные годы. Бывал в Домбае и летом, и зимой. С женой останавливались в гостинице Гоначхир. Места там замечательные, красотища, надо бы ещё съездить. Спасибо что пробудили воспоминания. Красивых мест на Кавказе хватает, жаль, у меня нет литературного таланта, и дара чтобы описать всю эту красотищу. Наслаждаюсь чтением других писателей, жду продолжения.

Elena Miller, г. Хайфа, Израиль.
Благодарю за прекрасное произведение!
Крепкого здоровья Николай! Творческих успехов!

Ольга Цирина, 71 год, Иваново.
Спасибо за чудесную повесть, жду продолжения.

Нина Омельченко, Ростов-на-Дону.
Понравилась, читается легко. Стиль написания интересный.

Алексей Осинцев, Москва.
Повесть супер!

Оля Оленька, Крым, Севастополь.
Спасибо! Прекрасный слог. Все очень подробно описано, как-будто побывала в тех местах. Мой отец после войны служил в Грозном. Но сама на Кавказе не была.
Синергическая любовь и понятие, я о таком читаю впервые. И все же понимаю о чем говорится. Мне такие чувства знакомы.

Ирина. Стамбул, Турция.
Николай, с первых страниц Вашей повести поняла, что будет очень интересно следить за происходящими событиями повести. Читается очень легко и с большим интересом.

Ирина Наврузова. Душанбе, Таджикистан.
Очень интересная повесть... 
Я живу среди гор. Горы это моя слабость.
Памирские горы, правда туда спец пропуск нужен сейчас. А по фанским  каждую неделю тур поездки есть  Зарафшанский, Гиссарский хребет, 7 озёр....

Виктор Рубцов, 77 лет, Нижний Архыз, КЧР.
Здравствуй, Николай! Прочитал с удовольствием твою повесть...  Это какое-то откровение...  Интересный слог. Читается легко и увлекательно.  Интересны отступления в прошлое...  Познавательно и напутственно...  Пожалуй, так теперь и не пишут!

Ольга Бесленеева, Домбай, КЧР.
Здорово описано. В 1981-м я тоже поднималась на Клухорский перевал, с группой 43 маршрута, дошли до середины и потом назад спустилась. А группа пошла дальше, в Сванетию, потом на море. Были времена.

Ахмед Точиев, 27 лет, Назрань, Ингушетия.
Благодарю Николай. Прочитал. Все так  отлично, как будто сам там присутствовал.

Татьяна Алиева. Путешественница. Благодарю за прекрасное произведение! Сама там не была, прочитала с интересом и удовольствием! Творческих успехов!

Елена Чубарь (Алёхина), 62 года, Ростов-на-Дону.
Повесть  здорово написана! Я очень люблю горы, и начинала ходить как раз в начале 80 -х. Но на этом перевале не пришлось побывать. Жду второй части...

Татьяна Кораблёва, 70 лет, Казахстан, Шымкент.
Здравствуйте!! Прочитала первую часть вашей повести. Как-будто вашими глазами прошлась до метеостанции. Очень хочется там пройтись и увидеть своими глазами всю эту красоту. Я сама по натуре очень люблю ходить одна, а не с группой, хотя меня ругают. Года. Конечно хорошо, когда рядом человек, который тебя поддерживает во всех делах. У меня есть знакомые. Виктор Ли Юн Хуа, с  женой они уходят на месяц, на Памир. Столько заботливости друг о друге! Он описывает свои походы, фото, видео, очень интересно! Но я ни такой рюкзак, ни такой сложный поход ни за что не потяну. Только восхищаюсь такими людьми. Но  в одиночку идти на перевал в опасное время, ох и риск!!. Одним дыханием прочитала вашу повесть!

 Отзыв на «РАЙ ДЛЯ ГЛАЗ» –  1-ю часть повести "Клухорский перевал"
За творчеством Николая Фомичёва (для меня он просто Коля, так как мы дружим с 10 лет и он является моим закадычным другом детства) я слежу много лет. Фактически с самого начала его становления. 
Творческое становление Николая Фомичёва началось ещё в школьные годы. Коля участвовал во всех наших ребячьих делах. Он всегда и во всем был заводилой и выдумщиком наших новых похождений.  И мы (а нас была целая ватага ребят) следовали за ним, выполняли его указания, поддерживали его – с Колей было чрезвычайно интересно. Но он находил время и для своих увлечений: писал стихи, рассказы. Я всегда удивлялся его трудолюбию, усидчивости и целеустремленности.
Трудился Николай в заводской газете «Ленинец», в городской «Вечерний Ростов», в областной молодёжной газете «Комсомолец», в областной газете «Молот» – органе Ростовского обкома КПСС и областного Совета депутатов трудящихся. 
Пытался и меня приобщить к стезе журналиста. Давал задание написать статью на ту или иную тему. Конечно, у меня получался сырой материал. Но Коля его правил и с его помощью все статьи публиковались под моим именем как нештатного корреспондента.
Работая в газетах корреспондентом, а в последствии и в Союзе журналистов Ростовской области, Коля ни на минуту не оставлял писательскую деятельность. Им опубликовано четыре книги, множество стихов, рассказов и повестей.
И вот я прочёл очередную художественную повесть Николая, «Клухорский перевал», первую часть, «Рай для глаз».
Сам автор подчеркивает, что она (повесть) основана на реальных событиях и я в этом ни сколько не сомневаюсь. Прототипы героев повести мне знакомы.
По названию догадываешься, что повествование пойдет о горах. 
Скажу сразу, что я как «сын степей» не являюсь поклонником гор и вполне согласен с впечатлениями, которые произвели они на донского писателя (которого я тоже знал) Бориса Куликова, приведённых в повести. 
Не жаловал горы и А.С. Пушкин: «Стоят угрюмых гор вершины в однообразной белизне...»
Также я солидарен в этом вопросе с героиней повести Лилией – меня как и её, больше влечёт море.
Тем не менее повесть я прочитал на одном дыхании, не отрываясь. 
А по поводу того, что Коля уговорил директора заповедника выдать ему спец пропуск, никаких сомнений не вызывает. Да было бы там два, даже и три директора заповедника и их бы Коля как в отдельности, так и всех вместе, уговорил. И от каждого получил бы спец пропуск. Такой по жизни мой друг детства. От трудностей не отступит и всегда своего добьется. Таким вышел в повести и его герой, Никита.
В связи с этим вспоминается эпизод из жизни великого русского художника, гуманиста, исследователя Николая Константиновича Рериха, который используя свой авторитет, высокие связи, и хоть через продолжительное время, но добился-таки разрешения от правительства (своего рода спец пропуск) на экспедицию по Тибету.
Н.К. Рерих не только описывал в своих дневниках величие и красоту Тибетских гор (пурпурные, зеленые и т.д.), но и рисовал их, что более ценно, с натуры. Его картины завораживают. Примером тому может служить одна из них – «Перекресток путей Христа и Будды» (Ступа в Ше 1925 г.)
Есть ведь и священные горы – непокоренный красавец Кайлас (6666 м.). Верующие утверждают: обойдешь вокруг эту гору один раз, получишь отпущение всех грехов; если 13 раз, то не попадешь в ад; 108 раз – навеки обретешь освобождение и достигнешь нирваны.
Но это хоть и величавые, и красивые горы, но они не наши. 
А вот Кавказ, как пел в одной из своих песен Владимир Высоцкий – «это горы наши»!
Ценность повести «Клухорский перевал», на мой взгляд, заключается в том, что её герой, Никита, как и сам автор повести, один (не каждый решится!), пешком прошёл самую трудную и незнакомую ему часть намеченного пути. И, похоже, побывал даже там, где редко ступала (а, может, и вообще не ступала)  нога человека. 
При этом, шаг за шагом, как слева, так и справа, он подробно описывает прелесть окружающей природы: лес, землю, небо, горы, озера – искренне восторгается  окружающей природой. Помогало ему в дороге и чувство юмора: «Пожевал «заячьей капусты» и «поскакал» дальше бодренький, как заяц». Его любование, положительные эмоции, как камертон, передаются читателю повести.
Описания гор (наших гор!) по пути следования удивительны. Прочитав все эпитеты, которыми автор наделяет вершины невольно сам влюбляешься в горы и горишь желанием воочию полюбоваться ими! 
Даже само название вершин, озер, загадочно и красиво: Чотча (3637), Хакель (3645) озеро Туманлыкёль.
Кстати, название вершины Чотча (Передняя (3637), Задняя (3640), согласно легенде, обязано храброму охотнику Чотче.
Автор сетует, что не сфотографировал змеюшку, но фоткал чарующие вершины и озёра, однако, свои фото не выложил. На мой взгляд, это упущение, его приходится устранять через интернет – смотреть фото вершин и озер других авторов и, скорее всего, под другим ракурсом. А хотелось бы, глазами автора повести (и через объектив его фотоаппарата – он ведь и профессиональный фотограф) посмотреть на описанную им чарующую красоту.
Параллельные сюжеты или «вкрапления», как назвал их один из откликантов (пусть не обижается, я ведь тоже откликант), на мой взгляд, не только не являются лишними, а очень уместными, они обогащают, делают повесть интересней. В них рассказывается о самом сокровенном – искренней любви мужчины с большим жизненным опытом к молоденькой, красивой женщине.
Самое примечательное то, что их знакомство возникло в необычном месте – в больнице, чувство было взаимным и имело продолжение.
Никита лечился от одной болезни, а заболел другой. Как по А.С. Пушкину:
“Вот здесь лежит больной студент; 
Его судьба неумолима,
Несите прочь медикамент:
Болезнь любви неизлечима!”
Своему другу детства Николаю Фомичёву желаю больших творческих успехов!

Вячеслав Бабков. 77 лет,  г. Великий Новгород.  
(С 1996  по  2013 годы, заместить председателя Новгородского областного суда;  в настоящее время заслуженный юрист Российской Федерации; судья в отставке.)

 

ОТКЛИКИ И КОММЕНТАРИИ на 2-ю часть повести,
поступающие автору на электронную почту и в соцсетях:

Наталья Соловьёва, г. Новокузнецк:
Добрый вечер, Николай! 
Читала вторую часть "Клухорского перевала", а в голове старинные советские фильмы перелистывались). 
И голоса тех актёров звучали. Погружение в советскую эпоху! Нравится в рассказе и упоминание о событиях в годы Великой Отечественной войны, и о снайпере нашем погибшем реалистично написано.

Ольгя Лятиева, С- Петербург.
Повесть у Вас получилась на зависть замечательной! Очень интересные описания, будто сам попутешествуешь по Кавказу, пока читаешь. Есть интересные отступления (как, например, с цифрами и синергетикой). Приятный романтизм и страсть. В общем для чтения отличный роман!!

Анастасия, 32 года, г.Тула.
Николай, повесть супер!
Нет ли возможности вставить в текст фото тех мест, о которых ведется повествование? 
Большинство гор и вершин я помню. Но так хочется на них посмотреть вновь! Именно в контексте сюжетов повести. 
Жду продолжения!

 

ОТКЛИКИ И КОММЕНТАРИИ на 3-ю часть повести,
поступающие автору на электронную почту и в соцсетях:

    Вячеслав Бабков, 77 лет, 
    заслуженный юрист Российской Федерации, г. Великий Новгород.

    Поздравляю Николая Фомичёва с его Праздником – окончанием повести «Клухорский перевал». Коля, писать тебе не переписать, и в основном, шедевры!
    А теперь непосредственно о повести  «Клухорский перевал».
    Напиши повесть намного раньше, как планировалось, она получилось бы, на мой взгляд (нисколько не умоляя поэтический и писательский талант автора на тот период), не совсем такой, какой она в настоящее время представлена на суд читателей.
    Нельзя не согласиться, что при её написании сказался огромнейший, 40-летний, журналистский, поэтический, писательский и жизненный опыт автора.
    
    Читая первую часть повести: «Клухорский перевал» - «Рай для глаз», вместе с автором любуешься и восхищаешься природой, радуешься его отличному настроению, встрече с хорошими отзывчивыми работниками метеостанции. И, честно говоря, ожидая появление второй и третьей части повести, я был настроен на продолжение этой идиллии.  
    Ан нет! Как бы не так!.. Глубоко ошибся!!!
    Уже во второй части повести, «Чёрные копатели», наравне с описанием красоты высоких гор, окружающих Клухорское озеро в районе самого перевала, поднимается и тревожная тема: «Красота и смерть ходят рядом»; «Камни, на которых мы стоим, безусловно, много раз поливались горячей кровью!»; «Красивое место! И одновременно своеобразные ворота на тот свет! Ворота в небеса!».

    В третьей части повести, «Лик Вечности», тревога возникает почти с самого начала. Уже с отклонения Никиты от маршрута начинаешь серьезно волноваться, переживать за него. И про себя невольно проговариваешь: «Никита! Никита! Ни в коем случае не вступай на этот предательский мостик!».  
    Затем и подавно впадаешь в уныние и даже сожалеешь, что директор заповедника выдал пропуск журналисту-путешественнику. Хотя и понимаешь, что неугомонный романтик пошёл бы на перевал и без пропуска, и без регистрации. В результате, переход через перевал стал бы для него, пожалуй, ещё более опасным.  
    Конечно, всей душой поддерживаешь мысль Никиты вернуться на метеостанцию. Думаю, что её работники не осудили бы этот поступок. Уверен, даже обрадовались бы: «Жив ещё Курилка журналист»!
     
    Однако, вспоминаешь решительность Никиты из первой части повести: «А вот я, сын ветерана и инвалида Великой Отечественной войны, Клухорский перевал пройду!». И становится ясно, что опаснейшее путешествие будет продолжено. И какие бы трудности и невзгоды не встречались путешественнику на пути, оно будет завершено.  
    Но до его завершения сколько ещё придётся читателю вместе с Никитой анализировать, принимать трудное, но единственно верное решение, познакомится с «бараньими лбами», срываться вниз на «пятой точке» и попадать в смертельно опасные ситуации.
    Кульминацией этого путешествия, которое на долгие  годы в мельчайших подробностях запомнилось Никите (как и читателям), было, когда он, верхом на посохе, остановился в трех-четырёх метрах от полыньи с ревущим потоком воды; и, фактически, сидел на краю гибели. Но не унывал, не падал духом. А... наслаждался жизнью; до последнего радовался, что живой, с интересом анализировал собственные ощущения.
    Представляется, что в этот момент Никита вспомнил одно из золотых правил великого китайского философа Конфуция: «Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней».
    Я бы добавил: «А там глядишь, и сама ситуация изменится».
    Правда, на Востоке цитирование великих мудрецов считается дурным тоном, потому что цитата, пропущенная через сознание оратора, есть информация  второй свежести.  Но... мы не Восток! А изречения Конфуция представляют для нас не просто мудрые слова, а руководство к действию.
    И Никита действовал!  
    Смекалка, сила воли, сила духа, любовь к жизни и, конечно же, преданность посоха помогли ему освободится из плена... Лика Вечности. И продолжить свой путь.  

    Я благодарен автору, что он в своей повести затронул тему Великой Отечественной войны. Герой повести Никита вместе со своим отцом посещают места бывших сражений. Через Никиту мы узнаем подробности военных действий на Миус-фронте и участие в них его отца, Миная, ходившего с однополчанами по 15 раз в день в атаку. Иногда даже с голыми руками, без оружия, по приказу командира: «В атаку! Оружие в бою добудешь!».
    О таких случаях (нехватка вооружения) я неоднократно слышал ещё в молодости от участников военных действий на различных фронтах.
    По статистике 98 процентов пехоты погибало. Миная, участвовавшего в ожесточенных схватках, хранил Сам Господь Бог, как впоследствии, и его сына, Никиту, во время перехода через Клухорский перевал.
    Невозможно читать без содрогания о последним бое Миная при выходе из «мешка», подготовленного немцами специально для наших бойцов.
    Об этом эпизоде Николаем написано стихотворение ещё в 2006 году: «Моему 18-летнему отцу».
    Это мое самое любимое стихотворение. Читая его, невольно ком подкатывается к горлу, а глаза увлажняются:

Беги, отец! Прошу тебя, Беги!
Сожмись в комок и
Напряги все силы,
Пусть злятся от бессилия враги,
Что не смогли! Не взяли! Не убили!
Беги, отец, прошу тебя, беги!
Не слушай крики немцев:
«Рус, сдавайся!»
Осколком перебита кость ноги,
Но я прошу: Беги! Не оставайся!...
На этом поле будущего нет,
А мне после войны
Ещё рождаться!
И я кричу тебе
Сквозь толщу лет:
«Дай нашей маме шанс
Тебя дождаться!»
Пожалуйста, не падай! Добеги!
Вон пулеметы наши показались!
Держи оторванную руку!
Помоги
Себе!
Эх, я б помог!,
Да не родился, жалость!
Беги отец! Молю тебя, беги!
Смотри! Навстречу солнышко
Поднялось …
Сил нет. Но волю напряги,
Преодолей
Последних метров малость!
Ну, слава Богу! Наши, наконец!
Сознанье потерял.
Но в свой окоп сорвался.
А я теперь рожусь!
Благодарю, отец,
Что добежал ты!
И в живых остался!
                            
    К сожалению, Минаю Кузьмичу не суждено было прочесть это стихотворение, он умер 29 июля 1988 года.  Светлая Память Герою Великой Отечественной!
     
    Минай Кузьмич действительно никогда не рассказывал нам о войне, ни в школьные, ни в зрелые годы. Однажды только, узнав, что я учусь в Саратовском юридическом институте, спросил меня о самом городе. На мой вопрос почему он интересуется Саратовом, ответил: «Я там по ранению лечился в госпитале». –  Вот и весь рассказ.
    И ещё, Никита скромно умалчивает, что его отец, Минай Кузьмич, был награжден орденом «Великой Отечественной войны Первой степени». Считаю, что этот факт в повести надо бы добавить.
    Читая строки об отце Никиты, я сразу вспоминаю и своего отца, Вячеслава Ивановича Бабкова. который в звании старшины, командиром отделения, отдельного минометного дивизиона 120-ти миллиметровых минометов, 296 стрелковой дивизии, защищал Кавказ. Был тяжело ранен и лечился в госпитале в Кутаиси. В 1944 году он был награждён медалью «За Оборону Кавказа». К сожалению, со своим отцом я не смог пройти по местам его бывших сражений. Тяжёлые ранения дали о себе знать уже после войны — папа умер, когда мне было всего два года.

    О посохе, с которым Никита прошёл перевал.
    Вообще со дня Сотворения Мира дерево играло ключевую роль как в судьбе разных индивидуумов, так и всего человечества.
    Вспомним дерево Познания добра и зла в Раю, где состоялось грехопадение Адама и Евы; посаженные Лотом три посоха ангелов, которые срослись в один ствол с тремя разными верхушками — кедра,  певга (сосны) и кипариса — как бы являющими собой образ Святой Троицы (кстати, из ствола этого дерева впоследствии был изготовлен Крест Христов);  Мамврийский дуб, где сидящему под ним Аврааму явился Бог в лице трёх ангелов (мы с моей женой, Леной, обозревали этот дуб, а вернее то, что от него осталось, ему 5000 лет, и фотографировались под ним); оливы в Гефсиманском  саду — именно возле них молился в ночь перед арестом и распятием Иисус Христос (этим оливам более 2000 лет; мы с Леной руками также прикасались к стволам этих деревьев); осина на которой по легенде удавился Иуда (другие деревья не приняли его, а осина согласилась, за что наказана вечным дрожанием).
    И, наконец, всеми любимая Ива (разновидностей  много — верба, ракита, ива серебристая, белотал, чернотал), этому дереву присуща гибкость,  всепрощение; после общения с ним многие неприятности кажутся не такими уж серьёзными, оно готово помогать, наделять силой, способностью контролировать себя. Эта уникальная энергетика присуща и изделиям, изготовленным из этой древесины.
    Деревья - это целая Вселенная, параллельный мир, обладающий  биоэнергетикой.
    Свободным, зелёным народом называл деревья поэт Николай Гумилев.
    В повести не указано, преднамеренно или интуитивно, Никита выбрал это дерево для изготовления посоха, но, как видно, не ошибся: ива сыграла, можно сказать, ключевую спасительную роль в его опасном путешествии.
    
    Читая повесть, убеждаешься, что самым верным другом и незаменимым помощником, спасителем в этом труднейшем, смертельно опасном пути был у Никиты посох из живого ивового дерева. И я горд за Никиту, что при его изготовлении он сначала объяснил дереву, что ему очень надо, попросил прощения, поблагодарил (и выходит не зря) – ивушка  его простила и не подвела в трудных моментах.

    Повторюсь: автор преднамеренно или интуитивно в повести 33 раза (земная жизнь Господа Иисуса) упоминает посох в действии в различных ситуациях (за исключением, конечно, сухого посоха пастуха, который он (посох) к Никите не имеет никакого отношения).
    Вспомним, первое обращение к посоху: «А я, сын ветерана и инвалида Великой Отечественной войны, Клухорский перевал пройду! – решительно переставляя ивовым посохом, предвкушал я собственную победу».  
    Эту решительность и уверенность в своей победе внушает, укрепляет и  ивовый посох. Никита, переставляя посох, как бы проверил его на прочность, надёжность и тесное сотрудничество. И так остальные 32 раза, из которых (даже в смертельно опасных ситуациях) они уже вместе выходили победителями.
    Лично для меня он (Посох) стал одним из героев повести, который заслуживает любовь, уважение и внимание.
     
    Но вот после окончания повести о судьбе посоха почти ничего неизвестно, как, кстати, и о посохе библейского Моисея. Умер Моисей и до сих пор не найдут ни его могилу, ни его посох.
    Обладая поэтическим талантом, автору следовало бы в завершении повести  написать оду, назвав её  -  «Ода моему Посоху».

    Первым человеком, которого встретил и с которым заговорил Никита, возвращаясь из Ада, был местный житель, пастух-сван, который досконально знал все окрестные перевалы, тропки и отлично понимал, какую смертельную опасность представляет собой популярный перевал Главного Кавказского хребта в этот период.
    Естественно, когда пастух-сван узнал, что Никита пришёл «оттуда» (то есть с Северного приюта через Клухорский перевал), сван отреагировал вполне адекватно: возмутился безрассудностью русского парня и, по-отечески, в сердцах отругал его на чём свет стоит.  А надо было ещё и, по отечески, огреть как следует Никиту два-три раза сухим посохом по спине, да по «пятой точке»... 
    Впрочем, Природа и так уже «огрела» путешественника-экстремала, по-своему.
    Но, как говорится, победителей не судят.
    Читателю остаётся только радоваться за Никиту, что его мечта (переход через Клухорский перевал) осуществилась и, в конечном итоге, всё закончилось благополучно.

    Прочитанная повесть теребит душу, заставляет думать по иному — о себе, о жизни, об окружающих тебя людях.
    Доброго пути тебе, Николай, в твоем творчестве!!

      Оля Булыгина (Бичукова)

     Уважаемый автор повести "Клухорский перевал"!
     Выражаю Вам своё почтение и восхищение! 
     Искренне благодарю  Вас за такой правдивый, "оголенный" драматизм  военных действий, героизм русских солдат. Просто сердце бьётся чаще, когда представляешь все ужасы войны и стойкость русского солдата. Я была на Эльбрусе и видела монумент нашим воинам, огромное количество обелисков в горах Туапсе. Весь Кавказ помнит и хранит  память о каждом солдате, их героизме, чести, достоинстве, подвигах под величественной охраной исполинов!       Помним, гордимся, чтим. Такие повести обязательно нужно включать в школьную программу.  Именно вот такая сердечная повесть учит ценить жизнь, своих героев, учит быть патриотом своей страны, быть доблестным, бесстрашным, верным чести, отважным и не боятся смотреть страху в глаза, быть мужчиной, защитником! 
     Всё переплетено в повести, чистая юность, влюбленность, глубина, страсть, любовь, ну и в конечном счете "безграничная теплота", когда за плечами стоят твои дети, твоё продолжение, а твой жизненный путь является им примером, огромной дорогой. 
     Описание природы, воздуха, горных рек, озера, камней, волунов, облаков, животных - выше всех похвал! Конечно, рокотом горных рек, и ледяной водой озера хочется любоваться, наслаждаться, но понимаешь: если ты попадёшь не в то время и не в тот час, то вся эта красота, станет вечностью. 
     Автор, конечно с широко открытыми глазами увидел её. И я так поняла, если бы испугался, то оказался в её власти. Как хорошо, что Вы оказались во власти женского обаяния, шарма и женственности. И ваша женщина  с улыбкой на устах скажет: " Ты- мой герой! Мой отважный и бесстрашный скалолаз!"

 

 

 

 

 

Написать нам письмо

Имя*:

E-mail*:

Сообщение: